отодвинулись ото лба еще больше, но только лицо это было белее снега, а
глаза вылезали из орбит. Его губы искривились от страха и отвращения к
себе. Он вышел на улицу.
усеянным людьми. Кто шагал быстро, кто еле волочил ноги.
его.
бросили его и Котт на произвол судьбы, после того что произошло в Волчьем
Краю. Может, он теперь в союзе с человековолками и Всадником. Все они
одним миром мазаны.
тогда его не тревожили, не лежали на поверхности. Они были погребены
где-то глубоко, и мысль о всякой нечисти, о гоблинах показалась бы
нелепостью. А теперь не то. Теперь это не сказки.
не пряталось. И только когда он переходил совсем безлюдную площадь, ему
померещился сгусток темноты на одной ее стороне. Он остановился,
всмотрелся. Но там ничего не оказалось.
столе, он поймал себя на улыбке: как бы Котт разделалась со всем этим - да
и с ним заодно - в те дни. Клэр говорила о работе, о начальстве, о погоде
- подумать только! Его молчание действовало на нее угнетающе, это было
ясно. Но он улыбнулся, выпил за ее здоровье красного вина - куда более
тонкого и легкого, чем то, которое он пил в Диком Лесу, - и ей как будто
сразу стало легче. Хот" она продолжала тревожно поглядывать на него,
когда, по ее мнению, он этого не мог заметить.
телевизионного экрана, будто отблески голубоватого пламени лагерного
костра. Она лежала на нем, странно тяжелая, и он подумал, что тело у нее
удивительно мягкое, будто под кожей нет мышц.
балансировало между сном и кошмаром. Ему чудилось, что он смотрит широко
открытыми глазами в угол комнаты, а в углу этом сидит Котт и глядит на
него. Он попытался приподняться, но Клэр давила его своей тяжестью. Она
как будто спала.
Длинные уши, как у оленя.
угол. Ничего. Сон. Воспоминание из давнего времени, когда он якшался с
лесными духами. Лесные духи! Черт! Он свихивается. В этом все дело. Он
галлюцинирует, воскрешает какие-то детские фантазии.
недоумением.
Майкл. Будто привидение увидел.
губы. Она притянула его к себе. Огромные темные глаза, спутанные волосы,
кожа гладкая, как фарфор. Персики и сливки, подумал он. Английские розы.
Навряд ли она хоть раз в жизни ночевала под открытым небом.
миг его свет лег на ее кожу зелеными отблесками, точно свет вирогня в
лесу. Но длилось это одну секунду. Она была на нем: глаза закрыты, нижняя
губа закушена, словно она что-то считала в уме. Ее полные груди с темными
кружками сосков колыхались в такт ее движениям. Он положил ладони ей на
бедра и тоже закрыл глаза, отдаваясь знакомым ощущениям. Но, пока его тело
отвечало ей, пока они вместе приближались к чудесному завершению, он
какой-то частью своего сознания видел лицо Котт в свете огня. Он смотрел
на солнечные лучи в деревьях, высоких, как многоквартирные башни,
чувствовал на лице прохладный ветер весны.
Краю.
свет не сразу пробирался сквозь кроны гигантских деревьев. Он падал сквозь
ветви широкими полосами и снопами, раскалываясь на копья и стрелы, когда
достигал молодых веточек и развертывающихся листьев, а потом рассыпался на
движущиеся пятна, которые ковром устилали землю.
примыкали друг к другу, вершины деревьев вели бой за свободное
пространство и солнце, и теперь они двигались словно в вечных сумерках.
Лошадиные копыта ступали по мягкому перегною почти бесшумно в ровном
ритме, а ночи были черными хоть глаз выколи, звезды оставались невидимыми
где-то там над балдахином древесных ветвей.
своим сплетением конец зимы, холодный воздух и сырость. Их нижние ветки
сгнили и отмерли из-за недостатка света, и от мертвой древесины исходил
скверный запах, точно от мокрой бумаги. Находить сухое дерево для костра
становилось все труднее, и Майкл с Котт нередко крепко обнимали друг друга
в бесконечном мраке ночи, а лошади беспокойно переминались с ноги на ногу
рядом с ними.
вопрос и указывала примерно, куда им следует идти, Майкл считал
необходимым сверяться с солнцем и звездами в тех редких случаях, когда их
удавалось увидеть, так как его угнетал страх, что иначе они начнут кружить
и кружить, пока не сложат свои кости на гниющих листьях. Он Ульфбертом
метил деревья в отчаянной попытке придерживаться прямой линии, но его не
оставляло чувство, что это лишнее, что они следуют маршруту, который был
намечен для них давным-давно.
вскарабкался на сотню футов по стволу старого лесного великана, цепляясь
за гнилую кору, так что под ногтями у него набились черные вонючие
волокна. Он уловил слабый намек на солнечный свет и понял, что где-то там
вверху мир продолжает жить своей жизнью. Заря разгорается каждое утро, и
восходит луна. Но верхние ветки были слишком ненадежны. Они не выдержали
бы его веса, и ему пришлось спуститься, а разные личинки и клещи с дерева
обсыпали его одежду и впивались в кожу под волосами.
несколько недель. И к лучшему - лес тут казался безжизненным. Угрюмость
утра не скрашивала ни единая птичья трель, и ни разу не видели они следов
дичи. Казалось, бесчисленные деревья выпивали всю животворную силу земли,
не оставляя места ни для кого и ни для чего другого. Как-то вечером, когда
они, дрожа, жались у костерка, еле тлевшего у самых их ног, Майкл сказал
это Котт.
ею, но только они, если не считать зверей Всадника. Тут все прогнило от
магии, Майкл. Как застойный пруд.
среди корней, полные ила. Вода в них была темной, точно портер. Они
все-таки пили ее, но через две недели Майклу стало плохо. Он почти ничего
не помнил - только удар о землю, когда он соскользнул со спины Мечты, да
лицо Котт, склоненное над ним бесконечное время, пока его рвало и он
обливался потом. Затем все провалилось в пустоту, его сознание потеряло
всякую связь с телом. Его били судороги, рассказывала ему Котт позднее:
вот почему у него прокушен язык, а заживавшая рана в бедре вдруг снова
раскрылась, словно лопнула кожура подгнившего плода.
собственную вонь и вкус крови и рвоты во рту. Котт сидела рядом, как
красноглазый призрак. А вокруг вздымались деревья, огромные и безмолвные,
как всегда, и дыхание леса казалось омерзительнее его собственного смрада.
опасалась и пила мелкими экономными глоточками. Но кишечник Майкла
оставался расстроенным, а раскрывшаяся рана и стертые в кровь ягодицы
превращали верховую езду в непрерывную пытку. Он пил отвар из лошадиного
ячменя, и это немного помогло, но и лошади уже исхудали из-за постоянного
голода. Скудный подлесок их не соблазнял. Они обгрызали кору молодых
деревцев и жевали редкие кустики жесткого вереска, которые кое-как
боролись за жизнь у подножья стволов. В кожу им впивались огромные белые
клещи. Если их не трогали, они насасывались кровью, разбухали, становясь с
мизинец Майкла, и отпадали.
кожу и опасливо съедали. Хотя Майклу вкусом они напоминали протухшую
свинину, вреда от них не было, и теперь Майкл с Котт задерживались
попытать счастья у каждого ручья, чтобы поберечь остатки вяленой оленины.
воды, не еле сочащейся, как в прочих ручьях, и, повернув на звук, выехали
к прозрачному потоку, струящемуся между берегами, поросшими зеленой травой
и шиповником. В изумлении они спешились и вдосталь напились чудесной
чистой воды, которая после привычной мутной жижи показалась им вкуснее
всякого вина. И - еще поразительнее! - непроницаемый балдахин над головой
тут был разорван: несколько минут настоящий солнечный луч пронизывал воду,
заставлял блестеть отполированные камешки на дне ручья. Майкл засмеялся,