Чтение 45–й страницы книги ~Наш человек в Гаване~

ваши чертежи.

- Мои чертежи?

- Да, чертежи сооружений в Орьенте. Доктор Браун сможет похвастаться
еще и тем, что избавился от опасного агента.

- От кого, от меня?

- Да. На Кубе будет спокойнее без вас обоих, но мне жалко расставаться
с Милли.

- Милли все равно не вышла бы за вас замуж. Ей не нравятся портсигары
из человеческой кожи.

- Вам когда-нибудь говорили, чья это кожа?

- Нет.

- Полицейского, который замучил насмерть моего отца. Видите ли, мой
отец был бедняком. Он принадлежал к классу пытаемых.

Подошла Милли, нагруженная журналами "Тайм", "Лайф", "Пари-матч" и
"Куик". Было уже четверть четвертого, и небо над взлетной дорожкой
посерело - забрезжил призрачный рассвет. Летчики направились к самолету,
за ними прошла стюардесса. Он знал всех троих в лицо: несколько недель
назад они сидели с Беатрисой за столиком в "Тропикане". Громкоговоритель
известил по-английски и по-испански об отлете самолета номер 396 на
Монреаль и Амстердам.

- Вот вам на память, - сказал Сегура.

Он дал им по маленькому свертку. Они развернули свои подарки, когда
самолет еще летел над Гаваной; цепочка огней приморского бульвара ушла в
сторону и скрылась из виду; море опустилось, как занавес, над их прошлым.
В свертке Уормолда была бутылочка "Опоры Гранта" и пуля, выпущенная из
полицейского пистолета. У Милли - маленькая серебряная подковка с ее
инициалами.

- А почему он подарил тебе пулю? - спросила она.

- Шутка, и не очень остроумная. И все же он не такой уж плохой человек,
- сказал Уормолд.

- Но совсем не годится в мужья, - ответила повзрослевшая Милли.

ЭПИЛОГ В ЛОНДОНЕ

Когда он назвал свое имя, на него посмотрели с любопытством, а потом
посадили в лифт и повезли, к его удивлению, не вверх, а вниз. Теперь он
сидел в длинном подземном коридоре и смотрел на красную лампочку, горевшую
над дверью; ему сказали, что он может войти, когда загорится зеленый свет,
и ни минутой раньше. Люди, не обращавшие внимания на лампочку, входили и
выходили; одни держали папки с бумагами, другие - портфели, какой-то
человек был в форме полковника. Никто на него не смотрел; он чувствовал,
что почему-то их стесняет; они старались отвернуться, как отворачиваются
от калеки. Но, наверно, дело тут было не в его хромоте.

По коридору от лифта прошел Готорн. Костюм его был помят, будто он
спал, не раздеваясь: видно, прилетел ночным самолетом с Ямайки. Готорн
тоже не взглянул бы на Уормолда, если бы тот его не окликнул:

- Эй, Готорн!

- Ах, это вы, Уормолд.

- Беатриса долетела благополучно?

- Конечно.

- А где она?

- Понятия не имею.

- Что здесь происходит? Можно подумать, что военно-полевой суд.

- А тут и в самом деле идет военно-полевой суд. - Готорн сказал это
ледяным тоном и прошел в дверь, над которой горела лампочка. Часы
показывали 11:25, а вызвали Уормолда на одиннадцать.

Он раздумывал, могут ли они что-нибудь с ним сделать, кроме того, что
выгонят, впрочем, они уже и так его выгнали. Это бесспорно. Сейчас они,
вероятно, решают его судьбу. Им вряд ли удастся подвести его под закон о
разглашении государственной тайны. Он выдумывал тайны, а не разглашал их.
Конечно, они могут помешать ему получить работу за границей, а службу в
Англии человеку в его годы не так-то легко найти, но зато он и не подумает
возвращать им деньги. Деньги нужны Милли; ему теперь казалось, что он
честно заработал эти деньги, став мишенью для Картера - и для его пули, и
для его яда.

В 11:35 из комнаты вышел полковник и быстро зашагал к лифту; вид у него
был разгоряченный и сердитый. "Вот идет судья-вешатель", - подумал
Уормолд. Вслед за ним появился человек в грубошерстном пиджаке. У него
были глубоко запавшие голубые глаза; несмотря на штатский костюм, было
ясно, что он моряк. Взгляд его ненароком скользнул по Уормолду, но он
быстро отвел глаза - видно, был человек порядочный. Он крикнул: "Обождите,
полковник!" - и пошел по коридору с небольшой раскачкой, словно опять был
у себя на мостике в штормовую погоду. За ним вышел Готорн, разговаривая с
каким-то очень молодым человеком, а потом у Уормолда вдруг перехватило
дух, потому что загорелся зеленый свет и перед ним оказалась Беатриса.

- Вам надо туда, - сказала она.

- А какой мне вынесли приговор?

- Не могу сейчас с вами разговаривать. Где вы остановились?

Он назвал гостиницу.

- Я приду к вам в шесть. Если смогу.

- Меня расстреляют на рассвете?

- Не волнуйтесь. Идите. Он не любит, когда его заставляют ждать.

- А что будет с вами?

- Джакарта.

- Где это?

- На краю света. Дальше, чем Басра. Ну, идите же, идите.

За столом в полном одиночестве сидел человек с черным моноклем в глазу.
Он сказал:

- Садитесь, Уормолд.

- Нет, лучше уж я постою.

- Это цитата, правда?

- Какая цитата?

- Я отлично помню, что слышал эту фразу в какой-то пьесе на
любительском спектакле. Много лет назад.

Уормолд сел. Он сказал:

- Вы не имеете права посылать ее в Джакарту.

- Кого?

- Беатрису.

- Кто это такая? Ах, ваша секретарша... Терпеть не могу нашу манеру
называть всех по именам! По этому вопросу вам надо обратиться к мисс
Дженкинсон. Слава богу, она ведает секретариатом, а не я!

- Беатриса ни в чем не виновата.

- Ни в чем?.. Послушайте, Уормолд. Мы решили ликвидировать вашу
резидентуру, но тут встал вопрос: что нам делать с вами?

Ну вот, держись! Судя по лицу полковника - одного из судей - ни на что
хорошее рассчитывать не приходится. Шеф вынул монокль, и Уормолд был
поражен младенческой голубизной его глаза. Шеф сказал:

- Мы решили, что самое лучшее для вас в данное время - это остаться в
Англии на преподавательской работе. Читать лекции о том, как руководить
агентурой за границей. И тому подобное. - Казалось, что ему надо
проглотить что-то очень горькое. Он добавил: - Само собой разумеется (у
нас это принято, когда наш человек уходит с заграничной работы), мы
представим вас к ордену. Думаю, что для вас - вы ведь работали недолго -
можно хлопотать только о КБИ [кавалер ордена Британской империи] третьей
степени.

Они чинно поздоровались, затерянные среди зеленых стульев в гостиной
недорогого отеля под названием "Пенденнис", где-то возле Гауэр-стрит.

- Боюсь, что не смогу раздобыть вам чего-нибудь выпить, - сказал он. -
Это гостиница общества трезвости.

- Как вы сюда попали?

- Я останавливался здесь в детстве, когда приезжал с родителями.
Трезвость меня тогда не угнетала. Беатриса, что происходит? Они что,
совсем одурели?

- Да, одурели от ярости на нас обоих. Они считают, что я должна была
сразу вас раскусить. Шеф созвал целое совещание. Там были все его офицеры
связи - и от военного министерства, и от адмиралтейства, и от
военно-воздушных сил. Перед ними лежали все ваши донесения, и они
обсуждали их одно за другим. Просачивание коммунистов в правительственные
органы их мало тронуло - они с легким сердцем послали опровержение в
министерство иностранных дел. Да и ваши доклады по экономическим вопросам
тоже, - они сразу согласились, что их надо просто дезавуировать. Это ведь
касается только Торговой палаты. Все сидели спокойно, пока речь не зашла о
военных делах. Там было донесение относительно беспорядков на флоте и
другое - о заправочных базах для подводных лодок. Вот тут капитан заявил:
"Ну, в этих донесениях должна быть доля правды!" Я тогда сказала:
"Взгляните на источник. Он же не существует!" - "Но вы представьте, какими
мы будем выглядеть болванами, - сказал капитан. - Морская разведка с ума
сойдет от радости!" Однако все это были только цветочки по сравнению с
тем, что началось, когда дело дошло до Орьенте.

- Неужели они приняли эти чертежи всерьез?

- Вот когда они напустились на бедного Генри!

- Мне ужасно не нравится, что вы зовете его Генри.

- Он, во-первых, скрыл от них то, что вы продаете пылесосы, и выдал вас
за какого-то торгового магната. Но шеф не поддержал этого обвинения. Он
почему-то был очень смущен, а Генри, то есть Готорн, вытащил ваше досье, и
там, оказывается, была написана правда. Но, конечно, эта папка ни разу не