Чтение 45–й страницы книги ~Избранные ходы~

претворению в жизнь -- написал письма в леспромхозы Коми АССР. В ответах
говорилось, что сплав леса относится к разряду так называемых
"нестуденческих работ" и поэтому официального вызова лесоповальные конторы
прислать не могут. Но если студенты отважатся приехать сами, на свой страх и
риск, то объемы работ им будут предложены какие угодно.

Стоял пик сезона отпусков, и ни на север, ни на юг никаких
железнодорожных билетов достать было невозможно. Артамонову пришлось выехать
в пункт формирования состава -- в Харьков, чтобы добыть проездные документы
на поезд Харьков -- Воркута непосредственно у источника. Так что его личная
одиссея началась, можно сказать, черт знает откуда, а остальные бойцы
"дикого" отряда подсели в забронированный вагон уже в Брянске. Это был
летний дополнительный поезд со студентами-проводниками, какая-то сборная
солянка из ржавых списанных вагонов. Рудик договорился с собратьями, чтобы
бойцов "дикого" отряда никто не тревожил до самого места назначения --
станции Княж-Погост, потому что после теоретической механики очень хочется
расслабиться.

Решетнев на вокзал не явился -- то ли опоздал, то ли еще что. После
отправления поезда Матвеенков два раза рвал стоп-кран в надежде, что пасть
подземного перехода вот-вот изрыгнет Виктор Сергеича. Долго всем миром
гадали, что могло случиться, -- ведь Решетнев никогда ничего не делал просто
так. Но гадание -- метод не совсем научный, и поэтому оштрафованные за
стоп-кран "дикари" уехали на лесосплав в безвестности о судьбе друга.

Матвеенков тосковал о потере Решетнева глубже всех. За неимением
выразительных слов в своем необширном лексиконе он в течение суток
истолковывал печаль механически -- легким движением правой связочки своих
сосисочек-пальцев он забрасывал в рот стаканчик за стаканчиком из
неприкосновенного запаса. Когда концентрация алкоголя в крови дошла до
нормы, Леша отошел ко сну и в один прием проспал почти сутки на третьей
полке. Проснулся он оттого, что упал со своих вещевых полатей
непосредственно на Татьяну. Состав при этом слегка пошатнулся, а Татьяна --
нет. Просто во сне она перевалила куль своего организма с Фельдмана на
Мучкина.

Через два дня за окном поезда Харьков -- Воркута закачалась тайга.
"Дикари", припав к стеклам, не отрывались от бескрайностей, теряющихся в
голубой дымке. Дали игриво аукали и бежали прочь от поезда, затихая вдалеке.
Тайга, как зеленая грива на шее летящей земли, трепетала, колыхалась и
прядала в такт составу.

-- Давайте как-нибудь себя назовем! -- предложил Артамонов. -- Должно
же быть у стройотряда, пусть даже и дикого, какое-нибудь плохонькое
название.

-- "Кряжи"!

-- "Золотые плоты"!

-- "Северное сияние"! -- посыпались предложения.

-- "Парма"! -- выкрикнула Татьяна. -- По-комяцки это -- тайга.

-- С чего ты взяла?!

-- Откуда тебе известны такие тонкости?! -- набросились на нее.

-- Видите ли, я готовилась к поездке основательно. Не то, что
некоторые.

-- Да, "Парма" -- как раз то, что нужно, -- согласился Рудик. -- И
красиво, и романтично!

-- И давайте разрисуем куртки! -- предложил Забелин. -- Вырежем
трафареты и разукрасим себе все спины!

Наконец-то долгожданное утро приезда. Позади две с половиной тысячи
километров новых чувств, удивления, красоты и восторга. Позади десятки
встречных поездов с татуированными и просто пассажирами, вывесившимися из
окон до пояса, позади десятки поездов, мчащихся на сковороды южных
побережий, позади сотни полустанков с лагерными и просто красивыми
названиями.

-- Я смотрю, здесь вовсе и никакая не глушь, -- разочаровалась Татьяна.

-- А ты хотела, чтобы поезд завез тебя в нехоженый край?

-- Я ничего не хочу, просто пропадает эффект первопроходства.

Увесистый замок безо всяких секретов, но с заданной надежностью охранял
контору леспромхоза. "Учреждение АН-243/8" -- значилось на двери.

-- Не иначе, как зона, -- сказал Рудик.

-- Да, очень похоже, -- согласился с ним Забелин.

Появился неизвестно где ночевавший сторож и сказал, что начальство
туда-сюда будет. Туда-сюда, по-местному, оказалось что-то около двух часов.
Но и это не вечность. Директор леспромхоза замкнул вереницу тянучки
конторских служащих.

-- Откуда такие орлы? -- спросил он.

-- Мы вам писали, -- полуобиженно произнес Нынкин.

-- Нам многие пишут.

-- А мы, к тому же, еще и приехали, -- сказал Пунтус.

-- Рабсила, в принципе, принимается в неограниченном количестве... --
сказал директор, осматривая студенческий народец.

-- Как стеклотара в "Науке", -- сказал Артамонов.

-- Извините, не понял? -- сдвинул брови директор.

-- Придется заявить об этом на слете кондукторов!

Директор понял, что он ничего не понял, и спросил еще раз, откуда
прибыл отряд. Его земляков среди приезжих не оказалось, поэтому он, уняв
свое географическое любопытство, перешел к делу.

-- Кто у вас старший? -- спросил он уже серьезно.

-- Никто. У нас все равны, -- сказал Рудик.

-- Так не бывает, надо же кому-то бумаги подписывать. Козлов отпущения
держат на любой конюшне. Есть ли среди вас какие-нибудь там комсорги или
профорги?

-- Есть, -- сказали в один голос Климцов и Фельдман.

Фельдман увязался в отряд исключительно из-за денег, которые, как он
считал, на севере можно грести лопатой. Климцов же, как он сам объяснил, ни
в деньгах, ни в романтике не нуждался -- он решил просто проверить себя. Что
это означало, никто не знал.

-- Вот и отлично, -- сказал директор. -- Один будет командиром отряда,
другой заместителем. Сегодня мы отправим вас в верховья реки окатывать
запань. Запань -- это такое место на берегу, где складируется заготовленный
за зиму лес.

-- Нам бы хотелось на сплав... -- сказала Татьяна. -- Честно говоря, мы
только на него и планировали...

-- Это, девушка, и есть сплав. Вернее, одна из его составных частей.
Объясняю: при выпуске древесины из запани по большой весенней воде половина
бревен осталась на берегу, на мелях и пляжах. Бревна нужно стащить в реку и
проэкспедировать сюда. Основные орудия труда -- багор и крюк. Как их
половчее держать в руках, сообразите сразу после первых мозолей. И просьба:
не входите ни в какие знакомства и контакты с нашими постоянными
работниками. После отсидки на зоне они находятся здесь на поселении. За эту,
так сказать, опасную близость с ними наша контора будет доплачивать вам
пятнадцать процентов. Ты и ты со мной, -- указал он на Фельдмана с
Климцовым, -- пойдем оформлять наряд-задание, а все остальные идите вон к
тому сараю получать спецодежду и инструмент, я сейчас распоряжусь, -- указал
он кивком головы на покосившийся и почерневший деревянный склад.

-- Дожили! -- сказала Татьяна, когда все местное и приезжее начальство
скрылось в конторе. -- Это ж надо! Подумать только -- подлегли под Фельдмана
с Климцовым!

-- Да Бог с ними, пусть порезвятся, -- сказал Артамонов. -- Какая нам
разница!

-- Мы сюда приехали не о командирстве спорить, а работать, -- сказал
Мучкин. -- Покачать мышцу, то да се, выносливость разная.

-- Действительно. Тем более, нам нужны не командиры, а, как очень
грамотно сказал директор, -- козлы отпущения, -- расписал все по нотам
Рудик.

Пополудни катер-водомет вез свежеиспеченных сплавщиков в запань Пяткое.
Катериста величали Зохер. Это только с первого взгляда казалось, что кличка
состоит из двух независимых друг от друга частей, при более детальном
рассмотрении оказывалось, что эта его кликуха, как шкура, была выделана из
простого имени Захар. Река, по которой катер пробирался вверх, имела
необычное название -- Вымь. Это был приток Вычегды, которая, в свою очередь,
впадала куда-то там еще, а уж потом в Белое море.

-- И за что ее так нарекли, эту Вымь? -- мучился Пунтус. -- Кого она
вспоила?

-- Может, это не от слова "вымя", а совсем наоборот! -- ляпнул Нынкин.

-- Разве есть что-нибудь наоборот вымени? -- сморщила лоб Татьяна.

-- Кто знает, может, и есть, -- сказал Пунтус. -- Чего только не
бывает.

Вялость разговора происходила от тридцатиградусной жары.

Водомет c трудом забирался в верховья. Фарватер Выми был запутан, как
жизнь, -- река мелела и загибалась то влево, то вправо. Солнце прыгало с
берега на берег. Стоя на палубе, "дикари" любовались нависавшей над головами
тайгой. От тоски Гриншпон запел. В непоправимой таежной тишине его голос
казался святотатственным. И откуда у этих берегов, подмываемых по самому
обыкновенному закону Бэра, взялось столько амфитеатральной акустики?!
Гриншпон один гремел, как целый ансамбль.

Вскоре слева по борту открылась огромная многослойная полоса бревен,
покоящихся частью на воде, частью на берегу.

-- Это и есть запань Пяткое, -- сказал катерист Зохер и стал
причаливать и пришвартовываться к бонам.

Чем ближе подплывали к бонам, тем больше из-за кустов и завалов
показывалось бревен. Их количество росло в геометрической прогрессии на
каждый метр приближения, и поговорка "большое видится издалека" постепенно
сходила на нет. А когда катер ткнулся носом в боны, количество открывшихся