отстаем, Андрей вытащил последний обрезок веревки, всего-то метра три
длиной. Он связал им нас вместе, а конец прицепил к своему ремню. Чтобы
выполнить все это, ему пришлось несколько раз отогревать руки своим
дыханием.
бесконечный кошмар. Я промерз до костей, порой мне казалось, что я уже
превратился в глыбу льда. Руки, ноги отказывались двигаться, и лишь рывки
веревки заставляли меня
Отворачиваясь, я судорожными гримасами и рукавом раздирал ледяную маску. Я
задыхался, а сердце стучало так, словно я бежал марафон, хотя на самом деле
еле шел, преодолевая каждый метр просто героическим усилием. То, что мы идем
правильно, я чувствовал лишь когда падал, потому что катился именно вперед,
вниз по склону.
минутой становился все выше и выше. С наступлением темноты мы уже шли по
колено в снегу, затем брели в нем уже по пояс, раздвигая вязкий как тесто
снег телом. Я уже не верил, что мы дойдем. Мне стало казаться, что Иван
прав, мы идем не туда. А потом и мысли словно замерзли, осталась только
одна. Мне хотелось скинуть этот проклятый груз, это золото, на которое
нельзя купить даже простых рукавиц, бросить эти дрова, которые нельзя
зажечь. Мешало только одно - не было сил сделать даже это.
глуше. Снег хоть и лепил в глаза, но без прежней ярости, налетая не спереди,
а откуда-то сбоку. А главное, стало легше дышать. Содрав с лица очередную
ледяную маску, я разглядел впереди темнеющую на фоне выпавшего снега махину
скалы. А пройдя еще немного, оказался в благодатном оазисе затишья. Снег
шел, но здесь он был не холодным убийцей, а карнавальным, предновогодним
пухом.
побежденный собственным грузом, я упал на спину и тупо наблюдал за тем, как
остальные расчищают площадку для костра. Апатия и безразличие овладевали
мной. Казалось, что душа уже отделилась от тела. Я уже не мерз и словно со
стороны наблюдал за собой и за мужиками, кургузо топтавшимися около вязанок
дров. Я слышал ругань Ивана, видел, как отвалился в сторону и замер
выдохшийся Павел. Андрей присел около груды дров и молчал, покачиваясь из
стороны в сторону. А Иван все ругался, в голосе его чувствовалась ярость, и
я не мог понять, почему он так сердится? Ведь все так хорошо, уже так тепло.
А Иван все ругался и смешно хлопал одной рукой об другую. Отстраненно,
безразлично я видел, как выпадали из его негнущихся толстых пальцев
тоненькие палочки спичек. Ну и что? Зачем все это? Не стоит так суетиться,
ведь кругом такой покой.
подцепить непослушными руками рассыпавшиеся спички, а когда это ему не
удалось, Жереба взял топор и повернулся к Снежке. Собака подняла голову,
взглянула ему в лицо. Жереба встал на колени перед ней, обхватил руками ее
голову, со стоном, мучительно прорычал что-то, затем подхватил двумя руками
топор и обрушил его с размаху на голову Снежке. Она даже не взвизгнула,
просто откинулась на
кровь, он сунул в полость живота обе руки и тут же застонал от боли. Это
хлынула в омертвевшие пальцы его собственная кровь. Через пару минут он
вытащил свои
нестерпимо ярким огонек заплясал среди хвороста, набирая силу и мощь.
ноши и подтащили к огню. Они начали растирать мое лицо и руки снегом,
тормошили меня и нещадно трясли. Получив возможность двигаться я немного
сошел с ума и упорно пытался улечься прямо на костер, грозя разрушить
хрупкое сооружение. Меня с трудом удалось удержать на дистанции, причем я
сумел оттолкнуть Павла с Андреем, и лишь Жеребе удалось доброй зуботычиной
остановить мой идиотский напор. Как ни странно, но рассудок мне вернула боль
в обмороженных пальцах. Ломило их так, что хотелось взвыть в голос.
облегчением:
три.
дровишки. Мы сумели даже натопить в котелке снега и, согрев его почти до
кипятка, сварганили что-то вроде супа из медвежьего сердца. Хорошо, что
Жереба предварительно его сварил. После горячей пищи я немного оттаял и
изнутри, а главное, поверил, что доживу до рассвета.
посматривал в сторону, там, где прикрытое снегом, вытянулось тело Снежки.
Меня не покидало чувство вины перед собакой, заплатившей своей жизнью за
наше существование. Иван же словно постарел за эту ночь. До рассвета он
сказал буквально несколько слов, а лишь забрезжил рассвет, молча взвалил на
плечи рюкзак и побрел вперед, даже не оглянувшись туда, где лежала
многолетняя спутница его походов. Но упрекнуть его ни у кого не повернулся
язык. Неизбывным горем веяло от всей его фигуры.
потеплело, и он стал каким-то особенно вязким. Лишь к полудню мы добрались
до зарослей стланика. Скинув рюкзак, Иван обернулся и пробурчал:
если они все же пошли, то царствие им небесное. По ту сторону перевала
сейчас снега навалило несколько метров.
успели подняться на перевал. Медленная смерть под толщей все нарастающего
снега. Но пока нам везло.
и не было. Погода повернулась на сто восемьдесят градусов. Снег оседал на
глазах. Медвежье мясо, несмотря на отвратительный запах шкуры, имело
превосходный вкус, а жир был толщиной в два пальца. Обглодав кость, я по
привычке поискал глазами Снежку, чтобы отдать ее ей, и снова осознал все
произошедшее с ней и с нами.
костром землю, прикрывшись пологом. Но к вечеру все-таки пришлось спуститься
вниз, к более солидному лесу.
Часто делали привалы, заранее готовились к ночлегу. Погода по-прежнему
стояла теплая, снег таял. Скоро опять проглянула сквозь белизну зелеными
пятнами трава.
подморозил себе ноги. На пальцах появились волдыри, и я просто не мог
понять, как он при всем этом еще идет!
приобрел малиновый оттенок, и он шипел от боли, если прикасался к нему.
Дешево отделался я со своими руками, кожа просто слезла с ладоней, как у
змеи. То же самое происходило и с ушами.
топором бы отчекрыжил, и ходи как есть, на одних пятках.
Затем он занялся странным делом. Из все уменьшающегося полога он сшил два
огромных сапога, пристроив внутри них куски медвежьей шкуры.
Примерь-ка вот это перши...
трудом.
этих делах мастак.
Изменился он страшно. Заросший трехнедельной щетиной, угрюмый, сутулившийся
Иван совсем не походил на того жизнерадостного, добродушного красавца,
встретившегося нам месяц назад. Мы научились понимать его без слов. Если
Жереба начинал собирать рюкзак, значит, скоро в дорогу. Если он сбрасывал
поклажу с плеч и оглядывался по сторонам, значит, это место ночевки.
остановился на вершине лысой сопки, оглядел раскинувшуюся внизу обширную
долину и впервые за эти дни улыбнулся.
заснеженные вершины гор. А Иван продолжал расхваливать эти края:
поэтому изюбри, лоси, все сюда кочуют. И зима здесь мягкая. Горы
загораживают долину со всех сторон, а летом жара, и река близко, вон там.
Русанов Владислав
Лукьяненко Сергей
Маккэфри Энн
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий