вдруг? Чем черт не шутит?
49
комнате дома приезжих.
некоторое время как раз в этом одноэтажном старом доме, сложенном из
плитняка. Да и потом, наезжая в Донбасс, колеся по заводам, тут не однажды
обитал.
людях, провернул два летучих заседания, разговаривал со всякими старыми
знакомыми, наскоро прошелся по заводу, обедал у директора и, наконец, был
отпущен на покой в эту теплую славную комнату. Сменил здесь костюм на
вольную пижаму, прилег, но недолго повалялся.
Произнести вступительную речь. Что же он скажет?
приветствия. Как ни суди, дата изрядная - семьдесят пять. По сему поводу
Василия Даниловича наградили орденом Ленина, уже не первым. В газетах
напечатали портрет. Устроили и торжественное заседание в его честь.
Пришлось, ничего не попишешь, и ему выйти на трибуну в набитом зале под
ослеплявшими киноюпитерами. Не разделавшийся и в старости с
застенчивостью, от которой в свое время, юношей, дико помучился, Василий
Данилович, ей-ей, предпочел бы в юбилейный день находиться где-нибудь
подальше от Москвы. И пускай бы его дата отшумела без него. Однако,
признаться, не только застенчивость вызывала этакое намерение ускользнуть.
Василий Данилович, кроме того, втайне попросту боялся: вдруг молодежь
будет блистать отсутствием на юбилейном заседании. И он к своему сраму
обнаружит, что уже не интересен, не нужен молодому металлургическому
племени. Ей-ей, лучше бы уехать. Но не получилось, не позволили. И вышло,
в конце концов, очень хорошо. Новое поколение заполнило и верхний ярус, и
задние ряды внизу, даже у стен теснились молодые люди. Тронутый этим,
Василий Данилович разговорился, разошелся в своей речи. Допустил,
наверное, и стариковские нравоучения, и длинноты, подчас, что называется,
жевал мочалу, - кому же не известно, что Челышев в ораторы негоден? - и
все-таки его слушали не кашляя. Тот вечер ему будто вновь даровал его
давнее, не внесенное ни в какие штатные списки звание Главного доменщика
советской страны. Ему хотелось, глядя в стихший зал, ни единым словом не
сфальшивить, высказать без высокопарности что-то самое главное, чего в
обыденности не говоришь.
пришлось участвовать в походе старой России в новую Россию. Считаю это
самым большим счастьем своей жизни. - Дальше он говорил о чудесах,
случившихся на его веку металлурга. Пора первых пятилеток. В разоренной,
отсталой стране вырастают могучие заводы, о каких когда-то толковал Курако
в "доменной академии" у ветхих печей Юзовки. Нет, о таком размахе,
пожалуй, и он не фантазировал. Этого не назовешь иначе как чудом.
рассказал собравшимся, как в 1943 году видел в Донбассе, в Приднепровье
разрушенные отступившей гитлеровской армией заводы. Все было будто
растоптано, превращено в бесформенные груды кирпича и скрученного взрывами
железа. Думалось, этого уже не восстановить. Но потребовалось лишь
несколько лет, чтобы сметенные, казалось бы, с лица земли заводы встали из
праха - встали еще более могучими, более прекрасными, чем прежде.
несколько удивила юбиляра, поставив заголовок "Третья неожиданность". Да
еще и добавила несколько словечек неумеренного - совсем не в стиле
Челышева - восхваления разных нынешних реорганизаций. Правда, старик
понимал, что сам дал некоторый повод для этого, сказав на вечере о
неожиданно хлынувших новинках производства, которыми и он, директор
Научно-исследовательского центра металлургии, подчас пренебрегал, -
новинках, освобожденных от препон, от ставшего привычным "запрещается".
морщился, но все же по обыкновению не вступил в спор, подмахнул статью.
больнице. Неловко получилось. Помнится, Онисимов поймал взгляд Челышева,
покосившегося на газету. Поймал и отвернулся. Сделал вид, что не заметил.
не записал, как свиделся с Онисимовым. Долг велит теперь это проделать.
Надо также занести на бумагу и свои сегодняшние впечатления.
садится к столу, берется за ручку-самописку.
50
службу, которую сам себе назначил: вверять дневнику свои свидетельства о
веке, о новой земле, какой он принадлежал.
Леонтьевича в гостиной-кабинете. Порядок в комнате, всегда свойственный
Онисимову, был нарушен словно бы сборами в дорогу. На стуле и на круглом
столе расположились два чемодана с откинутыми крышками, уже частью,
заполненные папками, книгами, одеждой.
"Щеглы".
белый халат, верзилу-академика. Челышеву меж тем показалось, что больной
на какое-то мгновение пристально в него вгляделся, словно стремясь, что-то
прочесть, разгадать в его чертах. Может быть, тайну своей болезни. Но
тотчас зеленоватые глаза утратили эту тревожную пытливость. Онисимов опять
улыбался. Да и выглядел вовсе не плохо. Во всяком случае, не так худо, как
Челышев приготовился узреть. Примесь золы в желтоватом лице не была
пугающей. Однако над левым углом рта вспухла темная горошина. Медицинская
сестра, провожавшая Василия Даниловича в палату, предупредила: не покажите
удивления, когда увидите на лице шишечки. Вон еще одна на лбу у самой
границы так и не тронутых сединой волос.
не опустился. Щеки, лишь слегка ввалившиеся, были свежевыбриты. Одет,
словно на службе, в хорошо отглаженную пиджачную пару: не изменил и
темно-серому аккуратно завязанному галстуку.
вас поздравить.
теплая телеграмма Онисимова.
диван. Притулившаяся здесь же диванная подушка была скрыта под горкой
газет. Вот тогда-то Василий Данилович невзначай увидел, что сверху лежит
тот самый номер "Известий", где была напечатана его статья. Испытывая
неловкость, он отвел глаза, насупился. И вдруг снова встретился со
взглядом Онисимова, Тот невозмутимо посмотрел в сторону, будто ничего и не
заметил. Для Челышева это стало знаком, что Онисимов сейчас не хочет
затрагивать некоторых тем, отворачивается от каких-то истин, как бы
оберегает себя. Что же, и Василий Данилович постарается ничем не задеть
больного.
переселения. Дело хорошее. Онисимов почти небрежно спросил:
Онисимову, отыскал бородатого заведующего отделением: тот сокрушенно
почмокал "неоперабелен". - Справился и теперь не беспокоюсь. Ваше дело на
мази. Отличное у вас будет лекарство - свежий воздух. И начнете
поправляться полным ходом.
рискнули бы послать вас в санаторий. Эта публика рискованно поступать не
любит.
эта непринужденная поза подействует на Онисимова верней, чем
успокоительные речи. Тот и впрямь снова улыбнулся - радушно,
привлекательно. И все же горошинка над левым уголком рта чуть скривила эту
улыбку.
которой... О которой нельзя же совсем промолчать.
Андриановку на совещание доменщиков.
Василий Данилович, сами-то работаете?
владеет. Избавил и Челышева и себя от трудного разговора насчет третьей
неожиданности.
чего бога гневить? Не все же попусту просиживаем штаны. Случается, толкуем
и о стоящих вещах. Да вот только сегодня...