Мускул у него под челюстью дергается, губы собираются в складки, а
подбородок несколько раз морщится: когда Тотеро пытается что-то сказать, в
нем как бы бьется пульс. Изо рта вылетает несколько растянутых гласных
звуков, Гарри оборачивается к миссис Тотеро, надеясь, что она сможет их
расшифровать, но, к его удивлению, она смотрит в другую сторону. Она
смотрит в окно на пустой зеленый двор. Лицо ее напоминает фотографию.
Тотеро про Маргарет? Однако про Маргарет не скажешь ничего такого, что бы
порадовало Тотеро.
выздоровеете и встанете с постели.
косят, и в эту минуту у него такой осмысленный вид, что Гарри кажется,
будто он сейчас что-то скажет, будто эта пауза всего лишь его старый
педагогический прием - хранить молчание, пока слушатель полностью не
сосредоточится. Но пауза растет, раздувается, словно, привыкнув за
шестьдесят лет отделять друг от друга фразы, она в конце концов обрела
свою собственную жизнь, разрослась, как раковая опухоль, и проглотила все
слова. Однако в первые секунды молчания от Тотеро исходит какая-то сила,
душа его интенсивно испускает невидимые, лишенные запаха лучи. Потом искра
в глазах меркнет, коричневые веки поднимаются, обнажая розовую
желеобразную массу, губы раскрываются, и изо рта вылезает кончик языка.
Девочку.
вставая, он боится удариться головой, хотя до белого потолка палаты
несколько ярдов.
говорит миссис Тотеро. Тем не менее по ее тону он чувствует, что
провалился на экзамене. Его отпустили, и он пружинистым шагом уходит по
коридору. От того, что он здоров, что начал новую добродетельную жизнь,
полнится благоуханием воздух, даже антисептический воздух больничных
коридоров. Однако визит к Дженис его разочаровывает. Возможно, его все еще
душит вид Тотеро, который лежит все равно что мертвый, возможно, Дженис,
на которую уже не действует эфир, душит мысль о том, как он с ней
поступил. Она жалуется, что у нее ужасно болят швы, а когда он снова
пытается выразить свое раскаяние, ей явно становится скучно. Кролика
угнетает, что он не смог никому угодить. Дженис спрашивает, почему он не
принес цветов. Он не успел, он рассказывает, где ночевал, и она, конечно,
просит описать ей миссис Экклз.
видел несчастного старика, лежит пластом дальше по коридору. Ни слова не
говорит и едва головой ворочает.
Я так действовала тебе на нервы, что ты сбежал от меня на целых два
месяца. Даже больше чем на два.
Я не хочу сказать, что я прав, но у меня было такое чувство, будто меня
живого уложили в гроб. В тот первый вечер, когда я сел в машину у вашего
дома, даже тогда я вполне мог бы заехать за Нельсоном и вернуться домой.
Но стоило мне отпустить тормоз...
проституткой.
она, хоть пруд пруди. То есть я хочу сказать, что если называть всех
незамужних женщин проститутками...
папа и дальше будет платить за нашу квартиру? У меня денег нет.
улицу?
что ли?
что тебе вообще на все наплевать. Наплевать, и все.
ночью, и через некоторое время пытается начать все сначала.
на маленький телевизор на высокой подставке, чтобы с постели больные
видели экран, - он будет работать целый час. В два передают одну дурацкую
программу, дома мы с мамой каждый день ее смотрели.
подстриженный ведущий пристает к нескольким пожилым женщинам из Акрона,
штат Огайо, и из Окленда, штат Калифорния. Суть заключается в том, что все
эти женщины рассказывают про свои трагедии, а потом получают деньги
соответственно заработанным аплодисментам, но к той минуте, когда ведущий
кончает рекламировать новые товары и приставать к женщинам с остротами по
поводу их внуков и их молодежных причесок, оказывается, что на трагедии
уже почти не осталось времени. Кролик ждет, что ведущий, с его еврейской
манерой произносить слова очень отчетливо независимо от темпа, вот сейчас
начнет рекламировать "чудо-терку", однако похоже на то, что этот товар еще
не проник в высшие сферы бизнеса. Программа вполне ничего: искусственные
блондинки - двойняшки с вихляющими задами - подталкивают женщин к
микрофонам и кабинкам, откуда аплодисменты не будут заглушать звук. Это
даже как-то способствует примирению - они с Дженис держатся за руки. Когда
он сидит, кровать оказывается почти на уровне его плеч, и ему нравится
быть в таком необычном положении рядом с женщиной. Словно он несет ее на
плечах, не чувствуя веса. Он поднимает изголовье кровати, приносит стакан
воды, и эти мелкие услуги удовлетворяют какую-то его внутреннюю
потребность. Программа еще не кончилась, когда входит сиделка и говорит:
смотровому окну.
ее квадратные бедра. По одному лишь толстому затылку он представляет себе
ее всю - подходящий кусок мяса. Жирные ляжки. Ему нравятся женщины с
жирными ляжками. Кроме того, ему хочется узнать, что скажет женщина из
Спрингфилда, штат Иллинойс, сын которой попал в ужасную автомобильную
катастрофу и потерял руку. Поэтому он совершенно не подготовлен, когда
сиделка детского отделения, где маленькие свертки с головками, похожими на
апельсины, лежат рядами в корзинках из универсама - некоторые совсем
наклонно, - подносит к смотровому окну его дочь, и у него появляется
ощущение, будто в груди, как в печной трубе, открыли вьюшку. Внезапный
сильный сквозняк замораживает дыхание. Люди всегда говорят, что
новорожденные уродливы, возможно, это и вызывает его изумление. Сиделка
держит девочку так, что ее красный профиль резко вырисовывается на
застегнутом белом халате. Складки вокруг ноздрей, выполненные в таком
крошечном масштабе, кажутся невероятно четкими, крохотный сплошной шов
закрытого века тянется по диагонали довольно далеко, словно глаз, когда он
откроется, будет огромным и все увидит и узнает. В спокойствии крепко
сжатого века и в наклоне вздернутой верхней губы он читает великолепное
презрение. Она знает себе цену. Чего он никак не ожидал, так это
отчетливого ощущения ее женственности, ощущения чего-то нежного и в то же
время устойчивого в изгибе удлиненного розового черепа, покрытого черными
прилизанными прядями. У Нельсона вся голова была в шишках, в жутко синих
жилках и совершенно лысая, не считая затылка. Кролик смотрит сквозь стекло
с такой робостью, словно от одного его взгляда сломается хрупкий механизм
этой внезапно возникшей жизни.
младенца, убеждая его в том, что он отец. Накрашенные губы вопросительно
шевелятся, он кричит: "О'кей! Да!" - и делает ей знаки, подняв к ушам руки
с растопыренными пальцами. "Она замечательная", - добавляет он, напрягая
голос, чтобы сиделка услышала сквозь стекло, но она уже укладывает его
дочь обратно в универсамовскую корзинку. Кролик поворачивается не в ту
сторону, смотрит в измученную бессонницей физиономию очередного папаши и
откровенно хохочет. Он возвращается к Дженис. Ветер звенит в ушах, а перед
глазами алым пламенем полыхает профиль новорожденной. В пропахшем мылом
коридоре его осеняет идея - девочку надо назвать Джун. Сейчас июнь, она
родилась в июне [June - июнь (англ.)]. Среди его знакомых никогда не было
никакой Джун. Дженис это должно понравиться - ведь и ее имя начинается с
"Дж". Но Дженис тоже придумывала имена и хочет назвать девочку в честь
бабушки. Кролику никогда не приходило в голову, что у миссис Спрингер есть
имя. Ее зовут Ребекка. То, что он так гордится ребенком, смягчает Дженис,
Курылев Олег
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр
Перумов Ник
Перумов Ник
Каргалов Вадим