Чекменя. - О чем в конце концов идет речь? О том, что профессору
Никольцеву трудно в его возрасте руководить кафедрой, или о том, что он
разлагает молодежь? Простите, Алексей Иванович, но я именно так вас понял.
И вообще, какое отношение к заведыванию кафедрой имеет хождение студентов
к Никольцеву на дом? И почему это хождение рассматривается как некий
криминал?
перевел взгляд на Чекменя и, глядя ему прямо в глаза, продолжал:
говорили. Зачем? Зачем вы об этом говорили? При чем тут чай с печеньем?
Сначала вы упоминаете о каких-то погрешностях в планах, потом о неумении
идти в ногу с жизнью - это все-таки какие-то доказанные или недоказанные,
но, во всяком случае, обвинения, - и вдруг все упирается в чай. - Он
огляделся по сторонам - Вы что-нибудь понимаете, товарищи? Я - ничего.
Никольцевым останутся какие-то часы консультаций. А лекции? Вы, значит,
его и с лекций собираетесь снять? А кто их читать будет? Супрун? Все тот
же Супрун, напористый и энергичный, о котором вам, очевидно, больше нечего
и сказать. А мы ведь не футбольную команду подбираем.
Хорола появилось выражение, которого Николай до сих пор никогда у него не
замечал - пренебрежительно-брезгливое.
неловкости, когда обо всем этом говорите? Трудно даже поверить.
все стороны волосам и вдруг направился к своему месту.
спинку. Хохряков вопросительно взглянул на него, но Чекмень только кивнул
головой и повел бровями, что должно было обозначать, что, когда все
выступят, он скажет свое слово. Хохряков посмотрел на Николая.
волновался, не находил нужных слов, перескакивал с одного на другое, и все
это слишком громко, возбужденно. В двух или трех местах запнулся. В
основном он пытался объяснить, почему студенты любят Никольцева. Говорил о
том внимании и интересе, с которым студенты слушают его, об умении его к
концу лекции все сжато суммировать, облегчая составление конспекта.
Говорил - и понимал, что все это не то, что надо о чем-то другом, а другое
не получалось.
измазанном мелом, он говорил сдержанно, не полемизируя с Чекменем, давая
оценку Никольцеву как своему руководителю. О "чае с печеньем" тоже
упомянул, сказав, что не видит в этом ничего дурного: "Почему студентам и
не провести вечер у старика и не послушать его рассказов? Видел он много и
рассказать об этом умеет".
поднялся Чекмень.
мере раз десять, - поправляя часы на руке, начал он. - Согласен с вами,
дело, конечно, не в этом напитке. И когда я говорил о нем, я говорил,
конечно, фигурально. Меня не поняли. Придется, очевидно, поставить точки
над "i". Об этом не хотелось говорить, но, видимо, придется. Товарищ
Хорол, - он сделал легкий поклон в его сторону, - очень темпераментно
здесь выступил, обвиняя меня в нелогичности, в каком-то, очевидно,
передергивании, озлобленности. Одним словом, не декан, а зверь. Нет,
товарищ Хорол, я не зверь, а именно декан. И, как декан и как коммунист,
отвечаю за студентов. Целиком отвечаю. И вот когда эти самые студенты,
люди молодые, во многом еще не устоявшиеся, проводят целые вечера у
человека, который... Не будем закрывать глаза - мы знаем профессора
Никольцева как хорошего специалиста, но грош цена этому специалисту, если
он не умеет строго, по-деловому подойти к студентам. Бесконечные пятерки
Никольцева только разбалтывают людей, отбивают у них охоту заниматься,
рождают недоучек. А то, что вместо знаний преподносит он им у себя дома,
все это - ну, как бы сказать точнее... Человек все-таки - вы все это
прекрасно знаете - два с половиной года провел в оккупации. Два с
половиной года! Говорят, что он, мол, отказался от какой-то должности,
которую ему предлагали в Стройуправлении. Может, это и верно. Но почему он
отказался? Кто это знает? Кто может об этом рассказать? Люди, остававшиеся
при немцах? Простите меня, но я таким людям не верю. А на какие средства
он жил? Говорят, продавал книги? Простите меня, но я и этому не верю. На
одних книжечках два с половиной года не проживешь. Да еще в таком
возрасте. И вообще... - В голосе Чекменя послышалась вдруг резкая,
несвойственная ему интонация. - И вообще, чтоб прекратить этот
затянувшийся, бессмысленный спор, должен вам сказать...
спинку стула, перегнувшись через нее, весь красный, с надувшимися на шее
жилами, не сказал, а выпалил:
только... - Он хотел еще что-то сказать, но подходящих слов не нашел.
Покраснел еще больше и сел на свое место.
6
красный и возбужденный, расхаживал в тесном пространстве между четырьмя
койками и столом, грозился расправиться с Чекменем ("по-нашему,
по-ростовски, чтоб охоту отбить"), порывался куда-то идти. Николай сначала
слушал, потом разозлился и прикрикнул на него. Громобой обиделся, надулся,
лег на кровать и мгновенно заснул. Левка прикрыл его одеялом. В
противоположность Громобою, он не так возмущался Чекменем, как Хохряковым.
не уходя. - Он корешка своего устраивает. И вообще у него что-то там,
кажется, с Никольцевым из-за кафедры произошло...
верный.
удивляет. Секретарь бюро называется!.. На его глазах обливают грязью
человека, а он, вместо того чтобы встать и стукнуть кулаком по столу,
сидит и рисует что-то на бумажке. А потом унылым голосом заявляет, что
Чекмень, мол, дал не совсем правильную оценку Никольцеву. Не совсем...
канализационной трубы вдруг вышел из строя), сидел на кровати и, как
человек мирный, больше всего в жизни ненавидевший скандалы, только
сокрушался, глядя на всех своими печальными, всего немного удивленными
глазами.
война, а тут, пожалуйста, между собой грызню заводят. Непонятные люди...
флегматичный, в высшей степени трезвый и на вещи смотрел с чисто
философским спокойствием.
бумагу. - Первый час уже. А завтра контрольная. Тушите свет. Хватит!
бюро, он пытался найти какое-то оправдание Алексею. Ведь, что ни говори,
он знает его лучше, чем другие. Алексей упрям, не переносит, когда ему
перечат, в пылу спора может брякнуть лишнее, но чтобы он был способен на
подлость... И из-за чего? Из-за того, что, по словам этого трепача
Быстрикова, старик отказался принять его к себе на кафедру? Чепуха! На
Никольцева это, правда, похоже, старик упрям, как пень. Но чтоб Алексей
из-за этого стал обливать его грязью - не может быть! Этот Быстриков
всегда все раньше и лучше других знает...
если уж говорить то, что есть, смахивающие просто на ложный донос. "На
одних книжечках два с половиной года не проживешь". Что ж, Никольцев в
гестапо служил? Это он хотел сказать? И неужели он сам этому верит? Ведь
все знают, что старик при немцах чуть не умер с голоду - последние месяцы
пластом лежал, об этом и Степан, институтский сторож, рассказывал, - но
работать к немцам не пошел. И вообще, почему все приняло такой нелепый
оборот? Не из-за Левки же! Левка правильно говорил. Ерунда какая-то...
собирался уже уходить, - складывал какие-то бумаги в папку. Увидев
Николая, мрачно посмотрел на него.
глядя.
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Перумов Ник