Амфиктионов, и многочисленные случаи ужасного колдовства, имевшие место в
восточной провинции, вследствие чего враждебные замыслы в отношении
нидерландцев были на время оставлены, и его любимый город, Новый Амстердам,
избавился от неминуемой опасности и смертоносной войны. Беспроглядная тьма и
мрачное суеверие нависли над прелестными восточными долинами; приветливые
берега Коннектикута не оглашались больше звуками сельского веселья, в
воздухе мелькали зловещие тени и чудовищные видения, скользящие призраки
являлись у каждого лесного ручейка и в угрюмых распадках, странные голоса
невидимых существ слышались в безлюдных пустынях, а пограничные города были
так заняты ловлей и наказанием коварных старух, наславших все эти ужасы, что
на некоторое время о провинции Новые Нидерланды и о ее жителях совершенно
забыли.
угрозы со стороны восточных соседей нет, с похвальной неусыпностью, всегда
его отличавшей, приступил к тому, чтобы положить конец нападениям шведов.
Внимательный читатель, наверно, помнит, что к концу правления Вильяма
Упрямого эти гнусные мародеры стали очень докучливыми; на послания храброго
маленького губернатора они не обращали никакого внимания и поставили в тупик
бесстрашного Яна Янсена Алпендама!
нрава и иного склада ума; без лишних проволочек он тотчас же издал приказ
собрать отряд войск под командой бригадного генерала Якобуса Вон-Поффенбурга
{1} и сосредоточить его на южной границе. Этот знаменитый воин достиг
высоких чинов во время правления Вильгельмуса Кифта и, если историки правы,
был помощником доблестного Ван-Кюрлета, когда тот со своим отрядом
оборванцев бежал из форта Гуд-Хоп, бесчеловечно вышвырнутый оттуда янки.
Ввиду того, что Вон-Поффенбург побывал в столь "памятном деле" и получил
больше ран в одну благородную часть тела, которую мы называть не станем,
нежели любой из его товарищей, впоследствии к нему все относились как к
герою, "старому рубаке". Во всяком случае он снискал неограниченное доверие
и дружбу Вильяма Упрямого, и тот готов был сидеть часами и с восхищением
слушать его зажигательные рассказы об изумительных победах - которых он
никогда не одерживал - и ужасных сражениях - с поля которых он бежал.
Говорят, будто губернатор как-то заявил, что живи Вон-Поффенбург в древние
времена, он, бесспорно, мог бы претендовать на доспехи Ахиллеса {2}, ибо был
не только, как Аякс, могучим и стремительным воином, но и вторым Улиссом в
совете, то есть отличным многоречивым оратором. Против всех этих суждений
никто не возражал, так как жители Нового Амстердама об упомянутых древних
героях ничего не знали.
башмаком жены, принадлежит образное изречение, гласящее, что в некоторых
людей небеса при рождении вложили частицу умственного золота, в других -
умственного серебра, а остальных щедро снабдили бронзой и железом. К
последнему разряду, без сомнения, относился наш знаменитый генерал
Вон-Поффенбург; и, судя по его постоянному самодовольству, я склонен думать,
что госпожа природа, иногда бывающая пристрастной, наделила его столь
ценными металлами в таком количестве, какого хватило бы дюжине средних
медницких мастерских. Наибольшее восхищение вызывает другое: всю свою бронзу
и медь ему удалось выдать Вильгельмусу Кифту, не слишком хорошо
разбиравшемуся в неполноценных монетах, за чистое самородное золото. В
результате, когда Якобус Ван-Кюрлет после потери форта Гуд-Хоп вышел в
отставку, чтобы почить на лаврах, как состарившийся на службе генерал,
могучий "медный капитан" был назначен на его место. Он исполнял свою новую
должность с превеликой важностью, всегда именуя себя "главнокомандующим
армиями Новых Нидерландов", хотя, по правде говоря, его армии, вернее,
армия, состояла из горсточки кое-как обмундированных бездельников,
воровавших кур и любивших раздавить бутылочку.
южную границу. Читателю должно быть небезынтересно познакомиться и с его
внешностью. Это был не очень высокий, но тем не менее крупный, дородный
человек, чья толщина объяснялась обильем не столько жира, сколько чванства,
ибо он так преисполнился сознания собственной значительности, что стал похож
на один из тех мешков с ветрами, которые старый Эол в неожиданном порыве
великодушия дал бродяге-воину Улиссу {3}.
на нем сверху было почти столько же бронзы и меди, сколько природа упрятала
ему внутрь. Мундир его был вдоль и поперек расшит медными галунами, а
туловище охватывал малиновый шарф, шириной и материалом похожий на
рыболовную сеть и предназначенный несомненно для того, чтобы храброе сердце
героя не проскочило между ребрами. Волосы у него на голове и бакенбарды были
густо напудрены; среди этого обрамления его налитое кровью лицо блестело,
как раскаленная печь, а доблестная душа, казалось, собиралась вот-вот
выпрыгнуть из тусклых мигающих глаз, выпученных, как у рака.
великом генерале, то я готов отдать половину моего состояния (которого в
данную минуту недостаточно, чтобы расплатиться с хозяином гостиницы), лишь
бы мне довелось взглянуть на него, вырядившегося с головы до ног, в военном
облачении, в сапогах до пояса, обмотанного шарфом до подбородка, с
воротником до ушей, с бакенбардами, в которых терялись рот и нос, в
затенявшей лицо огромной треуголке, опоясанного кожаным ремнем шириной в
десять дюймов, с которого свисал палаш такой длины, что я не решаюсь о ней
упомянуть.
грозным, воинственным видом, какой был у прославленного Мора из Mop-Холла
{4}, когда тот, вооруженный до зубов, выступил в поход, чтобы убить
Уонтлейского дракона.
прославленного генерала, должен сознаться, что он не был все же в точности
таким человеком, какого доблестный Питер Твердоголовый выбрал бы начальником
над своими войсками. Но, по правде говоря, в те дни провинция Новые
Нидерланды не изобиловала, как ныне, крупными военными талантами, которые -
подобно Цинциннату {5} - живут в каждой деревушке, выстраивают в ряды
капусту вместо солдат, и отличаются на маисовом поле вместо поля битвы;
отказываясь от бранных трудов ради более полезной, но бесславной мирной
деятельности, они так часто меняют лавры на оливы, что хозяином вашей
гостиницы может оказаться генерал, кучером дилижанса - полковник, а
кузнецом, подковывающим вашу лошадь, - доблестный "капитан волонтеров". К
тому же, великий Стайвесант, в отличие от современных правителей, не имел
возможности выбирать военачальников из шайки преданных ему редакторов газет,
ибо в летописях того времени нигде не упоминается о подобном разряде
наемников, которым государство платило бы деньги, как трубачам, защитникам
отечества или телохранителям. Итак, грозный генерал Вон-Поффенбург был
назначен командовать вновь набранными войсками главным образом потому, что
никто больше не претендовал на этот пост, а отчасти и потому, что было бы
нарушением воинского этикета, если бы в обход ему во главе армии поставили
младшего чином офицера, - такой несправедливости великий Питер не совершил
бы даже под страхом смерти.
поход, он бесстрашно повел свою армию к южной границе по невозделанным
степям и диким пустыням, через неприступные горы и реки без переправ, сквозь
непроходимые леса, преодолевая обширное пространство ненаселенной страны,
опрокидывая на своем пути, разбивая и уничтожая во множестве враждебные
полчища лягушек и муравьев, собравшихся для того, чтобы воспрепятствовать
его продвижению. Одним словом, он совершил подвиг, равного которому не
сохранилось в анналах истории, если не считать знаменитого отступления
старика Ксенофонта {6} с десятью тысячами греков. Совершив все это, Якобус
Вон-Поффенбург построил на Саут-Ривер (или Делавэре) грозное укрепление,
названное Форт-Кашемир в честь коротких штанов зеленовато-желтого цвета,
особо любимых губернатором. Так как с упомянутым фортом, о чем мы узнаем в
дальнейшем, связаны очень важные и интересные события, то, пожалуй, стоит
отметить, что впоследствии он назывался Новый Амстель и был первоначальным
зародышем теперешнего процветающего города _Ньюкасл_, ошибочно названного
так вместо Нокасл {7}, ибо здесь нет и никогда не было замка или чего-нибудь
подобного.
новонидерландцев; напротив, Ян Принтц {8}, тогдашний губернатор Новой
Швеции, обнародовал решительный протест против того, что он назвал
посягательством на его права. Но доблестный Вон-Поффенбург за время своей
службы при Вильяме Упрямом слишком хорошо усвоил природу посланий и
протестов, чтобы хоть сколько-нибудь испугаться этой бумажной войны. Его
крепость была закончена, и теперь любо-дорого было видеть, какую важность он
сразу же на себя напустил. Он по десять раз на день выходил из нее и входил,
осматривал спереди и сзади, с одного бока и с другого. Затем он облачался в
полную парадную форму и целыми часами гордо шагал взад и вперед по своему
невысокому валу, как тщеславный голубь-самец, хвастливо разгуливающий по
крыше голубятни. Одним словом, если моим читателям не доводилось с
любопытством наблюдать, как захудалый начальник маленького никудышного
военного поста раздувается от тщеславия в новехоньком мундире и упоен
Куликов Роман
Гуревич Георгий
Самойлова Елена
Акунин Борис
Шилова Юлия
Афанасьев Роман