стянули со столика и спрятали за спины свои вспухшие, красные, как у гусей,
лапы, сильно чесавшиеся после увесистых шлепков комиссара. Но папа, должно
быть, слышал из-за двери, что у нас происходит.
комиссаром! Знаешь, как он здорово играет! Лучше даже, чем у нас Витька
Пономаренко в классе.
- с ним надо ухо востро... Только жулит, не по правилам бьет, на лету
подсекает.
кисти рук. Это негигиенично... Товарищ комиссар, вы меня извините, но мои
дети привыкли к более культурным развлечениям. Ну что это за
времяпрепровождение - хлопать друг друга по рукам!
точный...
Бей, и все. Комиссар хитро посмотрел на папу:
соображать требуется. Вот вы попробуйте.
Но уж если вам так хочется, пожалуйста.
стол. - Ваш кон. Ваш почин, товарищ доктор.
ладонь. Он еще раз презрительно пожал плечами - и шлеп по пустому
пространству стола, где только что была рука комиссара, исчезнувшая в миг
удара.
минуточку. Разрешите... Так, так. Кажется, я начинаю соображать. Ага,
значит, вы кладете таким образом, а я, следовательно, бью отсюда.
Превосходно. Нуте-с, прошу вас.
каждое мгновенье отпрянуть в сторону. Папа сделал несколько ложных замахов,
и комиссар всякий раз слегка отсовывал свою руку. Вдруг папа неожиданно с
силой и звучно припечатал ладонью руку комиссара.
вас, товарищ доктор, дай бог, хирургическая. А из вас толк будет. Ну, больше
не подловите. Ша! Хватит.
Минуточку! - Папа снял пиджак и подсел к столу. - Поглядим, поглядим еще,
кто кого научит хитрости... Тяп!..
при виде страшной картины. За столиком сидели комиссар распояской и папа без
пиджака. Оба нещадно хлопали друг друга по рукам, промахивались, гулко били
по столу ладонями.
игроков. Столик трещал и качался от ударов.
до колен. Он внес чемодан, оглядел комнату, сел, почистил ногти, забарабанил
ими по столу и сказал:
вошли приветствовать жильца.
оделил своими визитными карточками с золотым обрезом. На карточках стояло:
"Эдмонд Флегонтович Ла-Басри-де-Базан". А внизу помельче: "марксист".
оказался личностью отнюдь не швамбранской. Он существовал на самом деле и
был хорошо известен Покровску. Ла-Базри-де-Базан появился вскоре после
революции. Он тогда редактировал покровскую газету "Волжский Буревестник" и
прославился тем, что на первой странице рождественского номера огромными
буквами поздравил "всех уважаемых читателей с 1917-м днем рождения
социалиста И. Христа..." Через день газету поздравили с новым редактором.
Теперь Ла-Базри-де-Базан работал в Тратрчоке. Он имел чин адъютанта для
особых поручений, но так как главным его занятием было устройство всяких
лекций, концертов и вечеров, то его прозвали "адъютант для особых
развлечений". Красноармейцы звали его "Лабаз-да-Базар".
дезертирством". Целый день туда паломничали раскаивающиеся дезертиры. Они
несли в комиссию свои повинные головы, но, заплутавшись в квартире, склоняли
их на наши столы и подоконники. Они бродили по комнатам и митинговали на
кухне. Утром они без стука влезали в зал, где, разделенные шкафами, спали мы
и тетки. Тетки взывали к их совести. Но дезертиры уверяли, что они люди
свои, не обидят, и ложились вздремнуть у порога. Когда к маме приходила
ученица, дезертиры окружали пианино и восхищенно следили за бегущими в
гаммах пальцами.
знакомыми и подходящими для знакомства. Мама привыкла к сквознякам. Сквозняк
втягивал в окна красные флаги. Дом стал сквозным. Коридор квартиры стал как
бы рукавом улицы. Калитки почему-то игнорировались. Чтобы пройти с улицы во
двор, люди шагали прямо через квартиру. Над головой беспрерывно во втором
этаже стучали ремингтоны. Там был военный отдел. Однажды ночью машинки
застучали слишком часто и громко. Утром нам объяснили, что это пробовали
новый пулемет. Во дворе у коновязи гремели ведрами. На крыльце сидели
арестованные дезертиры: злостные. Мерно расхаживали часовые. И за ними,
стараясь ступать в ногу, прыгал серьезный Оська с игрушечной винтовкой. Он
ходил по двору и заглядывал в окна Лабаз-да-Базара. Там, оставшиеся
запертыми в столе, лежали наши манускрипты. Оська нес караул при Швамбрании.
он уже прочел. Он читал словарь подряд. Тетки тихонько презирали его и не
рекомендовали мне якшаться с "солдафоном". Но мы с Оськой не отлучались от
него. Мы ходили вместе с ним в конюшни чистить военных лошадей и вместе
мечтали о пароходах.
рюмки, мундштуки, коробочки, ногтечистки заполняли подоконники. На стене
висел портрет киноартистки Веры Холодной... Лабаз был вежлив, он всем
уступал в тесном коридоре путь и часто щелкал желтыми каблуками. И питерская
тетя говорила, что он скорее маркиз, чем марксист. Каждый вечер к маркизу
приходили гости - военные дамы и штатские мужчины, прежние "отцы города" и
"сестры милосердия". Тогда в комнате Лабаз-да-Базара было очень шумно. До
глубокой ночи стонала гитара. Лабаз-да-Базар наждачным голосом пел о том,
как король французский на паркете играет в шахматы с шутом. Тетя Нэса
просыпалась и вздыхала.
конечно, не виноват, что у него нет ни голоса, ни слуха. Но зачем он поет,
не понимаю...
Но маркиз уговорил.
Бурлацкая моя жизнь. И точка.
из комнаты во двор.
застегнут и официален. Шпоры звенели коротко и твердо. Лицо его сводила
мучительная сосредоточенность.
отрывисто, - пьяный валялся... Нашу красную власть позорил. Где он тут?
Сейчас же под арест! И точка.
нашел себя.
кого-то воображаемого. - Точка! Ша!
его отсутствием, мама пошла проверить, цел ли секретный пакет в столике.