read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



дело и задачу понимает досконально, к нему-де и поважней лица заезжали, да
эких обид не учиняли и авторитет не подрывали. И катнется лихо на лыжах
егерь к заснеженным лядинам, где дремлет вислогубый лось с табунком.
Сморенные чайком и стопкой наезжие стрелки которые на лабазы позабирались,
которые по номерам стали.
И застонал, заулюлюкал тихий зимний лес, красной искрой из гущи
ельников метнулась сойка, заяц, ополоумев, через поляну хватил, сороки
затрещали, кухта с дрогнувшего леса посыпалась, зверобои передернули затворы
многозарядных карабинов с оптическими прицелами, подобрались телом,
напряглись зрением. Шум и крики несутся из оскорбленного дикой матерщиной
девственно-чистого зимнего леса, и вот на поляну, тяжело ныряя в снег, качая
горбом, вымахал перепуганный, отбитый от табуна, затравленный, оглушенный
зверь и стал, поводя потными боками, не зная, куда бежать, что делать,
огромный, нескладный, беззащитный, проникшийся было доверием к человеку за
десятки охранных лет и вновь человеком преданный. Мокрыми поршнями ноздрей
лось втягивал, хватал воздух - со всех сторон опахивало его запахами, коих
средь чистоплотных зверей не бывает, - перегорелой водки, бензина, псины,
табака, лука. И замер обреченно сохатый - так отвратительно, так страшно
пахнущий зверь никого и ничего щадить не способен: ни леса, ни животных, ни
себя. Ни скрыться от него, ни отмолиться от него, ни отбиться, давно уж он
открытого боя в лесу не принимает, бьет только из-за угла, бьет на
безопасном расстоянии. Утратилось в нем чувство благородства, дух дружбы и
справедливости к природе, ожирело все в нем от уверенности в умственном
превосходстве над нею.
Выстрелы! Бестолковые, лихорадочно-поспешные, чтоб выхвалиться друг
перед другом, и наконец один, не самый трусливый и подлый, выстрел ударил
пулей в большое сердце животного, изорвал его. Зверь с мучительной
облегченностью рухнул на костлявые колени, как бы молясь земле иль заклиная
ее, и уже с колен тяжело и нелепо опрокинулся, взбил скульптурно
вылепленным, аккуратным копытом, в щели которого застрял мокрый желтый мох,
ворох снега, хриплым дыхом красно обрызгал белую поляну, мучаясь, выбил яму
до кореньев, до осеннего листа и травки.
Катятся с лабазов зверобои, бегут по снегу, вопя, задыхаясь и завершая
какой-то, ими самими определенный ритуал или насыщая пакостливую жажду
крови, разряжают в упор ружья в поверженное животное.
...Однако отвлекся я, да еще в такой ответственный момент, когда
молодой и очень азартный человек, обдирая колени и локти о коренья и
валежины, порвав комбинезон и отпластав карман куртки, движется к цели,
чтобы добыть лося на еду работающим тяжелую работу людям.
Выглянув из-за своего разутого, раздетого "стального коня", боевой его
экипаж обнаружил, что сохатый не дожидался их, на месте не стоял. Он брел по
речке, жрал траву и по всем видам скоро должен был удалиться в мелкую
заостровку, которая кишела мулявой - гальянами. Геологи иной раз забредали
туда, поддевали рубахой либо полотенцем муляву - лапшу, варили ее, пытаясь
разнообразить пищу и расширить "разблюдовку" - так в отряде просмеивали свое
меню. Трава в заостровке росла худая, от мути грязная, мохнатая. Сохатый
бросит жировать, подастся на свежье, а то и вымахнет на берег и уйдет
"домой" - что ему, большому, свободному, ходи куда хочешь, а ты вот попробуй
его сыщи в таком широком месте, в такой захряслой, мусорной тайге, сплошь
забитой валежником, веретьем и хламом.
Аким пошел прыжками от дерева к дереву. Петруня за ним, но Аким
передвигался бесшумно, заранее уцелившись глазом, куда поставить ногу,
Петруня же хотя и пытался быть тише воды, ниже травы, укротить в себе шумы,
запереть воздух, не трещать сучками, не раскашляться не мог, не получалось,
и все тут. Это уж всегда так, когда изо всех сил стараешься не закашлять,
непременно закашляешь и наделаешь шуму. Аким решил погрозить Петруне
кулаком, обернулся - и чуть было не подкосились у него ноги - соратник его
неузнаваемо преобразился: волосы вздыбились, рожу, черную от мазута,
охватило чахоточным жаром, страстью пылало лицо, дожигало глаза, сверкающие
беспощадным и в то же время испуганным пламенем. И понял Аким: Петруня хоть
и отбывал два раза срок за буйные дела, на самом деле человек робкий, может
быть, даже добрый, однако извилистые пути жизни все далее уводили его от
добродетели.
Задушевно выбухав кашель в ладони, Петруня вопросительно глянул на
связчика и покрался, как ему мнилось, кошачьи осторожно. Однако по мере
приближения к цели совершенно перестал владеть чувствами, воспламенялся в
себе самом, ноздри его шумно сопели, обсохший рот пикал чем-то - икалось от
перенапряжения.
Аким знаком приказал Петруне остановиться - никуда уже он не годился.
Сглотнув слюну, Петруня согласно кивнул головой и упал под дерево в мох.
Аким успел еще мимолетно подумать: не утерпит ведь, идолище, следом
потащится! Но было ему в тот миг не до соратника, переключив все внимание на
зверя, не отрывая взгляда от сохатого, он катился на спине по сыпучей
подмоине на берег, подобрался на карачках к приплеску и запал в таловой
коряге, выбросившей пучки лозин.
Стоя средь речки, сохатый поднял голову, подозрительно вслушивался,
дышал емко, и речка тоже вроде бы дышала: сожмутся бока - убудет брюхо, и
из-под него с чурлюканьем катнется вода, набрякнет тело зверя, раздуется - и
вода, спрудившись, обтекает волосатую тушу, щекочет в пахах, опрядывает
грудь, холодит мышцы под шерстью. Губа сохатого отвисла, глаза притомлены,
но уши стоят топориком, караул несут. Дрогнули, поворотились раковинами
туда-сюда и снова замерли. Ни один мускул зверя не шевелится, глаз не
моргнет, губа подобралась, чует сохатый чего-то.
Для верности надо бы еще скрасть зверя саженей хоть пяток - больно
запущенно, раздрызганно ружье, тот же Петруня бегал пьяный за народом,
жаждая уложить кого иль напугать, но его начальник - "зук" тертый, заранее
спрятал патроны, и Петруня с досады саданул прикладом о ствол дерева. Какое
ружье выдюжит такое обращение? Пусть даже и отечественное, тульское, из
всего, как говорится, дерева и железа сделанное.
Вверху зашуршало, покатились комочки, засочился струей песок, стягивая
серые лоскутки мха. "Петруня, пентюх, крадется! Спугнет зверя..." Аким взвел
курки, поднял ружье к плечу, отыскивая мушкой левую лопатку лося, под
которой, темный от мокра, пошевеливался завал кожи, как бы всасываясь внутрь
и тут же вздуваясь тугим бугром - мощно, ровно работало звериное сердце.
Задержав дыхание, готовый через мгновение нажать на спуск, Аким вздрогнул,
шатнулся оттого, что сверху, вроде бы как из поднебесья, обрушился на него
крик и не крик, а какой-то надтреснутый звук, словно повдоль распластало
молнией дерево, и в то же время это был крик, сырой, расплющенный ужасом. Не
слухом, нет, подсознанием скорее Аким уловил, после уж уяснил - кричал
человек, и так может кричать он, когда его придавливает насмерть деревом или
чем-то тяжелым, и сам крик тоже раздавливается, переходит в надсадный хрип
не хрип, крехт не крехт, стон не стон, но что-то такое мучительное, как бы
уж одной только глубью нутра исторгнутое.
Выскочив из таловых сплетений, Аким успел еще с сожалением заметить,
как, взбивая перед собой воду, пароходом пер по речке сохатый к мелкой
заостровке, в мохнато клубящуюся на торфяной пластушине смородину и дальше,
в загородь перепутанного черемошного веретья.
Не опуская курков, с прилипшими к скобам ружья пальцами, Аким вымахнул
на яр, в редкую, пепельно-мглистую понизу суземь, неприветно лохматую от
сырых корост, сучковатую, ровно бы подгорелую, чуть лишь подсвеченную снизу
мхами. В ельнике он углядел копошащегося лохматого мужичонку - тот что-то
рыл и забрасывал чащей. На мужичонке не было обуви, весь он злобно
взъерошенный и в то же время торопливо-деловитый - что-то потайное, нечистое
было в его работе. "Беженец! Уголовник! На Петруню напал..." - Аким шагнул
за дерево, не спуская глаз с мужичонки, чтобы из укрытия направить на него
ружье: "Руки вверх!", а дальше уж что получится, может, и стрелять придется.
Нога, осторожно прощупывая податливый мох, коснулась чего-то круглого,
жулькнувшего, и сама по себе отдернулась, испугалась и, прежде чем Аким
глянул вниз, ноги отбросили и понесли его невесть куда - на белом мхе, свежо
обляпанном красной потечью, лежала человечья голова с перекошенным ртом и
выдавленным глазом. ...
"И-и-и!.." - вместо крика выдыхнулось икание из горла Акима, но и этот
звук засекся - обернувшись, мужичонка оказался медведем, задастым, крепким,
со слюняво оскаленным желто-клейким ртом. Прикопанная, закиданная чащею
добыча марала еще кровью мох, и по знакомой мазутной спецухе Аким узнал:
медведь прятал скомканный, обезглавленный труп.
Они смотрели друг на друга неотрывно - зверь и человек. И по глубоко
скрытому, но сосредоточенному отсвету звериного ума, пробившегося через
продолговатые, тяжелым черепом сдавленные глаза, Аким уловил: зверь
понимает, что натворил, знает, какая должна его за это постигнуть кара, и,
чтобы спасти себя, он должен снова напасть или уйти, скрыться. Уйти нельзя -
человек держит ружье, и его, зверя, трусость опамятует человека, придаст ему
смелости. Пока не в себе человек, пока он ошеломлен, надо повергнуть его в
еще больший испуг, затем ударить, свалить. "Р-р-рах!" - выкатил зверь из
утробы устрашающий рокот. Но человек не сдвинулся с места, не закрылся
руками, не отбросил ружье, он вдруг взвизгнул: "Фасыст! Фасыст!" - и,
поперхнувшись своим же криком, сипло и даже устало спросил:
- Што ты наделал? Што наделал?
Зверь ждал крика такого, что он загремит по всему лесу, и от крика
того, в котором вместе смешанные ужас и отчаяние выдадут страх,
поверженность, в нем возбудится отвага, злобная ярость. Но слова, даже не
сами слова, а тон их, глубокая боль, в них заключенная, озадачили его, он на
мгновенье остыл, вздыбленная шерсть опала, пригладилась, что-то в нем
шакалье, пакостливое появилось - в самый бы раз повернуть, сбежать, но зверь
уже молча, неотвратимо катился к человеку. Разгорающаяся в нем ярость,
предчувствие схватки и крови сгустившимся огнем опаливали звериное нутро,
слепили разум, спружинивали мускулы. На загривке и по хребту зверя снова
поднялась подпально-желтая шерсть. Медведь сделался матерей и зверистей от
уверенного, парализующего рыка, переходящего в устрашающе победный рев.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 [ 45 ] 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.