пустым обоймам и винтовочным гильзам, вбитым солдатскими подошвами в тугую,
промерзшую землю.
сараев, пока не вышли на другой двор. Из этого двора узкой щелью между двумя
высокими и мрачными кирпичными стеками можно было пробраться еще в один
двор.
узкая, что Петр, пробираясь за Гавриком, то и дело царапал ранец о стены.
Наконец они выбрались на этот третий двор, узкий, высокий и темный, как
цистерна. Судя по тому, как долго пришлось сюда пробираться и сколько
сделали поворотов и зигзагов, дом этого двора выходил на какую-то другую
улицу.
двор, были плотно закрыты ставнями. Казалось, что дом необитаем.
слышался, сколько угадывался тревожный шум какого-то движения.
наполняя двор колодезным шумом. Петя прижался ранцем к стене и, дрожа,
зажмурился. Гаврик же не торопясь вложил в рот два пальца и свистнул.
красный, потный человек без пальто, в пиджаке, испачканном мелом.
карманы и бросился назад, успев крикнуть:
продержимся.
кирпича.
партию "товара". Ранец на этот раз был так тяжел, что Петя его еле тащил.
время он бросил бы все и убежал домой. Но в этот день он, охваченный до
самого дна души азартом опасности, гораздо более могущественным, чем азарт
игры, ни за что не согласился бы оставить товарища одного. К тому же он не
мог отказаться от славы Гаврика Одна мысль, что он будет лишен права
рассказывать потом о своих похождениях, сразу заставила его пренебречь всеми
опасностями.
Теперь он кипел.
мгновенно, подметенные железной метелкой залпа.
быстро втащил в ближайшую подворотню.
отвалился назад, прижавшись спиной к стене под черной доской с фамилиями
жильцов.
мне ухи крутил... Смотри...
вывернутых чугунных решеток сквера и винтовок, составленных в козлы, по
мостовой прогуливался господин в драповом пальто и каракулевой шляпе
пирожком. Он повернулся, и Петя увидел бритое грубое лицо с мясистым носом.
Что-то было в этом незнакомом лице очень знакомое. Где-то Петя его уже
видел. Но где? Что-то мешало мальчику вспомнить. Может быть, мешала синева
над верхней губой? И вдруг он вспомнил. Конечно, это был тот самый усатый с
парохода "Тургенев", но только бритый, без усов. Он тогда врезался в памяти
на всю жизнь. Петя узнал бы его из тысячи даже бритым.
- Который ловил матроса. Только теперь без усов. Помнишь, я тебе говорил, а
ты еще смеялся.
облупленного, - сказал Гаврик с досадой. - Ни за что не пройдем.
отдаленные выстрелы. Их шум перекатывался где-то по крышам города.
даром дожидаются... без товара... Их тама всех перестреляют, очень просто...
А я не могу идти, потому что этот черт непременно за мной прилипнет!
высморкался в землю и сердито посмотрел Пете в глаза:
дружеского, настойчивого и вместе с тем умоляющего взгляда товарища.
головой. Воровато озираясь по сторонам и выглядывая из ворот, Гаврик стал
набивать Петины карманы своими мешочками.
А если поймаешься, молчи и отвечай, что нашел на улице и ничего не знаешь.
Понял?
в воротах. Понял?
волнения, подошел к заставе.
пожалуйста, пропустите, мы живем тут недалеко, на Александровском проспекте,
в большом сером доме, мама очень беспокоится: наверное, думает, что меня
убили.
замурзанным пухлым щечкам. Усатый с отвращением посмотрел на маленькую
фигурку приготовишки и взял Петю за ранец. Он подвел мальчика к обочине
мостовой и слегка поддал коленом:
тому назад с Гавриком, Петя не испытывал особенного беспокойства. Тогда он
чувствовал себя под надежной защитой друга, ловкого и опытного. Избавленный
от необходимости думать самому, он был всего лишь послушным спутником,
лишенным собственной воли. За него думал и действовал другой, более сильный.
себя и ни на кого больше.
полным скрытых опасностей.
ящиков и старой, поломанной мебели. Она неподвижно стояла посредине двора за
шелковицей, ободранной зубами лошадей. Она выглядывала из черной дыры
мусорного ящика.
казачьи лошади теснились, напирая на Петю золотисто-атласными танцующими
крупами. Чудовищные хвосты со свистом били по ранцу. Чубатые казаки в синих
шароварах с красными лампасами прыгали на одной ноге, вдев другую в стремя.
приплюснутыми набекрень фуражками донцов.
сараев. Ужас охватывал мальчика всякий раз, когда его ресницы задевала
паутина, казавшаяся крылом летучей мыши. Наконец он выбрался на второй двор.
Здесь было пусто.
свое страшное одиночество. Он готов был броситься назад, но тысячи верст и
тысячи страхов отделяли его от улицы, от Гаврика.
хотелось изо всех сил кричать, не щадя горла. Кричать отчаянно, страстно,
исступленно, лишь бы только не слышать этой тишины.