Чтение 45–й страницы книги ~Лазоревый грех~

- Ага. Откуда вы знаете?

- Кажется, я сейчас на месте преступления, где поработал Ван Андерс.

- Вы на месте, где убивал ликантроп?

- Да.

- В его деле ничего нет, что говорило бы, будто он не человек. Отвратительный маньяк, который любит насиловать и убивать женщин.

- А кто-нибудь задавался вопросом, как он расчленяет тела или куда деваются пропавшие части?

- Я еще не все прочла, но нет. Почти все преступления совершены в странах, где фотографии - уже чудо. Очень низкая технология и очень мало денег для такой тонкой криминалистики.

- Насколько нужна тонкая криминалистика, чтобы отличить зубы от стали?

- Многие серийные убийцы пускают в ход зубы, Блейк.

Ей будто хотелось защитить честь полиции каких-то далеких стран.

- Уж кто-кто, а я это знаю, О'Брайен, да ладно, не важно. Важно то, что он сейчас в нашем городе, прямо сейчас, и мы не отсталая страна, и деньги у нас есть, чтобы выслеживать бандитов.

- Вы правы, Блейк. Будем заниматься тем, что здесь и сейчас.

- У нас сейчас хватит материала, чтобы допросить Хайнрика и его приятеля?

- Наверное, да. Будем вести дело так, будто Хайнрик знает о хобби своего дружка. Таким образом, он оказывается пособником, если не больше.

- Я приеду, как только тут закончу.

- Блейк, это дело вы не расследуете. Вы потенциальная жертва, и это напрочь лишает вас объективности.

- Не надо так, О'Брайен, я с вами играла честно.

- Это не игра, Блейк, это работа. Или вы хотите всю заслугу загрести себе?

- Плевать мне на все заслуги. Я просто хочу там быть, когда вы будете допрашивать Хайнрика.

- Если приедете вовремя. Задерживаться ради вас мы не станем.

- Ладно, О'Брайен, ладно. Дело вы ведете.

- Очень мило, что вспомнили об этом, Блейк.

И она повесила трубку.

- С-сука! - произнесла я от всего сердца.

У Зебровски и Мерлиони лица были полны ожидания, у Брэдли - спокойное. Он умел сделать коповскую морду, но не был актером. Я рассказала им содержание разговора, и Зебровски тут же покатил бочку на О'Брайен - не за то, что она меня отстранила, а за то, что она даже не подумала связаться с кем-нибудь из РГРПС.

- Она их арестовала - за что? За то, что тебя преследовали? А у нас тут четыре убийства, если не больше. - Он посмотрел на меня. - Хочешь прокатиться на машине с сиренами и мигалкой? Чтобы мы свалились ей на голову, пока она не развалила чем-нибудь наше дело?

Мне понравилось "наше дело" и понравилось, что он позвал меня с собой. Дольф бы этого, наверное, не сделал, даже если бы не злился на меня.

Я кивнула:

- Приятно было бы ворваться, размахивая флагом юриспруденции.

Он осклабился:

- Дай мне десять минут скомандовать тут, кому что делать, и жди меня внизу. Возьмем машину с мигалками от нее народ резвее разбегается в стороны.

Он уже был за дверью и шел вниз по лестнице, что-то про себя приговаривая.

Мы с Брэдли остались одни. Неслыханная вещь: федерала, даже двух, если считать меня, оставили наедине на осмотре такого места преступления. Вообще-то полиция федералов терпеть не может, и федералы платят ей тем же.

Я посмотрела на Брэдли:

- Теперь, когда я установила все те связи, которые вы хотели установить, скажите мне, зачем вы на самом деле сюда приехали.

Он закрыл конверт и отдал его мне:

- Чтобы раскрыть преступление.

- Раскрытие этих преступлений ничего не добавит к весу вашего отдела. В прошлый раз, когда мы с вами говорили, вам нужно было приобрести вес.

Он посмотрел на меня внимательно.

- Вы здесь официально, Брэдли?

- Да.

Я всмотрелась в его ничего не говорящее лицо:

- Вы здесь официально как агент ФБР?

- Я не совсем понимаю, о чем вы.

- Вы мне как-то сказали, что я привлекла внимание одного из менее известных правительственных ведомств - призраков. Кажется, вы их так назвали. Ван Андерс - призрак?

- Ни одно правительство в здравом уме не захочет иметь в стране такое бешеное животное.

- Брэдли, если вы не будете со мной разговаривать, то в следующий раз я не стану вам верить так, как верю прямо сейчас.

Он вздохнул. Вдруг он тоже показался мне усталым. Он потер глаза пальцами и сказал:

- Эти убийства привлекли наше внимание. Но я видал подобные преступления и раньше. В другой стране, где правительство больше тревожилось об удержании власти, чем о защите беспомощных женщин.

Глаза его наполнились каким-то далеким воспоминанием - и болью.

- Вы говорили, что отошли от этой работы.

- Говорил. - Сейчас он смотрел прямо на меня, без всякой коповской морды. - Типы вроде Ван Андерса были одной из причин, по которым я не смог там работать. Но когда некоторые люди узнали, что Ван Андерс, быть может, сорвался с цепи в границах Соединенных Штатов, им это не понравилось. У меня есть разовое разрешение на то, чтобы помочь здесь разобраться.

- И какова цена этой помощи?

- Хайнрик будет выслан из страны. Имя второго, которого с ним взяли, нигде не будет названо. Все исчезнет.

- Хайнрик подозревается в терроризме. Вы думаете, его просто отпустят?

- Его разыскивают в пяти странах, с которыми у нас соглашения. Кому его отдать, Анита? Лучше просто отпустить.

- Вы не знаете, зачем он оказался в городе? Я-то точно хочу знать, зачем он меня преследовал.

- Я говорил вам, зачем вы нужны подобным людям.

- Потому что я могу поднимать мертвых? Там - политический лидер, здесь - несколько зомби-телохранителей?

Я попыталась обратить все в шутку, но Брэдли не засмеялся.

- Вы помните человека, которого вы нашли распятым на стене собственной гостиной?

- Да.

- Он знал Хайнрика и Ван Андерса, и ему показалось, что они перебирают через край. Он бросил их и скрылся, но, видимо, недостаточно хорошо.

- Если это была казнь, зачем было ее подделывать под какое-то ритуальное убийство?

- Чтобы она не выглядела казнью.

- А какая им разница? - спросила я.

Он покачал головой:

- Анита, это знак. Они хотели его смерти, и смерть должна была быть достаточно сенсационной, чтобы попасть в заголовки. Чтобы знали все такие, как он, такие, как я, - те, кто ушел.

- Вы этого не можете знать наверное, Брэдли.

- Знаю я не все. Но я знаю, что все, в этом деле замешанные, хотят, чтобы Ван Андерса поймали, а Хайнрика отпустили.

- А остальные?

- Про них я не знаю.

- Они все уехали отсюда, или мне продолжать беспокоиться?

- Беспокойтесь, Анита. Я бы беспокоился.

- Ничего себе. - Тут мне пришла в голову мысль. - Я знаю, что все это я говорю вам без протокола. Так вот так же без протокола я хотела бы кое о чем вас попросить.

- Обещать не могу, но что именно?

Я сообщила ему имя Лео Харлана и общее описание, потому что имя сменить нетрудно.

- Он говорит, что он наемный убийца, и я ему верю. Он говорит, что он здесь вроде как в отпуске, и этому я тоже верю. Но в Сент-Луисе вдруг начинают кишеть нехорошие люди, находящиеся в международном розыске, и мне любопытно бы знать, не связан ли с ними мой клиент.

- Я постараюсь проверить.

- Если он выплывет где-то в вашем хит-параде, я постараюсь его избегать и откажусь поднимать его предка. Если нет, я сделаю свою работу.

- Пусть даже он наемный убийца?

Я пожала плечами:

- Кто я такая, чтобы бросать камни в других, Брэдли? Я стараюсь не судить людей больше, чем это необходимо.

- А может быть, вы постепенно осваиваетесь с убийцами.

- В общем, да. Все мои друзья - монстры, уголовники или копы.

На это он улыбнулся.

- Эй, Анита! Едем! - заорал снизу Зебровски.

Я дала Брэдли номер своего мобильника, он записал. И я побежала вниз.

Глава 56

О'Брайен начала допрос еще до нашего приезда. В нашем Сент-Луисе народ не понимает, что мигалка и сирена означают - уматывай с дороги к той самой матери. Такое впечатление, что машущие полицейские флаги собирали вокруг нашей машины квартал зевак. Водители так старались догадаться, чего мы так спешим, что забывали уступить дорогу.

Никогда я не видела Зебровски в таком гневе. Черт побери, я вообще его, кажется, еще сердитым не видела. Он поднял такой шум, что О'Брайен вышла из допросной, но она продолжала твердить:

- Вы его получите, когда мы с ним закончим, сержант.

Голос Зебровски был такого тембра, что больно слушать. Тягучий, нарочито медленный голос нес в себе достаточно жара, чтобы даже я занервничала, но на О'Брайен он впечатления не произвел.

- Не считаете ли вы, детектив, что допросить его о серийном убийце, который уже убил трех, если не четырех человек, важнее, чем допросить о том, зачем он преследовал федерального маршала?

- Я его допрашиваю о серийном убийце. - У нее между бровей появилась морщинка. - Как вы сказали? Трех, если не четырех?

- Мы еще не кончили подсчитывать куски на последнем месте преступления. Может быть, там две жертвы.

- Вы не знаете?

Он с шумом выпустил воздух из легких.

- Вы ничего не знаете об этих преступлениях. Вы недостаточно знаете, чтобы допрашивать его без нас.

Его голос дрожал от усилий не сорваться на крик.

- Может, вы и можете присутствовать, сержант, но не она. - О'Брайен ткнула большим пальцем в мою сторону.

- На самом деле, детектив, по закону вы не можете теперь не допустить меня к допросу. Хайнрик подозревается в преступлении с противоестественной подоплекой.

О'Брайен посмотрела на меня очень недружелюбно.

- Я вас уже не допустила, Блейк, и ничего.

- А, - сказала я, сама чувствуя, как улыбаюсь - ничего не могла с собой поделать. - Но тогда Хайнрик подозревался в терроризме и обвинялся не более чем в незаконном ношении оружия - обыденные дела. Ничего такого, что мой статус федерального маршала позволил бы отдать его под мою юрисдикцию. Как вы сами указывали, я не обычный федеральный маршал, и моя юрисдикция весьма узка. В преступлениях без противоестественной подоплеки у меня никаких прав нет, но те, где такая подоплека есть, полностью попадают под мою юрисдикцию в любой точке этой страны. И мне не надо ждать, чтобы меня пригласили.

Я знаю, насколько самодовольный был у меня вид, когда я это сказала, но ничего не могла с собой поделать. О'Брайен обошлась с нами по-хамски, а хамство наказуемо.

Вид у нее был такой, будто она раскусила горький орех:

- Этим делом занимаюсь я.

- На самом деле, О'Брайен, им теперь занимаемся все мы. Я, потому что мне дает полномочия федеральный закон. Зебровски, поскольку случай с противоестественной подоплекой, а значит, находится в ведении РГРПС. Честно говоря, по этим убийствам у вас никаких полномочий нет. Они не на вашей земле, и вы даже не знаете, что Хайнрик в них замешан, - если он, конечно, не поделился с вами информацией от всей души.

- Мы с вами играли честно, - сказал Зебровски. - Играйте честно с нами, и выиграют все.

Он говорил уже почти нормальным голосом, а не тем пугающим басом.

Она ткнула в меня пальцем - очень театральным жестом, как мне показалось.

- Но в газетах будет ее имя!

Я покачала головой:

- О'Брайен, неужели все из-за этого? Вы хотите увидеть себя в газетах?

- Я знаю, что раскрытие серийных убийств может сделать меня сержантом.

- Если хотите, чтобы в газетах было ваше имя, - ради бога, - сказала я, - но давайте все-таки больше думать о том, как раскрыть дело, чем кому достанется слава.

- Вам легко говорить, Блейк. Вы сами сказали, что ваша карьера не в полиции. Вам слава не нужна, но все равно она достанется вам.

Зебровски оттолкнулся от стены, на которую опирался, и тронул папки на краю стола. Одну из них он приоткрыл и вытащил фотографию. Наполовину пустил по столу, наполовину бросил ее в сторону О'Брайен.

Это были мазки цвета и формы - цвета в основном красного. Я не стала слишком присматриваться - я видела все в натуре, и напоминание было мне ни к чему.

О'Брайен глянула на фотографию, потом посмотрела второй раз, нахмурилась, чуть было не потянулась за фотографией, потом присмотрелась пристальнее. Я видела, как она пытается сообразить, на что смотрит, видела, как мозг сопротивляется, не хочет складывать увиденное. И я видела момент, когда она увидела наконец. Это выразилось у нее на лице, во внезапной бледности кожи. Она медленно села на стул.

Кажется, ей не сразу удалось отвести глаза от картины.

- И всюду оно так? - спросила она неожиданно слабым голосом.

- Да, - ответил Зебровски. Он тоже говорил тихо. Добившись эффекта, он не хотел его усиливать сверх необходимости.

Она посмотрела на меня, и видно было, как ей физически трудно оторвать взгляд от фотографии.

- Вы снова будете нарасхват у репортеров, - сказала она, но теперь тихо, будто это не имело значения.

- Наверное, - ответила я, - но не потому, что мне так хочется.

- Вы просто так чертовски фотогеничны.

В голосе ее послышался намек на прежнюю желчь, потом она нахмурилась и снова глянула на фото. До нее дошло, что она только что сказала, и это как-то неуместно было рядом с этой страшной и мерзкой фотографией.

- Я не то хотела сказать...

Она снова надела на себя сердитое лицо, но сейчас оно выглядело скорее как маска, чтобы скрыться за ней.

- Да не волнуйтесь, О'Брайен, - сказал Зебровски своим обычным голосом с подковыристой интонацией. Я достаточно его знала и ждала сейчас какой-то полупохабщины, но не услышала ее. - Мы вас поняли. Анита просто до чертиков симпатичная.

Она слабо улыбнулась:

- Что-то в этом роде. - Потом улыбка исчезла, будто и не было никогда. О'Брайен полностью вернулась к делу - она из тех, что далеко от него никогда не отходит. - Сделать, чтобы ни с одной женщиной больше такого не было, важнее, чем решить, кому достанется слава.

- Приятно слышать, что все мы с этим согласны, - заключил Зебровски.

О'Брайен встала. Она пододвинула фотографию Зебровски, изо всех сил стараясь на этот раз на нее не смотреть.

- Можете допросить Хайнрика и того, второго, хотя он не особенно много говорит.

- Давайте составим план до того, как пойдем туда, - сказала я.

Они оглянулись на меня.

- Мы знаем, что Ван Андерс - наш человек, но не знаем, единственный ли он наш человек.

- Вы думаете, что один из тех, кого мы взяли, мог помогать Ван Андерсу в этом? - Она показала на фотографию, которую Зебровски прятал в папку.

- Я не знаю.

Посмотрев на Зебровски, я подумала, не пришла ли та же мысль в голову ему. Первая записка гласила: "Мы и эту пригвоздили". Мы. Я хотела удостовериться, что Хайнрик в это "мы" не входит. Если да, то никуда он не уедет, если я смогу этому помешать. Мне действительно было все равно, кому достанется слава за раскрытие дела. Я только хотела, чтобы оно было раскрыто. Я просто не хотела никогда больше, никогда не видеть такого, как эта ванная комната, эта ванна и ее... содержимое. Я привыкла считать, что помогаю полиции из чувства справедливости, из желания защитить невинных, может быть, даже из комплекса героя, но недавно я стала понимать, что иногда мне хочется раскрыть дело из куда более эгоистичных соображений. Чтобы никогда больше не являться на место преступления такое же мерзкое, как то, что я недавно видела.

Глава 57

Хайнрик сидел за небольшим столом, сгорбившись на стуле и привалившись к спинке, что на стуле с прямой спинкой труднее сделать, чем кажется. Тщательно подстриженные белокурые волосы сохраняли аккуратность, но очки он положил на стол, и без них его лицо было намного моложе. В деле говорилось, что ему ближе к сорока, чем к тридцати, но он не выглядел на свои годы. Лицо у него было невинное, но я знала, что оно лжет. Всякий, кто после тридцати выглядит так невинно, либо лжет, либо отмечен рукой Господа. Почему-то я не думала, что Леопольд Хайнрик когда-нибудь будет причислен к лику святых. Оставался один только вывод - он лжет. О чем лжет? В этом-то и был вопрос.

Перед ним на столе стояла пластиковая чашка кофе. Стояла она давно, и сливки стали отделяться от более темной жидкости, образуя на поверхности бледные полосы.