часы с шейной цепочкой. Все его деревенские родные и знакомые восхищались,
завидовали, слушая его рассказы о хорошей службе, о житье в Москве. Отец,
имеющий сына десяти--двенадцати лет, упрашивал довезти его до Москвы к
родственникам, в бани. Снаряжают мальчонку чуть грамотного, дают ему две пары
лаптей, казинетовую поддевку, две перемены домотканого белья и выхлопатывают
паспорт, в котором приходилось прибавлять года, что стоило денег. В Москве
мальчика доставляли к родственникам и землякам, служившим в какой-нибудь бане.
Здесь его сперва стригут, моют, придают ему городской вид. Учение начинается с
"географии". Первым делом показывают, где кабак и как в него проникать через
задний ход, потом -- где трактир, куда бегать за кипятком, где булочная. И вот
будущий москвич вступает в свои права и обязанности. Работа мальчиков кроме
разгона и посылок сливалась с работой взрослых, но у них была и своя,
специальная. В два "небанных" дня недели -- понедельник и вторник -- мальчики
мыли бутылки и помогали разливать квас, которым торговали в банях, а в "банные"
дни готовили веники, которых выходило, особенно по субботам и накануне больших
праздников, в некоторых банях по три тысячи штук. Веники эти привозили возами из
глухих деревень, особенно много из-под Гжели, связанные лыком попарно. Работа
мальчиков состояла в том, чтобы развязывать веники. В банях мальчики работали
при раздевальнях, помогали и цирюльникам, а также обучались стричь ногти и
срезать мозоли. На их обязанности было также готовить мочалки, для чего покупали
кули из-под соли, на которые шло хорошее мочало. Для любителей бралось самое
лучшее мочало-- "бараночное", нежное и мягкое,-- его привозили специально в
московские булочные и на него низали баранки и сушки; оно было втрое дороже
кулевого. В два "небанных дня" работы было еще больше по разному домашнему
хозяйству, и вдобавок хозяин посылал на уборку двора своего дома, вывозку
мусора, чистку снега с крыши. А больше всего мальчуганам доставалось и работы, и
колотушек от "кусочников". Это были полухозяева, в руках которых находились и
банщики, и банщицы, и весь банный рабочий люд, а особенно эксплуатировались ими
рабочие-парильщики, труд которых и условия жизни не сравнимы были ни с чем. С
пяти часов утра до двенадцати ночи голый и босой человек, только в одном
коротеньком фартучке от пупа до колена, работает беспрерывно всеми мускулами
свое- го тела, при переменной температуре от 14 до 60 градусов по Реомюру, да
еще притом все время мокрый. За это время он успевал просыхать только на полчаса
в полдень, когда накидывал на себя для обеда верхнее платье и надевал опорки на
ноги. Это парильщик. Он не получал ни хозяйских харчей и никакого жалованья.
Парильщики жили подачками от мывшихся за свой каторжный труд в пару, жаре и
мокроте. Таксы за мытье и паренье не полагалось. -- Сколько ваша милость будет!
-- было их обычным ответом на вопрос вымытого посетителя. Давали по-разному.
Парильщики знали свою публику, кто сколько дает, и по-разному старались мыть и
тереть. В Сандуновские бани приходил мыться владелец пассажа миллионер
Солодовников, который никогда не спрашивал -- сколько, а молча совал
двугривенный, из которого банщику доставался только гривенник. Парильщики не
только не получали жалованья, а половину своих "чайных" денег должны были
отдавать хозяину или его заместителю -- "кусочнику", "хозяйчику". Кроме того, на
обязанности парильщика лежала еще топка и уборка горячей бани и мыльной.
"Кусочник" следит, когда парильщик получает "чайные", он знает свою публику и
знает, кто что дает. Получая обычный солодовниковский двугривенный, он не
спрашивает, от кого получен, а говорит: -- От храппаидола...-- и выругается.
"Кусочник" платил аренду хозяину бани, сам нанимал и увольнял рабочих, не
касаясь парильщиков: эти были в распоряжении самого хозяина. "Кусочники" жили
семьями при банях, имели отдельные комнаты и платили разную аренду, смотря по
баням, от двадцати до ста рублей в месяц. В свою очередь, раздевальщики, тоже не
получавшие хозяйского жалованья, должны были платить "кусочникам" из своих
чаевых разные оклады, в зависимости от обслуживаемых раздевальщиком диванов,
углов, простенков, кабинок. "Кусочники" должны были стирать диванные простыни,
платить жалованье рабочим, кормить их и мальчиков, а также отвечать за чистоту
бань и за пропажу вещей у моющихся в "дворянских" банях. Революция 1905 года
добралась до "кусочников". Рабочие тогда постановили ликвидировать "кусочников",
что им и удалось. Но через два года, с усилением реакции, "кусочники" опять
появились и существовали во всей силе вплоть до 1917 года. Бичом бань, особенно
"простонародных", были кражи белья, обуви, а иногда и всего узла у моющихся.
Были корпорации банных воров, выработавших свою особую систему. Они крали белье
и платье, которое сушилось в "горячей" бане. Делалось это следующим образом.
Воры "наподдавали" на "каменку", так, чтобы баня наполнилась облаком горячего
пара; многие не выдерживали жары и выходили в мыльню. Пользуясь их отсутствием,
воры срывали с шестов белье и прятали его тут же, а к вечеру снова приходили в
бани и забирали спрятанное. За это приходилось расплачиваться служащим в банях
из своего скудного содержания. Была еще воровская система, практиковавшаяся в
"дворянских" отделениях бань, где за пропажу отвечали "кусочники". Моющийся
сдавал платье в раздевальню, получал жестяной номерок на веревочке, иногда
надевал его на шею или привязывал к руке, а то просто нацеплял на ручку шайки и
шел мыться и париться. Вор, выследив в раздевальне, ухитрялся подменить его
номерок своим, быстро выходил, получал платье и исчезал с ним. Моющийся вместо
дорогой одежды получал рвань и опорки. Банные воры были сильны и неуловимы.
Некоторые хозяева, чтобы сохранить престиж своих бань, даже входили в сделку с
ворами, платя им отступного ежемесячно, и "купленные" воры сами следили за
чужими ворами, и если какой попадался--плохо ему приходилось, пощады от
конкурентов не было: если не совсем убивали, то калечили на всю жизнь. Во всех
почти банях в раздевальнях были деревянные столбы, поддерживавшие потолок. При
поимке вора, положим, часов в семь утра, его, полуголого и босого, привязывали к
такому столбу поближе к выходу. Между приходившими в баню бывали люди,
обкраденные в банях, и они нередко вымещали свое озлобление на пойманном... В
полночь, перед запором бань, избитого вора иногда отправляли в полицию, что
бывало редко, а чаще просто выталкивали, несмотря на погоду и время года. В
подобной обстановке с детских лет воспитывались будущие банщики. Побегов у них
было значительно меньше, чем у деревенских мальчиков, отданных в учение по
другим профессиям. Бегали от побоев портные, сапожники, парикмахеры, столяры,
маляры, особенно служившие у маленьких хозяйчиков -- "грызиков", где они, кроме
учения ремеслу, этими хозяйчиками, а главное--их пьяными мастерами и хозяйками
употреблялись на всякие побегушки. Их, в опорках и полуголых, посылали во всякое
время с ведрами на бассейн за водой, они вставали раньше всех в квартире,
приносили дрова, еще затемно ставили самовары. Измученные непосильной работой и
побоями, не видя вблизи себя товарищей по возрасту, не слыша ласкового слова,
они бежали в свои деревни, где иногда оставались, а если родители возвращали их
хозяину, то они зачастую бежали на Хитров, попадали в воровские шайки
сверстников и через трущобы и тюрьмы нередко кончали каторгой. С банщиками это
случалось редко. Они работали и жили вместе со своими земляками и
родственниками, видели, как они трудились, и сами не отставали от них, а
кое-какие чаевые за мелкие услуги давали им возможность кое-как, по-своему,
развлекаться. В праздники вместе с родственниками они ходили на народные гулянья
в Сокольники, под Девичье, на Пресню, ходили в балаганы, в цирк. А главное, они,
уже напитавшиеся слухами от родных в деревне, вспоминая почти что сверстника
Федьку или Степку, приехавшего жениться из Москвы в поддевке, в сапогах с
калошами да еще при цепочке и при часах, настоящим москвичом,--сами мечтали
стать такими же. Родные и земляки, когда приходило время, устраивали им кредит
на платье и обувь. Белье им шили в деревне из неизносимого домотканого холста и
крашенины, исключая праздничных рубашек, для которых покупались в Москве кумач и
ситец. На рынке банщики покупали только опорки, самую необходимую обувь, без
которой банщику обойтись нельзя: скоро, и все-таки обут. В работе--только опорки
и рванье, а праздничное платье было у всех в те времена модное. Высший шик --
опойковые сапоги с высокими кожаными калошами. Заказать такие сапоги было
событием: они стоили тринадцать рублей. Носили их подолгу, а потом делали к ним
головки, а опорки чинились и донашивались в бане. Верхнее платье -- суконные
чуйки, длинные "сибирки", жилеты с глухим воротом, а зимой овчинный тулуп,
крытый сукном и с барашковым воротником. Как и сапоги, носилось все это годами и
создавалось годами, сначала одно, потом другое. Мальчики, конечно, носили
обноски, но уже загодя готовили себе, откладывая по грошам какому-нибудь родному
дяде или банщице-тетке "капиталы" на задаток портному и сапожнику. В ученье
мальчики были до семнадцати-восемнадцати лет. К этому времени они постигали
банный обиход, умели обращаться с посетителями, стричь им ногти и аккуратно
срезывать мозоли. После приобретения этих знаний такой "образованный" отрок
просил хозяина о переводе его в "молодцы" на открывшуюся вакансию, чтобы ехать в
деревню жениться, а то "мальчику" жениться было неудобно: засмеют в деревне.
Готовясь жениться, произведенный в "молодцы" отправлялся на Маросейку, где над
воротами красовались ножницы, а во дворе жил банный портной Иона Павлов.
Является к Павлову "молодец" со своим дядей, давним приятелем. -- Ион Павлыч!
Вот молодцу надо бы построить тулупишко, чуйку и все иное прочее... женить его
пора! И построит ему Иона Павлыч, что надо, на многие годы, как он строил на
всех банщиков. Он только на бани и работает, и бани не знали другого портного,
как своего земляка. Вся постройка и починка делалась в кредит, на выплату.
Платили по мелочам, а главный расчет производился два раза в год -- на пасху и
на рождество. Так же было и с сапожником. Идет "молодец" с дядей в Каретный ряд
к земляку-сапожнику. -- Петр Кирсаныч, сними-ка мерку, жениться едет! Снимет
Петр Кирсаныч мерку полоской бумаги, пишет что-то на ней и спрашивает: -- Со
скрипом? -- Вали со скрипом! -- отвечает за него дядя. -- Подковать бы еще,
дядь, на медненькие,-- просит "молодец".-- Кованые моднее!.. -- Ладно. А как
тебя зовут? -- Петрунька. Царапает что-то сапожник на мерке карандашом и,
прощаясь, назначает: -- Через два воскресенья в третье привезу! Уже три
поколения банщиков обслуживает Кирсаныч. Особенно много у него починок. То и
дело прибегают к нему заказчики: тому подметки, тому подбор, тому обсоюзить,
тому головки, а банщицам -- то новые полусапожки яловочные на резине для
сырости, то бабке-костоправке башмаки без каблуков, и починка, починка всякая,
Только успевай делать. У каждого заказа надпись, из каких бань и чья обувь.
Летом в телегу, а зимой в сани-розвальни запрягает Петр Кирсаныч немудрого
старого мерина, выносит с десяток больших мешков, садится на них, а за кучера --
десятилетний внучек. -- Перво-наперво в Сандуновские, потом в Китайские, потом в
Челышевские! -- Знаю, дедушка, знаю, как всегда! Воскресенье -- бани закрыты для
публики. В раздевальне собираются рабочие: Кирсаныч обещал приехать. Вот и он с
большим мешком, на мешке надпись мелом: "Сандуны". Самая дружеская шумная
встреча. Кирсаныч аккуратно раскладывает свою работу и начинает вызывать: --
Николаев Андрей
Афанасьев Роман
Грабб Джеф
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Громыко Ольга