дня и постоянно возвращался к "батуту", и с этим сладким ощущением
погрузился в зеленый сон - мягкий, крепкий, каким он когда-то спал в утробе
матери...
Бой в Рождествено
Однако на похороны Таллера на Ваганьковском кладбище Брод поехал один.
Оставив машину на улице Сергея Макеева, вплотную подходящую к кладбищу, он
направился к памятнику Высоцкому. Как всегда, возле и за оградой лежали
цветы, у некоторых были отрезаны головки, как страховка от кладбищенских
воров. Он смотрел на скованного гитарой и чем-то еще неуловимым, возможно,
простыней, на которой умер бард, или аллегорической смирительной рубашкой, и
думал невеселые думы. Подошедшая к памятнику молодая пара, положила за
ограду букет красных гвоздик, после чего зажгла плошку, постояла и удалилась
в сторону трамвайных путей.
Брод приехал раньше, еще шло отпевание в часовне, а когда вынесли
оттуда гроб с Таллером, он не сразу присоединился к процессии. Он вернулся к
машине и вытащил из багажника небольшой венок, в который были вплетены
тридцать две розы и сорок белых гвоздик.
Странное дело, в веренице сопровождающих Таллера людей он не увидел ни
одного знакомого лица. Правда, когда впереди идущие женщины свернули налево,
в узкую аллею, в одной из них он узнал жену Таллера. Рядом с ней, в черном
платке, надвинутом на лоб, шла дочь...Уныние исходило от каждого сантиметра
кладбищенского пространства.
Замыкал процессию пожилой мужчина, сильно опадающий на одну ногу, он
был в темном с серым каракулевым воротником пальто и в довольно поношенной
ондатровой шапке. Когда-то, еще в начале их деятельности, этого человека
Брод встречал на днях рождения Таллера - это был его отец, давно-давно
сменивший семью...
Внезапно перед глазами Брода промелькнуло невыразительное лицо еще
довольно молодого, с бегающими глазками субъекта. Внимание привлекали руки,
по локоть засунутые в карманы длиннополого пальто, под которым могло
притаиться все, что угодно. Черная вязаная шапочка натянута по самые брови,
человек шел по параллельной аллее, в другой процессии.
Брод, немного отстав, сошел с дорожки, и, обходя индивидуальные
владения мертвецов, подался к забору и вдоль него направился на выход. Он
пожалел, что не взял с собой никого из охраны...
К своей машине он подошел не сразу, первой мыслью было - оставить ее на
месте, а самому добираться до дому на такси. Отчужденная атмосфера кладбища,
серое без надежды небо, напомнили ему о вечности, в которой нет места
страхам. Он подошел к "ауди", но открывать центральный замок не спешил -
встав на колено, нагнулся и заглянул под днище и, не найдя там ничего
подозрительного, нажал на пультик. На мгновение закрыл глаза, ждал взрыва...
Он не стал разогревать движок, а сразу же вырулил из ряда машин и, не
разворачиваясь, рванул в сторону Большой Декабрьской улицы, чтобы оттуда
выбраться на улицу Красная Пресня.
Однако на повороте ему показалось, что за ним увязался джип, с гроздью
фар над лобовым стеклом. Потом он потерял его из виду и, уже будучи в
центре, ему опять показалось, что этот джип несется в общем потоке
автотранспорта, движущегося параллельно.
Из машины он позвонил Галине и попросил ее приготовить чай с малиной и
гренками. Он чувствовал озноб, хотелось внутреннего прогрева.
Через сорок минут он уже поднимался на лифте в квартиру к своей
гражданской жене. Однако ни радость, ни окрыленность от встречи были в тот
день его спутниками. Наоборот, чувство обреченности не покидало его, хотя он
и не смог бы назвать сторону света, откуда исходила опасность...
В прихожей пахло ванилью - Галина что-то пекла. В ванне, куда он зашел
помыть руки, стояли ароматические шампунные запахи. Они ему показались
неуместными и на мгновение у него перехватило дыхание.
Чай был горячий и крепкий. В комнатах тихо, тепло - комфортно. И
постепенно нервы у Брода стали оттаивать и он, покурив, почувствовал
приятную примятость кресла и полную безопасность.
Они пили чай, хрумкали гренки, печенье с корицей и вели обычный,
застольный разговор. Он рассказал ей о посещении кладбища, однако ни словом
не обмолвился о похоронах Таллера. Он подумал, что надо будет позвонить его
жене и как-то объяснить свое отсутствие на церемонии похорон. Но пока не до
этого, его занимали гораздо более серьезные проблемы.
- Если вдруг...Да мало ли что в жизни случается, - Брод интонацией
голоса пытался придать словам особую значимость, - живем в такое время,
когда ни в чем нет уверенности...У меня в шкафу, в кейсе, лежат для тебя
деньги и кое-какая бижутерия. Золотая, естественно...На первые десять лет
жизни тебе хватит не только на хлеб с маслом, но и на бензин для машины.
- Ты что, помирать собрался? - Галина запахнула халатик и мило
улыбнулась. Впрочем, это ей не трудно... - А что ты своей жене оставишь?
- Не ей, а своим детям - всю недвижимость...А ты с такими деньгами
можешь выйти замуж...хотя бы за того же Мцыри...
Женщина попыталась что-то возразить, но Брод махнул рукой.
- Перестань, я же не слепой! Он мне тоже нравится, хотя связывать с ним
жизнь рискованно - слишком критично парень относится к жизни.
- Что еще скажешь? - Галина была явно смущена и не знала, как выйти из
щекотливого положения.
- Куда уж дальше? Ты должна решить: или остаешься со мной, или уходишь
с ним. Пока я живой, вертеть тебе задницей на два фронта я не позволю.
Решай...
Она что-то возразила. Он промолчал. Затем начался довольно
беспредметный разговор и, возможно, так бы оно и продолжалось еще долго,
если бы не раздался дверной звонок. Брод взглянул на сожительницу, а та лишь
пожала плечами - мол, ко мне приходить некому.
Брод поднялся и пошел к двери. Разные мысли роились у него в голове. Он
взглянул в глазок, но кроме сегмента лестничных перил и дверей напротив,
ничего не увидел. И тем не менее, по привычке, он сместился от центра двери
к косяку, убрав свои телеса из дверного прямоугольника.
Из комнаты показалась Галина. Остановилась на пороге прихожей и, глядя
на дверь, спросила: "Кто там?" Ох, какой несвоевременный вопрос! Впрочем,
все бессильны перед роковыми стечениями обстоятельств.
Она, видимо, хотела еще что-то изречь, но в этот момент внутренняя
сторона двери мелко запузырилась, на глазах стала превращаться в решето.
Брод сделал рукой отметающее движение, давая Галине сигнал, чтобы она
убралась с линии огня. Но было поздно: женщина растерялась, замерла
напуганным ребенком и в настороженной позе, еще не понимая, что пришла ее
смерть, силилась улыбнуться.
Вторая очередь еще раз прошила дверь, разметывая по прихожей отщепки и
еще раз достав податливое женское тело. На синем халатике, словно
раздавленная журавина, выпятилось кровавое пятно. Неведомая сила адски
встряхнула ее и бросила на недавно до блеска надраенный паркет.
В прихожей всплыли запахи пороха и теплой крови. Брод кинулся к Галине
и сдуру, в слепой нервотрепке, начал ее трясти за плечи, будить, не
соображая, что она уже в запредельном мире. Не докричишься, как не ори, как
не ломай в безумном скрежете зубы...
Он отчетливо услышал нарастание оборотов автомобильного движка. Опустив
голову Галины на пол, Брод рванулся к окну. Большой темный джип с
зачехленной сзади запаской, и гроздью на крыше фар, уходил от дома. Одной
рукой Брод рванул на себя раму, другой - из кобуры "глок"...Уже прицелился,
беря на опережение, как вдруг ехавший навстречу джипу автофургон заслонил
цель и он понял - те, кто убили Галину, стали для него недосягаемыми. В
отчаянии он изо всей силы саданул рукояткой пистолета по подоконнику, что,
впрочем, не облегчило его душу...
В холодильнике он нашел непочатую бутылку коньяка и, сорвав с горлышка
пробку-жестянку, жадно приложился к бутылке. Затем он надел пальто, сорвал
со стены большой календарь-плакат и вышел на лестничную площадку. Вся дверь
была в пороховой гари, он понял - стрельба велась в упор... Закрыв
календарем изрешеченную пулями дверь, собрав валявшиеся на площадке и
ступенях лестницы стреляные гильзы, бегом устремился вниз. Когда подбежал к
своей машине, его словно ударило током - не подходить, опасно...
В Ангелово добирался на такси. Но когда он въезжал в Рождествено, в
районе пекарни заметил тот же джип, припарковавшийся у коммерческого киоска.
Брод попросил таксиста свернуть в ближайший проулок и через пять минут был
возле своего дома.
Первым его увидел Николай. На Броде не было лица - маска мертвеца с
безжизненным, блуждающим взглядом.
- Галина...Хотели меня, достали ее, - Брод тяжело стал подниматься на
крыльцо.
Николай молча шел сзади. Он не знал как реагировать, он чувствовал свою
вину, потому что не настоял, чтобы Брода сопровождала охрана.
В холле Одинец с Карташовым на диване играли в нарды. Брод упал в
кресло. Он ощущал, как все кругом дичает и теряет смысл, и он больше никогда
не услышит здесь дробь ее каблучков. Он молча плакал...
- Мцыри, - обратился Брод к Карташову, - лучше бы ты меня на вокзале не
спасал...
Карташов поднял от доски голову.
- Что, Веня, стряслось? - спросил он.
Подошел Николай. Вместо Брода ответил:
- Застрелили Галину... Принесите кто-нибудь водки...
Одинец сбегал наверх и вернулся с двумя бутылками. Налил полные фужеры.
- Этого не может быть... - еле ворочая языком, вымолвил Карташов.
Его начал бить озноб, все вокруг стало нехорошо вращаться. Еще немного
и он потерял бы сознание, если бы не глубокая затяжка сигаретой, а затем -
фужер водки. Он пересел в кресло и подавленно ждал, что еще скажет Брод. А
Афанасьев Роман
Маркелов Олег
Пехов Алексей
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Грабб Джеф