Меня уверяли в этом, но я пришел сам удостовериться.
сумма меня прямо-таки выводит из себя! Уж не думают ли они, что я пойду на
мошенничество ради их денег?.. Нет, гром небесный, они его не получат!
Никогда, слышите, никогда!
предложение. Дальше продолжать борьбу немыслимо, он бьется против
неодолимой силы и не должен, если он не безумец, пренебрегать состоянием,
которое ему предлагают. Но старик по-прежнему отвечал отказом. Он
рассчитывает, что за девять лет успеет умереть и не увидит торжества своих
врагов.
ними, они поручили ей сломить меня... Клянусь, она заодно с этими
разбойниками!
угрюмо, как и всегда, когда Дениза заставала его на пороге лавки. Только
теперь он медленно повернулся и взглянул на нее. Толстые губы его
дрогнули.
заметила, что горе сильно его изменило. А старик, глухо раскаиваясь в том,
что не пришел ей на помощь, думал, быть может, о нищенской жизни, которою
она живет. При виде Пепе, уснувшего на стуле под крик спорящих, он,
видимо, совсем смягчился.
Жана и Женевьева просили меня пригласить тебя, когда мы встретимся.
примирению, крикнул ему вслед:
хоть рухнет - меня найдут под развалинами!..
окажемся под развалинами.
8
проложить большую улицу и дать ей название улицы Десятого декабря.
Отчуждение собственности было уже произведено, и два отряда рабочих
взялись за дело с двух концов: один приступил к сносу старых особняков на
улице Луи-ле-Гран, другой разрушал тонкие стены бывшего "Водевиля"; удары
кирок обеих партий сближались все больше и больше; улицы Шуазель и
Мишодьер горько оплакивали обреченные дома. Не пройдет и двух недель, как
пробоина распорет их тела, образуя широкую рану, полную солнца и
оглушительного шума.
счастьем". Шли толки о значительных расширениях, о гигантском магазине,
который будет выходить сразу на три улицы - на улицу Мишодьер,
Нев-Сент-Огюстен и Монсиньи. Передавали, будто Муре заключил договор с
бароном Гартманом, председателем "Ипотечного кредита", и собирается занять
всю группу домов, за исключением здания, которое выйдет на будущую улицу
Десятого декабря, где барон намерен построить гостиницу - конкурента
Гранд-отелю. "Счастье" скупало все договоры на аренду; лавки закрывались;
жильцы съезжали и квартир; в опустевших зданиях целая армия рабочих, в
облаках строительной пыли, приступала к переделкам. Среди всех этих
потрясений одна только тесная лачуга старого Бурра оставалась нетронутой,
упрямо лепясь к высоким стенам, усеянным каменщиками.
была забита целой вереницей тачек, подвозивших кирпич к старинному
особняку Дювиллара. Дядюшка Бодю стоял на пороге своей лавки и угрюмо
взирал на все это. По мере того как "Дамское счастье" расширялось, "Старый
Эльбеф" становился словно все меньше и меньше. Девушке показалось, что
витрины его еще более помрачнели, что теперь они еще сильнее придавлены
низкими антресолями, узкие окна которых сообщали дому сходство с тюрьмой.
Сырость еще больше обесцветила старую зеленую вывеску, и от посеревшего и
словно съежившегося фасада веяло отчаянием.
потемневшей, разрушенной и еще глубже погруженной в дрему; пустые углы
зияли темными ямами, прилавки и ящики покрылись пылью, от залежавшихся
тюков сукна пахло сыростью и известкой. Г-жа Бодю с Женевьевой неподвижно
и молча сидели у кассы, в уединенном уголке, где их никто не тревожил.
Мать подрубала тряпки. Дочь, опустив руки на колени, устремила взор в
пространство.
видеть. Если я причинила вам неприятность, простите меня, пожалуйста.
была бы куда веселее.
первая целуя ее в щеку.
ни слова. Затем обе женщины обняли Пепе, который протягивал им ручонки.
Примирение было полное.
привела Жана?
его утром, и он сказал, что придет... Но ждать его не стоит; может быть,
его задержал хозяин.
вон выходящей истории, и заблаговременно пыталась найти ему оправдание.
рассчитать младшего приказчика и продавщицу. Дела идут так плохо, что
достаточно одного Коломбана, да и он-то проводит целые часы в праздности и
от безделья иной раз даже засыпает с открытыми глазами.
Дениза вздрогнула: плечи ее пронизал холод, которым веяло от стен. Опять
увидела она круглый стол, приборы, расставленные на клеенке, окно,
пропускавшее немного воздуха и света из глубокой вонючей щели, именуемой
внутренним двориком. Ей показалось, что, как и лавка, столовая тоже
помрачнела и словно плачет.
я затворю окно, нехорошо пахнет.
супа служанка подала вареную говядину, дядя вернулся к неизбежному
разговору о "Дамском счастье". Сначала он выказал большую терпимость; он
Допускал, что у племянницы может быть свой собственный взгляд на вещи.
махины... Каждый думает по-своему, дитя мое... Раз ты не возмутилась,
когда тебя так гнусно вышвырнули за дверь, значит, у тебя имеются
серьезные основания любить их. И знаешь, даже если бы ты опять вернулась
туда, я вовсе не рассердился бы... Никто из нас не будет на нее сердиться
за это, не правда ли?
приходилось излагать их Робино: естественное развитие торговли,
современные потребности, величие новых фирм и, наконец, растущее
благосостояние публики. Бодю слушал ее, вытаращив глаза, выпятив губы, и
видно было, что он напряженно размышляет. Когда она закончила, он покачал
головой:
не придумаешь... Да, я согласен, успеха они добились, но - только и всего.
Долгое время я надеялся, что они сломят себе шею, - да, я ждал этого, я
терпел, ты ведь помнишь. Так нет же! Теперь, как видно, только воры
богатеют, а честным людям суждено подыхать на соломе... Вот что
получилось, и мне остается только склониться перед фактами. Я и склонюсь,
ей-богу, склонюсь...
Бурра: "Сосед, вы вошли в соглашение с шарлатанами, ваша безвкусная мазня
- срам!"
он начинает волноваться.
зрения... Слушай, дитя мое! Я, как этот графин, с места не двигаюсь. Они
преуспевают, ну и черт с ними! Я протестую, вот и все.
у него уже не было ни верного глаза, ни ловкости при отмеривании порций.
Сознание собственного поражения лишало его, всеми уважаемого хозяина,
прежней уверенности в себе. Пепе вообразил, что дядя рассердился, и, чтобы
успокоить мальчугана, пришлось дать ему десерт - лежавшее перед ним
печенье. Тогда Бодю понизил голос и попробовал было переменить тему
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Маккарти Кормак
Семенова Мария
Афанасьев Роман
Курылев Олег