выпишем художников из Афин. Я знаю их манеру. Они подражают древним
образцам, и поэтому наши епископы не дают им заказов, но здесь они будут
на своем месте. Ты видел, как работают здешние серебряных дел мастера и
те, что украшают оружие? Обрати внимание! В рисунке у них много наивной,
детской радости, близости к природе. На оконных украшениях и на вышивках
убрусов они охотно изображают замысловатые узоры, а также зверей и птиц.
Иногда целые сцены. Они любят радовать свое зрение красками. Поэтому я
решил облицевать внутри церковь зелеными или голубоватыми изразцами.
Снаружи будут простые кирпичные стены, и человек, пожелавший бы удалиться
в храм от будничных забот, даже не будет подозревать о том, какая красота
его ждет. И вдруг ему представляется красота мозаик, мрамор, паникадила!
Это должно производить на людей большое впечатление, а нам нужно завоевать
варварские души...
грузик раскачивался на нитке от припадка его убийственного кашля.
сказал он.
земле ради маленьких дел. Только великие деяния могут оправдать смысл
существования. Счастлив тот, кто в смертный час свой может сказать: "Я
трудился и творил". Впрочем, каждый вносит свою лепту в строительство
прекрасного - зодчий, и простой каменщик, и тот, кто терпеливо замешивает
известь. Но церковь, которую строил Димитрий, представлялась мне в будущем
прекрасной.
церкви, которые он успел построить, несмотря на свою молодость, и среди
этих церквей белый храм в Фокиде, не менее изящный, чем Неа в
Константинополе, - с аркадами внутреннего двора и фонтанами, где вода
обильно и с прекрасным шумом изливается из широко разверстых львиных
пастей. Может быть, он успел бы построить такой же храм и в Киеве, если бы
не его болезнь. Князь уже обещал Анастасу отделить десятину своих доходов
в пользу этого храма. А что останется от меня? Горсть праха, который
развеет ветер, да недолговечная память в сердцах друзей. По мере сил
трудился и я. Другие сидели у огня, спали в теплых постелях, ублажали
чрево, а я разделял с василевсом воинские труды и лишения, его бессонные
ночи и опасности на полях сражений.
которого князь сделал первым русским епископом. Я в конце концов
примирился с этим человеком, увидев, с какой ревностью он трудится для
просвещения. Немедленно же по возвращении в Киев из-под Херсонеса Владимир
решил, по его совету, устроить училище для русских детей. На совете, на
котором и мы с Леонтием принимали участие, Анастас объяснял хмурым
старейшинам:
пресвитеры. Большая нужда в княжеских слугах, которые могли бы писать
договоры с другими народами, переписывать судебники и книги для чтения и
духовного утешения. Везде в государстве нужны люди, владеющие тростником
для писания.
отнимали детей от медовых лепешек для книжного учения. Этим простодушным
женщинам казалось, что они теряют своих детей навеки. Однажды во время
своей ежедневной прогулки по городу я зашел в школу. Она помещалась на
княжеском дворе, в помещении, где сам Анастас, с лозой в руке, обучал юных
киевлян грамоте. Дети смотрели на учителя не без страха, но я заметил, что
некоторые уже старались постичь книжную премудрость и крепко сжимали в
маленьких руках азбуку. Я спросил одного из них, белоголового мальчика с
горящими от волнения глазами:
поедешь в город Константина и там постигнешь сладость риторики, и, кто
знает, может быть, ты сам будешь писать книги для твоего народа!
Болгарии. На первую букву стих начинался так: "Аз есмь червь..." Нелегко
было детям этих гордых воинов перестраивать струны своей души и научиться
мыслить о бренности всего земного. Впоследствии я убедился, что, помышляя
о смерти, варвары еще больше начинают ценить жизнь.
детской душе было страшно в этих книжных странах, в которых она неожиданно
очутилась.
любопытными глазами и такого же белокурого, как Илларион.
школьные годы, слушал, как Анастас учил своих питомцев и наставительно
читал в "Алфавитаре":
кипения. Мир раздвигался перед ними до бесконечных пределов, до самого
синего моря, до греческих пределов, холмов Иерусалима, пальм Египта...
отрокам успеха в науках.
пути древлянских торговцев, которые должны были везти в Херсонес мед и
воск. Спрос на эти товары неожиданно увеличился. Как мне объяснили, эти
товары добывались в области, богатой липами. Невероятное множество пчел
трудится там, и этот мед отличается особенно ценными вкусовыми и целебными
качествами.
Хрисокефал со своими нотариями составлял список подарков, которые Владимир
посылал в Константинополь. Анна сидела рядом с супругом на скамье,
покрытой серебряной парчой. Епископ Анастас и Леонтий стояли у стола, на
котором лежали письма для василевсов и дары - мешочки с драгоценными
яхонтами, с янтарем и жемчужинами. На полу были навалены кучей меха черных
лис и соболей. Над ними суетились служители, увязывая товары в тюки. Все
было еще просто в этом варварском государстве. Несложен был и церемониал
прощания с Порфирогенитой.
каждую жемчужину. Один из нотариев проверял предметы и тюки по списку.
Леонтий Хрисокефал высыпал жемчужины из очередного холщового мешочка,
держа его за концы, как за уши. Одна жемчужина прекрасной формы упала и
покатилась по полу. Нотарий с зажегшимися от алчности глазами поднял ее и
подобострастно протянул магистру. Леонтий стал считать жемчужины, с
опаской поглядывая на нотария и шепотом проверяя счет.
средней величины.
с усталым видом. Владимиру тоже стало скучно. Он спросил Анастаса:
стоял и думал о своей жизни, спрашивая себя мысленно, чем бы она была,
если бы моя судьба походила на участь тысяч других людей. Я мог легко
представить себе это. Спокойное существование, добродетельная супруга,
отпрыск какой-нибудь почтенной семьи, а вместе с нею имение и теплый
вместительный дом, где пахнет амброй и кипарисом, потом дети, утешение на
старости лет, и на склоне жизни красная хламида магистра или даже, может
быть, звание великого доместика...
Порфирогенитой, чтобы отдать ей последнее поклонение, как перед
покойницей, и пали ниц. Поднявшись, я увидел, что лицо Анны стало
печальным. А у меня мелькнуло в мыслях, что уже ничего не будет в моей
жизни, прошедшей в военной суете и одиночестве, кроме этих мук и
воспоминаний об этой разлуке.
повторил про себя:
на блаженство? В нашем ромейском мире, где все установлено незыблемо на
вечные времена, нельзя изменить судьбу человека. Один рождается во дворце,
другой - в хижине. Небо послало мне испытание неразделенной любви. Но я не
ропщу. Эта мука была лучше, чем многие блага земные и довольство своим
существованием.
пределы, оставляющих ее в стране скифов. А я мысленно говорил перед нею:
тебе несколько слов, услышать твой голос в ответ и очутиться в поле зрения
твоих прекрасных глаз! Благодарю небо, что моя душа посетила этот мир в те