опустошенным, а в руке сохранялось ощущение этого странного и живого
шрама.
рот и пальцы играли с его телом до тех пор, пока он снова не возбудился и
не затрепетал. Она опустилась на Нили с лихорадочной интенсивностью, кусая
его за плечи и горло, ее бедра расплющивали его. И за секунды до того, как
еще один оргазм охватил его, он понял, что у этой женщины тоже недоставало
правой груди, ощутив шрам, тесно прижавшийся к его телу. Она лежала на нем
несколько секунд, хрипло и тяжело дыша. Затем тяжесть исчезла. Нили, все
тело которого было опустошенным и болело, увидел, как три женщины встали
над его кроватью, рассматривая, как какую-то незначительную диковину.
принадлежал миссис Бартлетт, а другой был гортанный и незнакомый и от него
по коже Нили поползли мурашки. Рука твари-Бартлетт протянулась из темноты
и погладила его лоб, пылающий лихорадочным жаром. Затем женщины
выскользнули в дверь, безмолвно и тихо, в ослепительный белый свет
коридора. Дверь закрылась на ключ. Затем послышались шаги на лестнице. Еще
одна дверь захлопнулась в глубине дома. После этого установилась тишина.
накатывалась на него настойчивым прикосновением любовника, обжигая и
успокаивая одновременно, унося все глубже, глубже, глубже...
травы и поникшие деревья, выжигая напрочь любую тень, ложась тяжким грузом
на плечи Нили Эймса.
сладковатыми тисками. Это была обширная бесплодная поверхность, покрытая
грудами всевозможного мусора. В этих насыпях роились черные мухи, которые
голодно кружили вокруг головы Нили, пикируя на него и пробуя на вкус
струйки, сбегавшие по его лицу и рукам; им нравился их солоноватый вкус.
На другом конце свалки были разложены костры для сжигания мусора, и их
едкий сероватый дым доносился оттуда слабым ветром; он впитывался в
рабочую одежду Нили и жутко разъедал глаза под очками. Когда он шел, его
ботинки поднимали клубы пыли, и он осторожно ступал через расширяющиеся
трещины, как через остатки внезапных землетрясений. Один только Господь
знал, сколько тонн мусора похоронено под землей; под беспощадным летним
солнцем слои грязи шевелились и расширялись. Он остановился и взглянул
вниз: почти на шесть футов вглубь проглядывало болото разлагающегося
мусора, старых бутылок, детских пеленок, выброшенной за ненадобностью
старой одежды и обуви. Под поверхностью свалки разлагался толстый слой
навоза, издававший такую вонь, которая выворачивала наизнанку желудок
Нили. Проходя мимо насыпи картонных коробок и блестящих осколков стекла,
он услышал тихое высокое повизгивание из крысиного гнезда; он уже видел их
раньше. По утрам, когда было чуточку прохладнее, их темные тени сновали от
одной груды мусора к другой в поисках кусочков пищи. Он ненавидел это
место, потому что оно было настолько же грязное и отвратительное,
насколько Вифаниин Грех была красивой и безупречной.
наполовину обезглавленным трупом серой кошки. Он подобрал его на шоссе
219; вероятно, грузовик переехал животное посреди ночи, и водитель в своей
высокой кабине почувствовал лишь легчайшее сотрясение шины. К приходу Нили
труп уже раздулся и над ним стаями кружились мухи. Неожиданно ботинок
проломил тонкий слой земли, и он провалился по щиколотку. Нили выругался и
прошел вперед еще несколько футов, пока он смог восстановить равновесие.
Через тонкую завесу дыма были видны трещины, лениво извивающиеся зигзагом
по равнине; прямо под ногами отверстия, открывающиеся в земле, пытались
засосать его, наподобие зыбучих песков, в трясину разложившегося мусора,
где бы он умер, задохнувшись в отходах Вифанииного Греха. Он быстро
отогнал прочь эту картину и забросил пластиковый мешок, крысы завизжали и
разбежались. Здесь стояла невыносимая вонь, потому что именно сюда он
сбрасывал трупы животных - собак, кошек, белок, однажды даже рыси
порядочных размеров, - сбитых автомашинами либо на шоссе, либо в самой
деревне. Это была неприятная работа, но он обязался выполнять ее. И об
этих обязанностях несколько раз напоминал ему Вайсингер.
от частиц пепла. Клубы дыма обволакивали его, проникая в самое горло и
оставляя горький привкус, похожий на тот, что он чувствовал после чая
миссис Бартлетт. Он неожиданно вздрогнул, хотя солнце и жгло ему лицо.
Что-то начало всплывать в его памяти: темные тени, стоящие над ним; их
глаза, словно лужицы синеватого пламени; руки тянущиеся к нему из темноты,
- и затем это все куда-то ускользнуло, до того как он смог схватить и
удержать. Весь день что-то странное терзало и мучило его; туманные образы
вспыхивали в его сознании и затем исчезали, и хотя они оставляли после
себя чувство страха, к нему было примешано... да, чувство сильного
полового влечения. Он не мог вспомнить, какие видел сны, фактически ему
казалось, что после ухода миссис Бартлетт весь мир погрузился в темноту.
Вероятно, он просто проспал мертвецким сном до рассвета. Но когда
проснулся, все его тело ныло, и на секунду ему показалось, что в кровати
осталось что-то, напоминающее аромат женского тела. Нет, нет. Просто он
выдает желаемое за действительное.
царапины на своих бедрах и постарался припомнить, где бы мог оцарапаться.
Вероятно, когда распиливал это сухое дерево на части, ветки задевали его
за ноги, а он не заметил этого. Однако все-таки забавно, что он не заметил
этого раньше.
по свалке к своему грузовичку-пикапу. По дороге он остановился, чтобы
взглянуть на ту дырку, которую проделал своим ботинком. Иисус Христос! -
подумал он. Это проклятое место медленно рушится. Нельзя сказать, как
долго местные жители использовали его в качестве свалки и сколько тонн
мусора лежит внизу. Он лягнул ногой сухой комок грязи, дыра еще больше
расширилась.
Крохотный прямоугольный или квадратный предмет поблескивал серебром. Рядом
лежали такие же предметы - желтовато-белые. Он подобрал один и стал
внимательно разглядывать его, пытаясь определить, что это такое.
в отверстие. С боков его вниз слоями посыпалась пыль. Мухи окружили его,
жадные до того, что он мог обнаружить. Но там ничего не было, только грязь
и комки мусора. Он отбросил палку в сторону, вытер руку о штанину брюк и
снова взглянул на предмет, который держал в руке.
это делало здесь, на мусорной свалке? Если только... Господи, нет! Он
завернул находку в свой носовой платок, наклонился и поискал еще. Он нашел
еще два предмета и затем отступил от отверстия и быстро пошел к грузовику.
потянулся. Он закончил около трети нового рассказа, над которым сейчас
работал, и ему требовался перерыв. Рядом с пишущей машинкой стояла чашка с
остывшим черным кофе и лежала пара заточенных карандашей; он взял чашку,
пошел наверх в кухню, вылил ее в раковину и поставил чайник на плиту.
Ожидая, когда вода закипит, он размышлял о будущей работе: скоро, как он
знал, ему надо будет собраться с силами, чтобы написать роман. Это будет
роман о войне, об испещренных шрамами и искалеченных ветеранах, которые
вернулись домой и обнаружили, что они всего лишь одно поле битвы поменяли
было на другое. Но здесь воевать было сложнее, поскольку невозможно
отличить друга от врага, а потом предпринимать что-либо становилось
слишком поздно. Здесь враг имел многие обличья: врач из службы ветеранов,
объясняющий, что со временем шрамы заживут и исчезнут; психиатр с неидущим
к его лицу хохолком, который говорил, что никого нельзя винить в
происшедшем - ни себя самого, ни тех, которые посылали сражаться, никого;
улыбающаяся дама из службы занятости, которая говорит: "Очень жаль, но на
сегодня у нас для вас ничего нет". Еще были люди вроде Харлина, нападающие
на вас и высасывающие вашу кровь, словно пиявки свой питательный раствор.
темноте и надеяться на то, что кто-нибудь услышит их и поймет. Сначала
надо попытаться проконтролировать свою внутреннюю битву: со своими
страхами и часто беспричинным гневом, с этими предрассудками, которые, как
он теперь понимал, сделали так много, чтобы разбить его жизнь.
в окно.
сидел в своем инвалидном кресле на колесиках и выглядывал на улицу через
занавески. Его глаза казались двумя черными дырами на бледном лице. Но
занавески тут же упали на место, и фигура исчезла.
ночи, когда Эваном овладели страхи и подозрения! - "Этот Эван Рейд сходит
с ума. Взял игрушку, которую я купила для его маленькой, и сделал
что-то... ужасное из этого, когда я только хотела порадовать девочку. Я
думаю, что мы не будем больше общаться с этими людьми; этот человек
слишком неустойчив".
есть. И сейчас, невольно, он еще раз задел Кэй, оторвав ее от общения с