тогда завоевывает для себя либо проклятье, либо геройство.
Обстоятельства складывались, казалось, к лучшему, потому что парень не
покорился, вынужден был сразу же ринуться в борьбу за собственную волю, за
свою жизнь, не во всем ему везло, но уже то, что и в первый и во второй
раз сумел он увернуться от зловещей руки Воеводы Мостовика, наполняло
сердце хлопца верой в самого себя. Правда, было во всем этом немного и
простого везения. То прозевал Шморгайлик, замешкавшись с погоней за
Маркерием и не отважившись разбудить Мостовика. То Стрижак, поймав парня,
свернул к костру и запил там с игуменом. То добрый Кирик спас Маркерия,
развязав его, иначе пришлось бы жечь ремни и на руках, и неизвестно, чем
бы все это закончилось.
тяжелое суденышко против течения, а еще не протрезвевший игумен сразу же
решил продать коней. Кирик тогда закрестился и взмолился, ибо и так они
совершили грех, завладев украденными конями, если же этих коней еще и
продавать, то грех вырастет стократно. Ни в каких книгах, ни в каких
писаниях не встречал Кирик подобных случаев и примеров. Святые
преимущественно ходили пешком, если же и ездили, возможно, иногда на
конях, как, скажем, святой Павел, будучи еще воином Савлом, то не на
краденых конях, уж тем более не продавали они ворованного. Об этом Кирик
не только подумал, но и сказал отцу игумену, на что тот, не очнувшись,
наверное, как следует, после вчерашнего, возразил не очень складно:
пусть бы они попробовали у нас без коня, среди болот, да трясин, да
снегов!
малую часть его, но с нею сходна и остальная. Так что, сколько бы ты ни
менял место, небо всюду одинаково>.
пути. Игумен долго торговался с двумя смердами, бил с ними по рукам,
крестился, расхваливая своих коней, о которых, в сущности, и не ведал
ничего, призывал в свидетели Маркерия, и, хотя парень, которому жаль было
расставаться с конями, молчал, смерды поверили игумену и заплатили то, что
он просил, а для Маркерия с этого момента прервалась последняя связь с
Мостищем.
суденышко двинулось потихоньку дальше, послушники, натирая лямками плечи,
тащили тяжелую посудину, Кирик, который из-за своей слабосильности не мог
помогать им, шел сзади и шептал, наверное, свои молитвы, игумен сидел в
кораблеце, почесывая под длинной сорочкой свое чрево, Маркерий лежал в
лодке, потому что волдыри на ногах у него полопались, Кирик смазал ожоги
маслом, от чего, казалось, щемило еще сильнее - ни стоять, ни идти, ни
лежать, - хоть прыгай в воду и топись!
вороной, и помчались к берегу, направляясь прямо к суденышку, с разгона
чуть было не влетели в воду, резко остановились, одновременно заржали оба
радостно и звонко, словно бы говорили: <А вот и мы!>
терлись о него мягкими мордами, он гладил из гривы, подпрыгивая и ахая,
потом снова запряг коней в суденышко, и они, помахивая головами, охотно
пошли вдоль берега, довольные своей конской судьбой, а еще больше,
наверное, своей ловкостью, благодаря которой они бежали от новых хозяев и
догнали Маркерия.
брюхо. Он много лет уже имел дело с конями, насмотрелся всякого, через его
руки прошло множество басков, румаков, дичков, бахматов, неучей, ступаков,
гривастых, гнедых, вороных, чалых, таркачей, но никогда не видел и не
слышал, чтобы конь прибежал к своему старому хозяину, будто пес! Может, в
этом парне заложено какое-то колдовство? Ведь и от пут высвободился чудом
каким-то, и Николай-угодник якобы повстречался ему в плавнях, ежели верить
тому пьянице болтливому, бывшему попу, с которым они так здорово погрелись
тогда у костра да у жбанов глиняных, наполненных добротной влагой.
снова появилось какое-то селение, и тут объявил, что снова хочет продать
коней. Кирик онемел и оцепенел от этой речи. Зато Маркерий, видимо веря в
конскую верность, воспринял намерение игумена без удивления, даже с
охотой, сам помогал игумену торговаться, поднимал конские мягкие губы,
показывая, какие у коней крепкие и не стершиеся еще зубы, хлопал и бил по
рукам с хитрыми северянами; сбыли они коней еще выгоднее, чем при первой
продаже, пошли себе против течения дальше, а через два дня снова увидели
позади у берега: впереди бежал конь белый, за ним - вороной и еще издалека
ржали, словно бы умоляя Маркерия, чтобы он подождал их.
потом неторопливо двигались дальше, ожидая своих верных беглецов. В
зависимости от бдительности новых хозяев кони прибегали то на второй, то
на третий день, однажды их не было долго, а когда показались, то уже
впереди бежал не белый, а вороной, но суть дела от этого не изменилась!
утопленники, новости и слухи тоже плывут по течению, а не против него,
потому-то и получалось так, что весть о хитрых монахах и дьявольских конях
тоже шла вниз, то есть туда, где уже знали и о монахах и о конях; быть
может, дошел этот слух и до Мостища, но вверх, куда продвигалось суденышко
с драгоценным миром для монастырей и церквей смоленских, никакие вести тем
временем не доходили, суденышко опережало их намного, ничто не мешало
игумену и дальше продавать странных коней своих, разве что досаждал нытьем
Кирик, который непрестанно напоминал о грехах и наказаниях. Но игумен
отмахивался от него, как от комара вечернего, в этих прибрежных краях
книжная премудрость Кирика не имела никакой ценности, больше по душе
игумену был Маркерий. Каждый раз, когда они выгодно продавали коней,
игумен говорил ему:
монахами, а ты - над конями! Еще и неизвестно, что труднее, потому как
конь хотя и тварь бессловесная, но разум может иметь выше разума Кирика,
как это показывают два твоих коня.
оказаться в серой толпе монастырской братии, где собрались едва ли не
величайшие неудачники со всего света - люди безымянные, без каких бы то ни
было способностей, убогие духом, зачастую и телом, как Кирик, хотя Кирик
возвышался над всеми своей книжностью, недаром же игумен брал его повсюду
с собой, чтобы похваляться своим иноком, как другой похваляется мечом, или
конем, или золотой цепью, или красивой женой.
постоянно, как бы ни подавлял он ее, как бы ни пытался вырвать из своего
сердца; гордыня нашептывала ему, что лишь он здесь настоящий слуга
всевышнего, остальные же ничтожества, а известно всем, что при вхождении,
грубо говоря, примазывании лжебратии обессиливает монастырь, так и с их
обителью, где даже игумен забыл о всех святостях (да и помнил ли он о них
вообще?), отдавшись без остатка плутовству с конями.
своим единомышленником и подручным, не останавливаясь для этого даже перед
наветом на своего игумена.
стоя на утрене, возвел очи, желая увидеть игумена своего, и увидел осла на
его месте, и понял, что осел этот - игумен, а игумен, следовательно, осел,
о горе мне, грешному и бедному!
и коней! Не хочу вмешиваться в ваши монастырские передряги. Все едино
убегу когда-нибудь отсюда.
случае вспоминал одно лишь имя девушки. Была она для него сверканием огня
средь тьмы, зеленой травой для босых ног, мягким туманом, сквозь который
пригревает солнце.
заходил, кроме Кирика с его книжной скучищей, да еще игумен, который в
оправдание перед Маркерием за то, что определили его к коням, не дав
никаких помощников, каждый раз чесал под рясой живот и бормотал:
Он был подчинен теперь уже не собственным потребностям, а конским. Вся его
жизнь текла медленно и размеренно, на него не оказывали влияния никакие
внешние события, тут умирали все страсти, надежды и страхи, только кони,
сено, ячмень, навоз, вода, деревянный желоб, который, в сущности, стал с
некоторых пор убежищем, а потом и жилищем Маркерия. Располагался он в
деревянном желобе, подложив под бока мягкого сена, лежал, думал, вспоминал
Мостище и всех близких людей, вспоминал Светляну, от самого имени которой
становилось словно бы светлее на сердце, и вот так под хрупанье коней
засыпал, и снилось ему то же самое. Река, мост через нее, Мостище, мать,
Светляна, отец, Немой, Воевода, половчанка, хищные ее тонкие руки, от
прикосновения которых просыпался и уже не мог больше уснуть, выводил коней
к воде, наливал в деревянное корыто воды, стоял, смотрел, как кони пьют.
Вокруг корыта всегда мокрая земля, зеленые лишаи на дереве, а вода мягкая,
даже на вид, - все как и в Мостище.
Маркерий удачлив был в конских торгах: он легко покупал и выторговывал
Махров Алексей
Маккарти Кормак
Доставалов Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Махров Алексей