вывел. Жаль винта...
- А голову? - Хотел было поругать его да вспомнил: такое и со мной
бывало.
Может, поэтому и не стал распекать летчика. Он-то и сам понял свою
оплошность, второй раз ее не повторит.
С Алексеем Ивановичем Поваляевым, замполитом полка, мы сработались
хорошо. Он оказывал мне деловую помощь в воспитательной и боевой работе. Я
был молодым командиром полка не только по опыту командования, но и по
возрасту. На фронте тогда встречалось немало двадцатипяти-двадцатисемилетних
командиров частей (были и моложе), и они успешно справлялись со своими
сложными и ответственными обязанностями.
В туманное осенне-зимнее время перед командованием полка и
политработниками встала задача организовать досуг летчиков. В период
вынужденной бездеятельности личного состава это - неотложная проблема,
особенно во фронтовых условиях, где приходилось надеяться только на свои
силы. Здесь сказали свое слово партийная и комсомольская организации.
Появилась художественная самодеятельность, часто проводились лекции,
доклады. В напряженные дни боев для этого не всегда удавалось выкроить
время. Сейчас его оказалось вдоволь.
В полку нашлось немало способных, даже талантливых людей, они охотно, с
огоньком участвовали в массовых мероприятиях. Порой приходилось удивляться:
авиамеханик оказывался заправским певцом, авиатехник - танцором. А летчик
лейтенант Ельшин неожиданно для всех оказался гипнотизером. Вот об этом
"артисте" и хочется рассказать особо. Началось все с того, что как-то за
ужином Ельшин спросил своего друга летчика Джураева:
- Чем это ты балуешься?
- Как чем? Чаем, - добродушно ответил сын казахских степей.
- Ишь ты, хорошо замаскировал под чай мускатное вино, - обратился
Ельшин к товарищам по столу. - Поделился бы.
Джураев потянул из стакана напиток и раскрыл от удивления глаза:
- В-верно, мускат! Степью пахнет...
Многие тогда решили, что это был обыкновенный розыгрыш. В следующий раз
Ельшин продемонстрировал свой дар гипнотизера в одном из самодеятельных
концертов. Новоявленный "медиум" попросил на сцену четырех воздушных
стрелков. Потом усыпил их и дал команду:
- Подходим к цели! Атакуют "мессеры"!
И воздушные стрелки "заработали": докладывали о разрывах зенитных
снарядов, перебрасывали пулемет с борта на борт, открывали огонь. После
такого сеанса даже скептики поверили в гипнотические способности молодого
летчика. Однако они не помогли ему в беде. В одном из декабрьских боев
Ельшин был подбит и сделал вынужденную посадку на территории противника.
Фонарь заклинило, пришлось выбираться через форточку прямо под дула немецких
автоматов. Здесь уже было не до гипноза... Прошло несколько месяцев, пока
летчик вернулся в полк.
В воздухе уже носилось слово "победа", авиаторы все чаще произносили
это слово, хотя до Берлина еще был трудный и неблизкий путь. Некоторые
полковые "психологи" судили о приближении победы по совсем, казалось бы,
неожиданным признакам. Один из летчиков как-то заметил:
- А наши девушки уже думают о семейном гнезде...
Подумывали о брачных узах и некоторые летчики, нашедшие свою любовь на
полевых аэродромах. Именно здесь, в Прибалтике, и я встретил свою судьбу. В
конце октября мы перелетели на один из полевых аэродромов поближе к линии
фронта. Во время посадки самолетов рядом со стартом, как и положено, стояла
санитарная машина. Поднимаясь из кабины, я вдруг услышал певучую украинскую
речь. Голос принадлежал девушке - дежурному медику.
- О, ридна Украина! Яким витром в Прибалтику занэсло? - удивился я.
Нам, прошедшим с боями по Украине, полюбившим мелодичную украинскую
речь, услышать ее здесь, в Прибалтике, было полной неожиданностью.
- Витром вийны, - ответила девушка.
Как потом мне стало известно, старший лейтенант медицинской службы Маша
Бугера оказалась человеком с необычайной фронтовой биографией.
...22 июня 1941 года состоялся ускоренный выпуск Киевской фельдшерской
школы. А в понедельник было получено военное обмундирование и предписание, в
котором указывалось, что военфельдшер Мария Ивановна Бугера направляется
командиром санитарного взвода в Белорусский особый военный округ. Было Маше
в то время неполных семнадцать. Худенькая девушка с лейтенантскими кубиками
в петлицах, подпоясанная ремнем, с пистолетом на боку и тяжелой санитарной
сумкой сразу попала в самый круговорот войны. Первые недели и месяцы были
похожи на кошмарный сон. Отступление, жесточайшая бомбежка, вражеские танки,
которые перерезали дороги, выскакивали из засад и крушили гусеницами повозки
с ранеными и автобусы с красным крестом. Так случилось, что фронтовые дороги
повели Машу через мои родные места. В первую военную зиму эвакоотделение,
которым заведовала военфельдшер Бугера, оказалось в заснеженной деревне
Белки Калининской области. В помещении школы разместили около сотни раненых.
Командир медсанбата, пожилой майор, жаловался:
- Ума не приложу, как вывезти всех. Дивизия ведет жестокие бои, полевые
госпиталя переполнены...
В самом деле, положение было тяжелое. Село Белки было как бы отрезано
от всего мира. Вокруг - бездорожье. Крепчал мороз. По занесенному снегом
полю мог пройти только санный обоз. И тогда майор решил: останется Маша с
ранеными в Белках, через день-другой пришлет он транспорт и вывезет всех...
Майор уехал добывать транспорт, а семнадцатилетний военфельдшер осталась с
сотней раненых ждать его. Прошел день, другой... Не пришла помощь ни на
третий день, ни на четвертый... Закончились бинты и лекарства, нечем было
кормить раненых. Тогда Маша послала ходячих раненых в разведку.
Возвратившись, они вызвали из школы лейтенанта и хмуро доложили:
- Плохи дела, гитлеровцы вокруг. Никому не пробиться к нам. И нам не
выбраться...
Что же делать? Нагрянет враг - уничтожит раненых. За них она, Маша, в
ответе. Если сообщить сейчас о "мешке", в котором находится деревня,
начнется паника, многие раненые начнут самостоятельно пробиваться к своим и
погибнут. Нужно действовать!
- Вот что... - предупредила девушка разведчиков. - Об окружении - ни
звука...
Прежде всего, решила Маша, надо сделать раненым перевязки, накормить.
Местные жители - вот кто должен помочь. От дома к дому пошла военфельдшер. И
ожила деревня. Жители несли простыни на бинты, хлеб. Появились помощницы,
изучавшие в школе санитарное дело. Крестьяне почувствовали себя сильнее,
сплоченные общей заботой о раненых. Не спавшая уже несколько суток Маша
взбодрилась от такой поддержки. Но в сознании острой болью жила тревога:
вот-вот нагрянет враг! Достаточно случайной разведке заглянуть в деревню,
как сразу обнаружится целый госпиталь! И тогда все пропало. К
девушке-фельдшеру обращались за советом и указанием раненые и жители. Она
делала перевязки и кормила раненых. У одного из них началась гангрена ноги.
Операцию в таких условиях не сделаешь, да и нечем. Собрались несколько
оставшихся в деревне пожилых мужиков, женщины. Маша сообщила: если не
удастся вывезти раненых, начнутся заражения, люди погибнут. Посоветуйте,
помогите!
- Я знаю, как пройти Нелидовскими лесами, - сказал бородатый мужчина,
который, по всему видать, пользовался у односельчан авторитетом. В Белках
действовали советские законы, и люди жили по ним. - Надо собрать лошадей,
назначим проводников.
К вечеру снарядили обоз. Жители нанесли теплой одежды - одеяла,
полушубки, старые пальто, укутали раненых. Стояли жестокие морозы, а путь
был неблизкий и трудный. Заскрипели полозья, тронулся обоз. Вскоре Маша
поняла: не только ей известно о близости врага. Проводник успел разведать
расположение вражеских постов и гарнизонов и обходил их стороной. Лошади
выбивались из сил, пробираясь лесными просеками и тропами. К утру вышли к
одной из советских частей. Было у Маши на руках более сотни раненых. Из них
умер только один, от гангрены.
Об этом необычном госпитале в тылу врага и ночном рейде через линию
фронта написала дивизионная газета. Но дороже всего для Маши были слезы
благодарности раненых. Старые и молодые, они благодарно целовали руки
семнадцатилетнему военному фельдшеру, маленькой хрупкой девушке. проявившей
столько мужества и заботы.
Вернулась Маша в свой медсанбат, где ее считали погибшей. На лице -
одни глаза. Истощала так, что на ремне и дырочек-то колоть уже негде. Может,
день и отдохнула. А затем попросилась на передовую. И сразу же была ранена.
Лежала в полевом госпитале в Торопце, в 60-ти километрах от моего села.
Поправилась - и снова в бой, снова командовать санитарным взводом, выносить
из-под огня раненых. Взвод - это несколько санитаров да повозка с лошадью по
имени Орлик.
Шли тяжелые бои под Ржевом, стрелковая дивизия оказалась в окружении.
Наступило новое испытание - голод. Варили конину, пили болотную воду. В этих
тяжелых условиях на выручку людям пришла дружба, глубоко человеческие
отношения друг к другу. Маша была единственной девушкой во взводе. Мужчины,
как могли, берегли свою сестричку, старались ее подкормить. Бывало, сварят
конину - и самый лучший кусочек Маше. Старый санитар уговаривает:
- Съешьте, товарищ лейтенант. Глаза закройте и ешьте. Потому что нужно.
И ели, чтобы не свалиться с ног. Дивизия готовилась к прорыву, и надо
было иметь силы, чтобы выносить с поля боя раненых. Когда шли тяжелые бои на
Калининском фронте, взводу приходилось спасать по 200 - 300 человек. Во
время прорыва Маша была ранена второй раз Снова госпиталь. Врачи удивлялись,
откуда силы берутся у этой хрупкой девушки, которая столько вынесла за два с
половиной года войны! Когда ее вылечили, главный хирург госпиталя решил:
- Вот что. Маша... Отвоевала ты свое в пехоте. Направим тебя в
авиацию...
В ответ она заплакала. Жаль было расставаться с теми, с кем столько
пережито, с людьми, которые, как никто, знали цену жизни и дружбы, которые
любили ее и которых любила она. Но хирург был неумолим. Говорили, что его
Каменистый Артем
Самойлова Елена
Корнев Павел
Шекли Роберт
Шилова Юлия
Никитин Юрий