следующий день повел его к месту, где была моя первая лодка, которую я не
мог спустить на воду. Пятница нашел величину этой лодки достаточной. Но так
как со дня постройки этой лодки прошло двадцать два или двадцать три года и
все это время она оставалась под открытым небом, где ее припекало солнце и
мочило дождем, то вся она рассохлась и прогнила. Пятница заявил, что такая
лодка будет вполне подходящей и на нее можно будет нагрузить довольно еды,
довольно хлеба, довольно питья.
настолько окрепло, что я предложил Пятнице построгать такую же точно лодку,
и ему можно будет уехать на ней домой. Он не ответил ни слова, но стал очень
сумрачный и грустный. Когда же я спросил, что с ним, он сказал: "За что
господин сердится на Пятницу? Что я сделал?" "С чего ты взял, что я сержусь
на тебя? Я нисколько не сержусь", сказал я. "Не сержусь, не сержусь!"
повторил он ворчливо. "А зачем отсылаешь Пятницу домой?" "Да ведь сам же ты
говорил, что тебе хочется домой", заметил я. "Да, хочется, - отвечал он, -
но только, чтоб оба. Господин не поедет - Пятница не поедет: Пятница не
хочет без господина". Одним словом, он и слышать не хотел о том, чтобы
покинуть меня. "Но послушай, Пятница, - продолжал я, - зачем же я поеду
туда? Что я там буду делать?" Он живо повернулся ко мне: "Много делать,
хорошо делать: учить диких людей быть добрыми, кроткими, смирными; говорить
идя про бога, чтоб молились ему; делать им новую жизнь". "Увы, мой друг! -
вздохнул я на это, - ты сам не знаешь, что говоришь. Куда уж такому невежде,
как я, учить добру других!" "Неправда!" воскликнул он с жаром. "Меня учил
добру, их будешь учить". "Нет, Пятница, - сказал я решительным тоном, -
поезжай без меня, а я останусь здесь один и буду жить, как жил прежде". Он
опять затуманился; потом вдруг подбежал к лежавшему невдалеку топору,
который обыкновенно носил, схватил его и протянул мне. "Зачем ты даешь мне
топор?" опросил я. Он отвечал: "Убей Пятницу". "Зачем же мне тебя убивать?"
спросил я. "А зачем гонишь Пятницу прочь?" напустился он на меня. "Убей
Пятницу - не гони прочь". Он был искренно огорчен: я заметил на глазах его
слезы. Словом, привязанность его ко мне и его решимость были настолько
очевидны, что я тут же сказал ему и часто повторял потом, что никогда не
прогоню его, пока он хочет оставаться со мной.
что единственным источником его желания вернуться на родину была горячая
любовь к своим соплеменникам и надежда, что я научу их добру. Но, не будучи
преувеличенно высокого мнения о своей особе, я не имел ни малейшего
намерения браться за такое трудное дело, как просвещение дикарей.
не слабее.
которого я узнал, что семнадцать бородатых людей живут так близко от меня.
Поэтому, не откладывая долее, я стал искать с Пятницей подходящее толстое
дерево, из которого можно было бы сделать большую пирогу или лодку и
пуститься на ней в путь. На острове росло столько строевого лесу, что из
него можно было выстроить целую флотилию кораблей, а не то что пирог и
лодок. Но чтобы избежать промаха, который я сделал при постройке первой
лодки, самое существенное было найти дерево, которое росло бы близко к
берегу, и нам не стоило бы особенного труда спустить лодку на воду.
экземпляр; он гораздо больше меня понимал в этом деле. Я и по сей день не
знаю, какой породы было срубленное нами дерево; цветом и запахом оно очень
напоминало так называемый сумах или никарагву. Пятница стоял за то, чтобы
выжечь внутренность колоды, как это делают при постройке своих пирог дикари;
но я сказал ему, что будет проще выдолбить ее плотницкими инструментами, и,
когда я показал ему, как это делается, он согласился, что мой способ
практичнее. Мы живо принялись за дело, и через месяц усиленного труда лодка
была готова. Мы обтесали ее снаружи топорами (Пятница мигом научился этой
работе), и вышла настоящая морская лодка. Но после того понадобилось еще
около двух недель, чтобы спустить наше сооружение на воду, так как мы
двигали ее на деревянных катках буквально дюйм за дюймом.
величину, управляемся с ней Пятница, как быстро он заставляет ее
поворачиваться и как хорошо гребет. Я спросил его, можем ли мы пуститься в
море в такой лодке. "О, да, - ответил он, - в такой лодке не страшно плыть
даже в самый большой ветер". Но, прежде чем пускаться в путь, я пошел
осуществить еще одна намерение, о котором Пятница не знал, а именно снабдить
лодку мачтой, парусом, якорем и канатом. Сделать мачту было не трудно; на
острове росло много кедров, прямых, как стрела. Я выбрал одно молоденькое
деревцо, росшее поблизости, велел Пятнице срубить его и дал ему указания,
как очистить ствол от ветвей и обтесать его. Но над парусом мне пришлось
поработать самому. У меня оставались еще старые паруса или, лучше сказать,
куски парусов; но так как они лежали уже более двадцати шести лет и я не
особенно заботился о том, чтобы сохранить их в целости, не думая, что они
могут когда нибудь пригодиться, то был уверен, что все они сгнили. И
действительно, большая часть их оказалась гнильем; но все же я нашел два
куска покрепче и принялся за шитье, на которое потратил много труда, так как
даже иголок у меня не было; в конце концов, я все же состряпал, во первых,
довольно безобразное подобие большого треугольного паруса, какие
употребляются в Англии, во вторых, маленький парус - так называемый блинд.
Такими парусами я хорошо умел управлять, потому что они были на том баркасе,
на котором я совершил рассказанные мной в начале этой книги побег от
берберов.
работа была сделана чисто. Кроме двух упомянутых парусов, я смастерил еще
третий, который укрепил на носу, и который должен был помогать нам
поворачивать лодку при перемене галса. Но, главное, я сделал и приладил
руль, что должно было значительно облегчать управление лодкой. Я был
неискусный корабельный плотник, но, понимая всю пользу и даже необходимость
такого приспособления, как руль, я не пожалел труда на его изготовление;
хотя если учесть все мои неудавшиеся опыты, то, я думаю, он отнял у меня
почти столько же времени, как и постройка всей лодки.
что, хоть он был и очень хорошим гребцом, но ни о руле, ни о парусах не имел
никакого понятия. Он был совершенно поражен, когда увидел, как я действую
рулем, и как парус надувается то с одной, то с другой стороны в зависимости
от перемены галса. Тем не менее, он очень скоро постиг всю эту премудрость и
сделался искусным моряком. Одному только он никак не мог научиться -
употреблению компаса: это было выше его понимания. Но так как в тех широтах
в сухие сезоны почти никогда не бывает ни туманов, ни пасмурных дней, то в
компасе для нашей поездки не представлялось особенной надобности. Днем мы
могли править на берег, который был виден вдали, а ночью держать путь по
звездам Другое дело в дождливый сезон, но в дождливый сезон все равно нельзя
было путешествовать ни морем, ни сухим путем.
года можно было смело выкинуть из счета, ибо с появлением на острове моего
милого Пятницы в мое жилище вошла радость и осветила мою печальную жизнь.
Двадцать шестую годовщину этой жизни я отпраздновал благодарственной
молитвой, как я в прежние годы: я благодарил создателя за те великие
милости, которыми он взыскал меня в моем одиночестве. И если мне было за что
благодарить его прежде, то уже теперь и подавно: теперь мне были даны новые
доказательства того, как печется обо мне провидение; теперь мне уж недолго
оставалось томиться в пустыне: освобождение было близко; по крайней мере, я
был твердо убежден, что мне не придется прожить и года на моем острове.
Несмотря, однако, на такую уверенность, я не забрасывал своего хозяйства: я
попрежнему копал землю и засевал ее, попрежнему огораживал новые поля, ходил
за своим стадом, собирал и сушил виноград, - словом, делал все необходимое,
как и раньше.
часть дня просиживал дома. Нашу поездку пришлось отложить, а пока необходимо
было позаботиться о безопасности нашей новой лодки. Мы привели ее в ту
бухточку, куда, как было сказано, я приставал со своими плотами в начале
своего пребывания на острове. Дождавшись прилива, я подтянул лодку к самому
берегу, ошвартовал ее и приказал Пятнице выкопать маленький бассейн такой
величины и глубины, чтобы она поместилась в нем, как в доке, С наступлением
отлива мы отгородили ее крепкой плотиной, чтобы закрыть доступ в док со
стороны моря. А чтобы предохранить лодку от дождей, мы прикрыли ее толстым
слоем веток, под которыми она стояла, как под крышей. Теперь мы могли
спокойно дождаться ноября или декабря, чтобы предпринять наше путешествие.
готовиться к дальнему плаванию. Я заранее рассчитал, какой запас провизии
нам может понадобиться, я заготовил все, что нужно. Недели через две я
предполагал открыть док и опустить лодку на море. Как то утром я по
обыкновению был занят сборами в дорогу и отослал Пятницу на берег моря
поискать черепаху: яйца и мясо этого животного давали нам еды на неделю. Не
успел Пятница уйти, как сейчас же прибежал назад. Как полоумный, не слыша
под собой земли, он буквально перелетел ко мне за ограду и, прежде чем я
успел спросить его, в чем дело, закричал: "Господин! Господин! Беда! Плохо!"
- "Что с тобой, Пятница? Что случилось?" спросил я в тревоге "Там, около
берега, одна, две, три... одна, две, три лодки!" Зная его манеру считать, я
подумал, что всех лодок было шесть, но, как потом оказалось, их было только
три. "Ну что ж такое, Пятница? Чего ты так испугался?" сказал я, стараясь
его ободрить. Бедняга был вне себя; вероятно, он вообразил, что дикари
явились за ним, что они разыщут его и съедят. Он так дрожал, что я не знал,
что с ним делать. Я успокаивал его, как умел: говорил, что во всяком случае
я подвергаюсь такой же опасности, как и он, что если съедят его, так и меня
вместе с ним. "Но мы постоим за себя, мы будем драться", прибавил я. "Готов
ты драться?" "Я, стрелять? - отвечал он, - но их много, очень много". "Не
беда, - сказал я, - одних мы убьем, а остальные испугаются выстрелов и
разбегутся. Я буду защищать тебя. Но обещаешь ли ты, что не струсишь, а
Шилова Юлия
Березин Федор
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Белов Вольф
Посняков Андрей