Чтение 45–й страницы книги ~Козел отпущения~

его на это место. Это его любимая позиция. Чем он недоволен?

В море лиц я различил одно знакомое: лицо человека в машине возле
железнодорожной станции, который первый принял меня за Жана де Ге. Он
улыбался. По-видимому, курьезное происшествие позабавило его.

-- Жан валял дурака, -- сказал он. -- Я видел его, когда вылетели
птицы. Он вертелся и крутился, чтобы развлечь вашу жену, а потом послал
Цезаря за птицей маркиза, и пес сцепился со стариком Жюстином. Вряд ли
маркиз теперь станет с вами разговаривать.

Поль обратил ко мне белое как бумага лицо.

-- Что все это значит? -- спросил он. -- Раз ты сам не можешь
охотиться, надо испортить удовольствие всем другим?

Рене вступилась за меня, что было ошибкой.

-- Ты несправедлив, Поль! -- вскричала она. -- Жан вовсе не валял
дурака. У него разболелась рука, и он чуть не потерял сознание. А Цезарь
совершенно перестал слушаться. С ним что-то сделалось, как бы он не
взбесился.

-- Тогда надо его пристрелить, -- сказал Поль. -- А если Жану плохо,
зачем вообще было выходить из дома?

Гости тактично отошли в сторону. Кому приятно слушать семейную ссору?
Человек из Ле-Мана подмигнул мне и пожал плечами. Я увидел доктора Лебрена,
он спешил к нам по аллее.

-- Что случилось? -- взволнованно спросил он. -- Правда, что маркиз де
Плесси- Бре прострелил себе ногу?

Поль что-то воскликнул и поспешил вниз за возмущенным гостем, чья
приземистая фигура виднелась вдали, -- не замедляя шага, он шел к далекой
дорожке между живыми изгородями.

-- Пожалуй, нам лучше вернуться домой, -- сказал я Рене, но по ее лицу
увидел, что она огорчилась; Мари-Ноэль тоже. Зачем еще и им портить день?

-- Мы же только приехали, -- сказала Рене. -- Неужели вас задели слова
Поля?

-- Вы оставайтесь, -- сказал я, -- а с меня хватит. Ну-ка, передайте
мне пса.

Я схватил бедного Цезаря за поводок, но тут впавший в немилость пес,
Бог знает как учуяв в лесу подранка, вдруг, чуть не выдернув мне руку,
сделал огромный скачок, и мы оба нырнули в густой подлесок, темный, как
обиталище ведьмы. Мне послышался предостерегающий крик Поля, но я ничего не
мог поделать: моя судьба была связана с судьбой Цезаря, а его -- с моей, и
мы бежали вместе по лесу, пока, запыхавшись и выбившись из сил, не свалились
на груду шишек. Цезарь смотрел на меня с собачьей улыбкой, роняя слюну, а
затем, видя, что ему не грозят ни брань, ни побои, принялся зализывать раны,
полученные в драке.

Я закурил сигарету, оперся спиной о ствол дерева и стал прикидывать,
как далеко мы отошли от Сен-Жиля. Не слышно было ни голосов, ни выстрелов,
ни птиц, ничего, кроме легкого и унылого шелеста дождя. Вскоре, мокрый и
окоченевший, в забинтованной руке -- пульсирующая боль, я заставил себя
подняться на ноги и, не отпуская пса, стал снова продираться сквозь лесную
чащу, чувствуя, как мой предшественник -- поэт, что это исчадие ада будет
моей неотступной тенью денно и нощно до конца моих дней, что я не избавлюсь
от него никогда.

На плачущем небе не было ни одного просвета, чтобы я мог найти
направление. Я не знал, куда мы идем: на север, на юг, на восток или запад.
От Цезаря было мало толку. Все еще на поводке, он трусил рядом со мной,
послушный, как пудель, останавливался тогда же, когда и я, приноравливался к
моему шагу. Внезапно он сделал стойку, и чуть ли не из-под моих ног вылетел
фазан и в панике скрылся в подлеске перед нами. Когда мы переходили полосу
невысоких деревьев, мы вспугнули еще одну птицу, затем еще одну -- видимо,
мы случайно набрели на фазанье убежище. Я услышал вдалеке крики, потом
выстрел, но звуки доносились слева, а вспугнутые птицы свернули направо от
меня.

Я заметил, что деревья наконец кончаются. Перед нами была одна из
широких просек, на которые я надеялся выйти гораздо раньше. Мы выбрались на
нее, мокрые, заляпанные грязью, покрытые листьями и веточками, как браконьер
и его дворняга. И тут я увидел, не дальше чем в двадцати шагах, Поля и
Роберта, с ужасом глядящих на нас, а вдоль дороги -- застывших, как часовые
на посту, охотников, ожидающих в своем неведении птиц, которых я раньше
времени поднял.

ГЛАВА 17

Откуда-то появился Гастон с машиной. У него была с собой также фляжка,
которую я видел в Ле-Мане, вновь наполненная коньяком; я проглотил его, сидя
ссутулившись на заднем сиденье . Сквозь покрытое изморосью ветровое
стекло я наблюдал, как понурые фигуры упустивших свои трофеи охотников
исчезают в лесу в надежде найти добычу, которая легче дастся им в руки.
Преданный Гастон, озабоченно всматриваясь в мое лицо, предложил сразу же
вызвать ко мне Лебрена, но он неверно расшифровал мои симптомы; рука больше
не тревожила меня, и жара тоже не было; коньяк был тем самым лекарством, в
котором я нуждался.

Вскоре фляжка опустела; мы снова ныряли из ухаба в ухаб по грязной
дороге. Я вспоминаю низкое строение фермы, возле которого уже было полно
машин, и ждущего у порога арендатора -- огромного, краснолицего, типичного
французского крестьянина -- рядом с крошечной болтушкой-женой. Они завели
меня в большущий амбар, и едва я успел пристроиться в дальнем углу, где был
заслонен от распахнутых дверей, как туда ввалились мокрые до нитки, усталые
и умирающие от жажды охотники, подняв такой галдеж, что зазвенели стропила.
Слуги из замка обносили всех вином, которое привез Гастон. Я помню, что с
одной стороны от меня была Рене, а с другой -- тот человек из Ле-Мана, и
Рене во всех подробностях рассказывала ему историю с костром. Она объяснила
ему, что с тех пор я нахожусь почти в бредовом состоянии, но никто не
понимает этого, кроме нее. Не успела она кончить, как человек из Ле-Мана
принялся разглагольствовать о крупных финансовых операциях, удачной игре на
бирже, успешных коммерческих авантюрах. У меня голова шла кругом. Здесь,
рядом со мной, единственный человек, который может мне помочь, --
несомненно, он тот самый, о котором говорила мне Бела, -- а я не знаю ни
имени его, ни чем он занимается.

-- Я сегодня ночью лечу в Лондон, -- сказал он. -- Обычная ежемесячная
поездка. Если могу что-нибудь для вас там сделать, вы знаете, где меня
найти.

Отуманенный алкоголем, я на один безумный миг вообразил, что он проник
в мою тайну, и изумленно, во все глаза поглядел на него, затем схватил за
рукав и сказал:

-- На что вы намекаете? Что вы имеете в виду?

-- Обмен валюты, -- сразу ответил он. -- Если у вас есть в Англии
друзья, я знаю, как это сделать. Ничего не может быть проще.

-- Друзья? -- повторил я. -- Конечно, у меня есть там друзья. -- И
глупо улыбнулся; я увидел, что я в безопасности.

Разумеется, он ни о чем не догадался, разумеется, он не понимает, о чем
идет речь.

-- У меня есть в Лондоне очень близкий друг. Он живет неподалеку от
Британского музея, -- сказал я. -- Он с удовольствием обменял бы фунты на
франки, вопрос -- где их достать?

И так как говорил я о самом себе, сидящем с ним рядом, и моя шутка
казалась мне на редкость смешной, я добавил:

-- Дайте мне перо и клочок бумаги.

Он протянул мне записную книжку и вечное перо, и я старательно,
печатными буквами, написал свое имя и адрес к, вернув ему записную книжку, с
пьяной серьезностью сказал:

-- Любая услуга, которую вы ему окажете, это услуга мне самому. Мы с
ним ближе, чем братья, -- и разразился громким смехом: надо же быть таким
ослом, чтобы не понять, о чем я говорю.

Тут я почувствовал, что кто-то трогает меня за локоть. Это была
Мари-Ноэль, она сказала:

-- Дядя Поль хочет знать, кто будет произносить речь -- ты или он?

Но прежде чем я ответил, коммерсант уже хлопал в ладоши, и внезапно
все, кто был в амбаре, принялись топать ногами и хлопать, а коммерсант
поглаживал меня по плечу, говоря:

-- Давайте, Жан, за вами речь.

Окруженный морем лиц, в голове -- пьяный чад, я думал: .

-- Mesdames et messieurs\footnote{Дамы и господа \textit{(фр.)}.}, --
начал я, - - вновь, с чувством гордости и удовлетворения, я приветствую вас
в этот знаменательный день, и хотя, увы, несчастный случай помешал мне
принять личное участие в сегодняшнем события, меня утешает тот факт, что мой
брат Поль столь успешно подменил меня. Не так-то легко занимать чужое место,
можете мне поверить. Я еще раз убедился в этом своими глазами, когда вчера
утром ездил в verrerie проверять счета... -- Я приостановился. О чем я, черт
подери, говорю? Мои два слились в одно. -- Но как бы то ни было, --
стараясь выбраться из затруднения, продолжал я, -- я хотел сказать не о
verrerie, а о вашей меткой стрельбе.

Я почувствовал, что кто-то дергает меня за рукав, -- это был
коммерсант. Красный как рак, изменившись в лице, он показывал жестами, чтобы
я кончал, затем шепнул мне на ухо:

-- Вы с ума сошли, кретин!

Передо мной были и другие лица, удивленные, встревоженные, и тут только
до меня дошло, что речь моя вряд ли имеет успех и лучше всего будет, если я
поскорей ее кончу какой-нибудь шутливой фразой.

-- В заключение, -- сказал я, поднимая бокал, -- я хочу добавить одно:
моя обожженная рука помешала еще большему несчастью. Маркиз поступил
благоразумно, отправившись домой. Если бы в моих руках было ружье... -- Я
замолчал для пущего эффекта. --...Многие из тех, кто здесь находится, вряд
ли остались бы в живых.

Я остановился, почувствовав облегчение от того, что я высказал вслух