чувствовал между лопаток недоумевающий взгляд Шершелы. Кажется, я
нечаянно сморозил что-то глубокомысленное, но сам пока не пойму, что
именно. Мудрости потому и считаются мудростями, что все, как червяк в
тумане, вроде бы есть, а смысл ускользает.
Зухры, если сама вынуждена голой бегать за ним на кладбище.
словно оставшиеся после ливня капли. Воздух чист и пронзительно свеж.
Кони прут хорошо, самим нравится быстрый бег, Гендельсон удивил меня
поднятым забралом. Он сам, видимо, не просто трусил, но и считал себя в
наглухо застегнутых доспехах и в шлеме с опущенным забралом более
мужественным и красивым. Возможно, раньше он просто больше старался
произвести на меня впечатление.
лес и вставала проблема - объезжать или бросать коней и пробираться
пешком, все же находили звериные тропки, пробирались по косогорам,
помогали коням перебираться через завалы. Лес когда-то да кончался, и мы
мчались на конях вольно и быстро.
мощи Тертуллиана. Из леса мы наблюдали распаханные поля, на лугах
паслись тучные стада. На прудах и озерах под охраной детишек плавали
несметные стаи гусей и уток. Несколько раз мы слышали впереди стук
топоров, видели падающие деревья.
опасные места. Гендельсон пыжился, он-де не трус, а если будем обходить
каждого сопливого простолюдина, то к Кернелю придем только к зиме. Мои
челюсти сжимались, как и кулаки. Похоже, Гендельсон понимал по моим
глазам, что еще слово, и он проглотит эти слова вместе с зубами.
противником. Идем, не скрываясь. Гендельсону не хватает ума молчать.
Даже Агиляр, если на то пошло, противник. На его землях мы не встретили
церкви, при нем нет ни духовника, ни монаха-летописца, во всем замке -
ни одного человека в черной сутане. А вот мага я встречал, но
Гендельсону говорить об этом не стоит. Возможно, Агиляр уже сообщил...
или маг по его указанию сообщил императору Карлу о двух подозрительных
рыцарях...
село. Гендельсон бурчал, я с облегчением вздохнул, когда село осталось
позади, конские копыта застучали по старой дороге, где, похоже, давно
никто не ездит...
вершине столба что-то вроде конского черепа. Под столбом крохотная
скорчившаяся - фигурка. Я напряг зрение - да это женщина. И, конечно же,
как здесь говорят, обнаженная... То есть голая.
Видно же, что это ведьму вывели за пределы града и приковали...
обернулась на стук копыт. Да, обнаженная - ни браслетов, ни ожерелья,
что у них тоже за одежду, тело нежное, развитое, сочное, хотя явно
молода, очень молода, видно по безукоризненной коже. На шее блестит на
солнце широкий металлический ошейник, а другим концом цепь крепится к
столбу.
заблудшей души, за милость к ней господа. Я соскочил, занемевшие ноги
подогнулись. Я невольно ухватился за седло. Конь презрительно фыркнул.
Женщина наблюдала за нами испуганными глазами. Она не поднялась, только
изогнулась в нашу сторону. Крупные тяжелые груди смотрели прямо на нас,
я видел по идеальной форме, что еще никто не мял их в безжалостных
объятиях.
можно сделать... Она прошептала торопливо:
- Он меня будет сеть... отрывать руки... ноги...
только испуганный ребенок, уже созревший, но еще ребенок. Цепь
показалась чересчур тяжелой, на такую швартовать бы крейсера, а не
испуганных женщин.
перепуганные жители просто откупаются от какого-то зверя. Явно
девственница, а это самый расходный материал... Используются только раз,
да и то для жертвоприношений.
действо? Гнусное язычество! Идолопоклонство!
мы видели странно загнутые крылья, как изломанные, блестящие когти,
огромную пасть. Я отбросил меч и торопливо сорвал с пояса молот, но
швырнуть не успел. Дракон пошел над самой землей, выставил лапы, изогнул
крылья, их надуло, как паруса. Его несло по земле к нам, как песчаные
сани.
встала перед женщиной, загораживая ее своим сочным телом, правда,
упакованным в железную скорлупу..
сало на морозе, голосом, - то ее должна судить святая инквизиция. И
предать милосердной смерти... без пролития крови. Но если ее поставили
сюда, чтобы насытить исчадия ада...
сомнет!.. А она отстраниться почему-то не сумеет!
спешил к добыче. Выпуклые немигающие глаза уставились на женщину.
Ужасающая пасть распахнулась, обнажив по три ряда острых зубов. Женщина
в страхе закричала.
захлопнулась, будто ящерица поймала муху. Я замер, но опомнился и
выхватил меч, дракон полз в мою сторону. Гендельсон воинственно закричал
и побежал с поднятым мечом прямо на дракона. Дракон все замедлял
движение, передние лапы начали подгибаться. На шее вздулся волдырь,
разросся, лопнул. Молот понесся в мою сторону, облепленный какой-то
дрянью, уже и не молот, а половая тряпка. Я выставил ладонь, по ней
ударило как местным наркозом по интимному месту липкой от слизи
рукоятью. Ладонь и пальцы защипало. Гендельсон дико орал и старательно
рубил дракона по голове. Глаза дракона угасли. Он сделал слабое движение
поймать меч скачущего перед ним человечка, промахнулся.
лапы, до которых еще не дошел сигнал о смерти мозга, сделали пару шагов.
Спина чудовища выгнулась горбом, костяные щитки на ней затрещали, а
гребень распетушился, как веер.
железкой по голове, а дракона зашатало, словно не мог выбрать, на какой
бок падать мягче. Я сорвал пучок травы, надо же почистить рукоять...
падал, падал, как рушится башенный кран. Я с воплем швырнул молот,
отпрыгнул в сторону. Меня ударило жестким, тяжелым, отшвырнуло,
покатило. По дороге саданулся мордой о камень, губы обожгло. Провел
языком, там горячее и соленое. За спиной грохот, рев, земля пару раз
вздрогнула. Дракон колотился по земле, как курица, которой отрубили
голову.
поднялся с молотом в руке, не знаю, как и удержал такую скользкую
рукоять. На ней с полпуда слизи, что, наверное, мозги или ганглии, если
дракон не принадлежит к хордовым. Крылатый земноводный в последней
судороге так трепыхнул совсем не куриными крыльями, что меня, как
дистрофика, едва не унесло ветром в сторону Кернеля.
изумлении. Она задергалась, перехватив мой взгляд, закричала:
там, под этим чудищем!
торчали с другой стороны. Я постучал рукоятью молота по его коленной
чашечке, прислушался. Нога слабо дернулась.
надо ехать.
потом по колену, отряхивая комья слизи, потом тщательно вытер рукоять о
край роскошнейшего плаща. Перехватил поудобнее, вытер и железо.