Чтение 45–й страницы книги ~В сердце моем~

воображать себя несчастной. Уж я-то знаю женщин.

- Узнаю своего старика - все-то он знает, - опять вставил Альберт.

- Что бишь я говорил, - продолжал Цыган. - Сейчас ты все поймешь. - Он
сделал жест, указывавший на твердую решимость убедить меня в своей правоте.
- Представь, что перед тобой сидит женщина - пусть сейчас это будет Альберт.
Вот именно, сейчас он - женщина. Сиди прямо, идиот несчастный! "Ах, миссис,
- говорю я ему - ей то есть. - Ах, миссис, - говорю я и кладу руку ей на
плечо. - У вас была трудная жизнь".

- А ведь меня ты не так учил, - вмешался Альберт. - Ты говорил, никогда
не хватай женщин руками во время сеанса.

- Я говорил - не хватай за коленки.

- О коленках ты ничего не говорил, отец.

- Ну, так говорю сейчас. Итак, ты кладешь руку ей на плечо, вроде бы
выражая сочувствие. Ей это нравится. Она уже думает, что лучше тебя
гадальщика на свете нет. Потому, что ты ее понимаешь. А если бы ты ей
сказал: "Миссис, у вас не жизнь, а сплошной праздник". Что бы из этого
получилось? Предположим, ты бы ей это сказал...

- Держа руку у нее на плече? - поинтересовался Альберт.

- Провались ты - конечно же, нет. Когда хвалишь, держи руки при себе.
Если бы ты сказал ей: "Миссис, у вас не жизнь, а сплошной праздник", - она
сочла бы тебя дураком. Да ты и был бы дураком.

- Господи, помилуй нас, грешных! - на церковный лад пропел Альберт.

Я с удивлением посмотрел на него.

- Не обращай на него внимания, - сказал Цыган. - Милости божьей ему
никакой не нужно. Это он так, перед тобой выламывается.

Отмахнувшись от Альберта, Цыган продолжал:

- Так о чем я? Да, насчет того, как нагонять на женщину тоску. Заходит
как-то ко мне одна женщина, вид замученной жизнью домохозяйки и в руке
сжимает кошелек.

- А какое значение имеет здесь кошелек? - спросил я.

- Очень большое. Если женщина цепляется за свой кошелек, значит, ее
тревожат домашние дела. В этом кошельке все ее богатство. И ей приходится
изо всех сил биться, чтоб в этом кошельке всегда водились деньги. Это яснее
ясного. Ну я и говорю ей: "Вы устали от такой жизни. Вы сами выбрали ее, но
теперь она вам, видно, не под силу. Вам хочется все бросить и уйти. Но не
делайте этого. Не бросайте детей".

- Не вижу, как вы этим могли ее подбодрить, - заметил я.

- Слушай дальше! Потом я ей говорю: "Дети воздадут вам сторицей".

- Интересно, где тебе удалось подцепить это выражение? - сказал
Альберт.

- Отстань. Значит, дальше я говорю ей: "Младший принесет вам большое
счастье".

- А почему не старший? - удивился я.

- Потому, что матери всегда больше любят младших. Это каждому ясно.

- Моему старику все всегда ясно, - вставил Альберт.

- А другой женщине я сказал, - продолжал свой рассказ Цыган, - "у вас
хороший муж. Но он вас не ценит".

- И что же она на это ответила? - спросил я.

- Она? Что она ответила? - повторил он за мной, видимо стараясь
выиграть время, чтобы придумать подходящий ответ.

- Мой старик помнит только то, что сам говорит, - " пробормотал
Альберт,

- Она сказала: "Кому это и знать, как не мне". А я ей на это: "Вы
отдали ему всю свою жизнь".

- И что она тебе на это ответила? - спросил Альберт.

- "Кому это и знать, как не мне" - вот что она ответила. "Да, - говорю
я ей, - вы непонятая натура".

- Кому же это и знать, как не ей, - заметил Альберт.

- Ну, а как с мужчинами? - допытывался я. - Что вы делаете, когда
приходят мужчины? Ведь с ними труднее иметь дело?

- Нет, что вы, гораздо легче. С мужчинами надо держаться недоступно. А
если попадется, который много о себе воображает, надо сразу же показать ему
его место.

- Ты сегодня в ударе, отец, - сказал Альберт. Цыган был явно польщен,
но не стал отвлекаться и продолжал:

- Их надо держать в напряжении, тогда дело в шляпе.

- Держать в напряжении? - не понял я.

- Надо, чтобы они оробели. Это относится и к женщинам, и к мужчинам
одинаково. Пусть чувствуют себя неловко.

- Короче, надо их одурачить, - пояснил Альберт. Цыган пропустил это
замечание мимо ушей.

- Один мой знакомый зазывала любил говорить так: "Мужчин исследуем,
женщин обследуем". Остряком он, видите ли, себя считал. Нельзя острить,
когда люди приходят к тебе со своими надеждами. - Цыган умолк и посмотрел на
собаку, спавшую перед входом в палатку. - Скоро ощенится, - сказал он и
снова повернулся ко мне. - Так вот, про мужчин... Их надо сразу трахнуть по
башке, чтоб они и думать забыли, что можно тебе не поверить. Один парень
решил, видно, сбить меня и сразу, как вошел, заявил: "Я пришел просто
позабавиться, не верю я в судьбу", - так этому парню я сказал: "У вас нет
ничего за душой, вы - кочевник, странник, скитающийся по просторам земли.
Скоро вам будет сорок, а чего вы добились? Жизнь ваша пуста. Гордость и
тщеславие погубили вас. Была однажды у вас в жизни женщина..." - "Я ее очень
любил", - говорит он. "Но вы обошлись с ней дурно, - говорю я. - И теперь
вам приходится расплачиваться за это". - "Она сама ушла", - начинает он
оправдываться. "Да, - говорю я. - Но почему она ушла?" - и грожу ему
пальцем. На это "он ничего не ответил. Совсем сник парень. Я его, как
говорится, вывел из равновесия, и после с ним уже не было хлопот.

- Как интересно! - сказал я.

- Еще бы! - улыбнулся Цыган. - Это только начало, а сколько я могу еще
порассказать!

- Да, уж это точно, порассказать он может, - поддакнул Альберт.

- С мужчинами справиться легко, - продолжал Цыган, - а вот с женщиной
иногда можно влопаться. Заходит однажды в мою палатку девушка. Явно
беременная, и по виду одинокая. Я возьми да и скажи: "Итак, милая девушка,
вы согрешили". - "Что вы плетете? - возмутилась она. - Я замужем". - "Вот вы
не дослушали, я именно это и собирался сказать. Хотите узнать наклонности
вашего будущего ребенка?" - "Я вас выведу на чистую воду, - кричит она. -
Мошенник вы, вот кто!" - "Спокойно, - говорю я. - Я четыре года учился в
университете, а потом возглавлял кафедру хиромантии".

- Кстати, отец, - сказал Альберт. - Я вспомнил, что у нашего стула для
посетителей ножка расшаталась. Придется завтра починить ее. Не то сядет
какая-нибудь тяжеленная, стул не выдержит - и полетит она вверх тормашками,
прямо тебе на колени.

- Провались ты, негодник, - огрызнулся Цыган и снова повернулся ко мне.
- Так вот, значит, принялась она меня отчитывать: бессовестный вы, говорит,
и все в этом роде... Пришлось прибегнуть к угрозам, чтоб успокоить ее. "Если
вы не отстанете, говорю, я вызову полицию и вас арестуют за оскорбление
действием". Тут же утихомирилась. Выскочила из палатки как ошпаренная.

- Боже праведный! - невольно воскликнул я.

- Он-то праведный, - вмешался Альберт. - А вот на земле праведника днем
с огнем не отыщешь.

- А еще надо уметь ударить в самую точку, - продолжал Цыган.

- Что это значит?

- А вот что: говоришь человеку что-нибудь о нем. Можешь попасть в
точку, а можешь и не попасть. Тут уж надо идти на риск. Стараешься по
выражению лица увидеть - угадал ты или нет. Если не угадал - надо уметь, не
теряя ни минуты, вывернуться. А вывернуться порой бывает очень трудно.
Как-то подходит к палатке женщина лет сорока, а с ней мальчик лет
шестнадцати. У меня в брезенте проверчена дыра, так что я вижу посетителей,
прежде чем они входят в палатку, и уже знаю, кто с кем пришел. Ну, является
ко мне эта женщина, и первым делом я говорю ей, "очень интересная у вас
рука". Всегда следует говорить, что у них интересные линии на руке. Тут они
проникаются к тебе доверием, и тебе легче бывает выведать у них то, что
надо. И тут я бью в точку: "По вашей руке вижу, что у вас есть сын, примерно
шестнадцати лет". - "Простите, нет, - говорит она, - я одинока". Тут я
начинаю изворачиваться. "Правильно, говорю, но такой сын был бы у вас, если
б вы вышли замуж за того человека, который ухаживал за вами двадцать лет
назад".

- И она поверила? - спросил я.

- Конечно. А что ей оставалось?

- Она могла бы встать и уйти, - заметил Альберт.

- Как бы не так! Она же заплатила кровные два шиллинга! Не будь
дураком!

- Ну, а фараоны? - спросил я. - Как вам удается их обводить? Ведь
гадать и предсказывать судьбу - запрещено законом.

- У меня нюх на стукачей. Как-то перед представлением является ко мне
один такой малый - а я видел, что до того он все шнырял между палатками.
"Чем промышляешь?" - говорит. "Я - бродячий актер", - отвечаю. "Судьбу
предсказываешь?" - говорит. "Ну да", - говорю. "На чем же ты гадаешь?" -
спрашивает. А я - в ответ: "Есть у тебя чайная кружка? Мне достаточно
нескольких чаинок на дне, и я по ним прочитаю, что ты стукач..."

- А вот одному моему приятелю, Питеру... подработать ему, видишь ли,
надо было. А на той ярмарке не было френолога, он и решил это обстоятельство
использовать. Но у бедняги нюх подгулял - налетел на жену полицейского. И
сел мой Питер на шесть месяцев за решетку. Женщин, которые хотят тебя
засечь, можно определить по глазам - взгляд у них особенный, холодный,
неподвижный.

- А как в Босуэлле? Фараоны не очень придираются?

- Нет. Там даже все азартные игры бывают на ярмарке. И, кроме меня,
гадальщиков там не будет.