- Что ж тут особенного? Они ведь были друзьями.
Харгривз с сожалением поглядел на томик Троллопа, который лежал за
бутылкой "Катти Сарк". А Мюллер внезапно вскочил и пересек комнату. Он
остановился перед фотографией чернокожего в черной мягкой шляпе, какие
носили миссионеры. Пол-лица у него было изъедено волчанкой, и он улыбался
остатком губ тому, кто его снимал.
- Бедняга, - сказал Харгривз, - он был уже одной ногой в могиле, когда
я делал этот снимок. И он это знал. Человек он был мужественный, как все
крумены. Мне хотелось иметь что-то на память о нем.
Мюллер сказал:
- Я еще не во всем признался вам, сэр. Я случайно дал Кэслу не тот
экземпляр. У меня было их два: один - чтобы показать ему, а другой я
набросал для моего отчета о поездке, и я их спутал. Там, правда, нет
ничего сугубо секретного - сугубо секретное я бы здесь бумаге не доверил,
- но некоторые неосторожные фразы есть...
- Право же, Мюллер, вам нечего беспокоиться.
- И тем не менее я не могу не беспокоиться, сэр. Вы здесь живете в
совсем другой атмосфере. Вам почти нечего бояться - не то что у нас. Этот
черный на снимке - он вам нравился?
- Это был друг - друг, которого я любил.
- А вот я такого ни об одном черном не могу сказать, - заметил Мюллер.
И отвернулся от фотографии. На стене напротив висела африканская маска.
- Я не доверяю Кэслу. - И добавил: - Доказать я ничего не могу, но есть
у меня интуиция... Лучше бы вам назначить кого-нибудь другого, чтобы
ввести меня в курс дела.
- Интересующим вас материалом занимались только двое. Дэвис и Кэсл.
- Дэвис - это тот, который умер?
- Да.
- Вы так легко ко всему тут относитесь. Я порой завидую вам. К таким
вещам, как черный ребенок. Знаете, сэр, по нашему опыту, нет человека
более уязвимого, чем сотрудник разведки. Несколько лет назад у нас в БОСС
произошла утечка информации - из сектора, занимающегося коммунистами.
Оказалось, это был один из самых дельных наших людей. Он тоже водил дружбу
с коммунистами - и дружба взяла верх. Карсон к этому делу тоже имел
отношение. Был и другой случай: один из наших сотрудников блестяще играл в
шахматы. И на разведку он смотрел как на своеобразную игру в шахматы. Ему
было интересно выступать лишь против первоклассных игроков. Под конец ему
это надоело. Слишком легко все получалось - вот он и решил поиграть со
своими. Думаю, он был вполне счастлив, пока продолжалась игра.
- И что же с ним стало?
- Теперь он уже мертв.
Харгривз снова подумал о Мелмотте. Люди так говорят о мужестве, точно
это достоинство первой величины. А это мужество, если известный всем
мошенник и банкрот садится за столик в обеденном зале палаты общин? Можно
ли оправдать любой поступок, если он требует мужества? И является ли
мужество, проявленное в любом деле, - доблестью?
Он сказал:
- Мы вполне уверены, что утечка была связана с Дэвисом, и теперь мы ее
закрыли.
- Вовремя подоспевшая смерть?
- Цирроз печени.
- Я ведь говорил вам, что Карсон умер от воспаления легких.
- А Кэсл, как я случайно знаю, не играет в шахматы.
- Бывают и другие побудительные причины. Пристрастие к деньгам.
- К Кэслу это, безусловно, не относится.
- Он любит жену, - сказал Мюллер, - и ребенка.
- И что из этого следует?
- Они оба черные, - кратко ответил Мюллер, глядя через комнату на
фотографию вождя круменов ("с таким видом, - подумал Харгривз, - точно
даже я у него на подозрении"), - так прожектор на мысе Доброй Надежды
ощупывает неприветливые воды в поисках вражеских судов.
Мюллер сказал:
- Молю Бога, чтобы вы оказались правы и утечка шла от Дэвиса. Я же
этому не верю.
Харгривз постоял, провожая взглядом Мюллера, пока черный "мерседес" вез
его по парку. Вот хвостовые огни замедлили свой бег и остановились -
должно быть, Мюллер доехал до сторожки, где, с тех пор как ирландцы начали
подкладывать бомбы, все время дежурит человек из спецслужбы. Парк перестал
казаться Харгривзу частью африканского буша, - теперь это был кусочек
родных графств, которые Харгривз никогда раньше не воспринимал как что-то
родное. Было около полуночи. Харгривз прошел наверх, в гардеробную, по
разделся лишь до рубашки. Накинув на плечи полотенце, он стал бриться. А
ведь он побрился перед самым ужином и сейчас в этом не было необходимости,
но ему всегда лучше думалось, когда он брился. Он постарался в точности
вспомнить, какие причины выдвинул Мюллер, обосновывая свои подозрения
против Кэсла, - связь с Карсоном, но это ни о чем не говорит. Черная жена
и черный ребенок... Харгривз с грустью и с чувством утраты вспомнил черную
любовницу, с которой была у него связь много лет тому назад, до женитьбы.
Она умерла от гемоглобинурийной лихорадки, и, когда она умерла, большая
часть его любви к Африке словно бы легла с ней в могилу. Потом Мюллер
говорил об интуиции: "Доказать я ничего не могу, но есть у меня
интуиция..." Кто-кто, а Харгривз никогда не станет смеяться над интуицией.
В Африке он жил по интуиции, по интуиции подбирал себе боев, а не по
неразборчивым рекомендациям, которые они приносили в обтрепанных
блокнотах. Интуиция даже спасла ему однажды жизнь.
Харгривз вытер лицо и подумал: "Позвоню-ка я Эммануэлу". Доктор
Персивал был единственным его настоящим другом во всей Фирме. Приоткрыв
дверь в спальню, Харгривз заглянул внутрь. Комната тонула в темноте, и он
решил, что жена спит, но она вдруг сказала:
- Отчего ты так задерживаешься, милый?
- Я скоро. Хочу только позвонить Эммануэлу.
- А этот человек - Мюллер - уехал?
- Да.
- Не понравился он мне.
- Мне тоже.
3
Кэсл проснулся и посмотрел на часы, хоть и считал, что в мозгу у него
есть свой показатель времени, - он был уверен, что проснулся за несколько
минут до восьми, как раз чтобы тихонько, не разбудив Сары, успеть пройти в
кабинет и включить "Известия". К своему изумлению, он увидел, что на часах
пять минут девятого: до сих пор внутренний будильник никогда еще его не
подводил, так что он усомнился в правильности обычных часов, но когда
дошел до своего кабинета, наиболее важные новости были уже позади -
остались лишь местные происшествия, которыми диктор заполнял время:
серьезная авария на автостраде М-4, короткое интервью с миссис Уайтхауз,
приветствовавшей новую кампанию, начатую против порнографических книг, и,
очевидно в качестве иллюстрации - весьма тривиальный факт: некий скромный
книготорговец по фамилии Холлидей - "Извините, _Халлидей_" - предстал
перед магистратом в Ньюингтон-Баттсе за продажу порнографического фильма
четырнадцатилетнему мальчишке. Дело передано в Центральный уголовный суд,
сам он выпущен на поруки под залог в двести фунтов.
Значит, он на свободе, подумал Кэсл, с копией бумаг Мюллера в кармане,
и полиция, по всей вероятности, наблюдает за ним. Вполне возможно, он
побоится заложить их в указанный тайник, вполне возможно, побоится даже
уничтожить их, - скорее всего прибережет для выгодной сделки с полицией.
"Я - фигура куда более важная, чем вы думаете: если это мое дельце будет
замято, я покажу вам кое-что такое... сведите-ка меня с кем-нибудь из
спецслужбы". Кэсл вполне представлял себе, какой в этот момент, возможно,
шел разговор: местная полиция настроена скептически, и тогда Холлидей для
приманки показывает им первую страницу соображений Мюллера.
Кэсл открыл дверь в спальню - Сара еще спала. Он сказал себе, что
настал момент, который - он всегда это знал - должен рано или поздно
наступить: надо четко все продумать и действовать решительно. Надежде нет
места, как и отчаянию. Это эмоции, которые только мешают думать. Надо
исходить из того, что Бориса нет, что линия связи оборвана и что он должен
действовать на собственный страх и риск.
Он спустился в гостиную, чтобы Сара не могла услышать, как он набирает
номер, и вторично позвонил по телефону, который ему дали только на самый
крайний случай. Он понятия не имел, где звонит звонок, - это была
телефонная станция где-то в Кенсингтоне он трижды набрал номер с
интервалом в десять секунд, и у него возникло впечатление, что его O
звучит в пустой комнате, но наверняка сказать он не мог... Воззвать о
помощи больше было не к кому, - оставалось лишь исчезнуть из дома. Кэсл
сидел у телефона и составлял план действий или, вернее, проверял его и
подтверждал, ибо план был составлен им уже давно. Ничего существенного,
что следовало бы уничтожить, у него не осталось - Кэсл был в этом почти
убежден: ни книг, которыми он пользовался для зашифровки... уверен -
никаких бумаг, которые надо сжечь... он может спокойно покинуть дом -
пусть стоит пустой и запертый... вот собаку, конечно, не сожжешь - как же
быть с Буллером? До чего нелепо в такую минуту волноваться по поводу
собаки - собаки, которую он даже не любил, - но его мать ни за что не
позволит Саре поселиться с Буллером в суссекском доме. Наверное, можно
было бы сдать собаку на псарню, но Кэсл понятия не имел, где находятся
такие заведения... Это была единственная проблема, которую он не продумал.
А, не важно, сказал он себе и пошел наверх будить Сару.
Почему сегодня она так крепко спит? Он вспомнил, глядя на жену с
Корнев Павел
Панов Вадим
Ларссон Стиг
Зыков Виталий
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей