Чтение 45–й страницы книги ~Черная Книга Арды~

- Пусть войдет.

Недетские глубокие глаза смотрели снизу вверх прямо в лицо Валы:

- Приветствую тебя, Властелин Мелькор.

- Приветствую... Как имя твое?

- Дайолен. Дайо. Я знаю, я не должен был...

- Я понял. Подойди.

Мальчик осторожно приблизился к черному трону, остановился, потом начал неуверенно подниматься по ступеням, не отводя взгляда от лица Мелькора. Вала положил руку на плечо Дайолену, помолчал:

- Мне жаль, Дайолен. Я не смогу излечить тебя.

- Я почти не надеялся, Властелин. Ты прости меня. Я не из-за себя. Тетушка моя, золотое сердце, когда мама умерла, взяла меня к себе. А у нее самой - шесть ртов, да я еще... Что ж я, не понимаю? Она мне как-то сказала: "Ходил бы ты по селениям, хоть на хлеб подавали бы за твои песенки, хоть какой-то толк..." В сердцах сказала, не со зла: добрая она женщина, да живется вот тяжело... Плакала потом, все просила простить, что попрекнула этим. А я тогда подумал, вдруг все-таки поможет кто? Пошел к знахарю, а он мне: не под силу это людям. Я и сам не знаю, как решился... Я бы ничего, тетушку жалко... Ты прости меня, видно и правда судьба моя - по деревням петь... Проживу как-нибудь... это ничего... Пойду я...

- Дайо!

- Властелин? - снова этот неподвижный взгляд в лицо.

- Останься.

- Зачем я тебе... такой?

- Ты сам не знаешь своей силы. Я помогу тебе, оставайся. У тебя душа крылатая, мальчик.

- Ты... правда хочешь, чтобы я остался?

- У тебя зрячее сердце, Дайо. Ты видишь сам.

- Да... я вижу твои глаза... Я раньше думал: звезды - что это? Какие они? Теперь я знаю...

- Дайолен.

Юноша поднял голову. Под сводами зала гасли последние отзвуки песни.

- Да, Учитель?

- Собирайся в дорогу, Дайо.

Дайолен вздрогнул:

- Ты... ты гонишь меня, Учитель? Тебе не нравятся мои песни? - лицо его стало растерянным, по-детски беззащитным.

- Твои песни прекрасны, мальчик. Они достойны того, чтобы их слышали многие, не только я. Ведь не можешь ты вечно жить в замке. Да ты и сам об этом думал.

- Я не хочу уходить от тебя, Учитель.

- Не от меня. К людям. Слушай свое сердце.

- Сердце велит мне остаться, Учитель. Я слышал, снова война... Мне неспокойно, Учитель; прости, но... но я боюсь за тебя... Я останусь; я ведь тоже могу защищать тебя, я умею сражаться - на звон оружия...

- Зачем тебе меч, Дайо? Слово и песня тверже стали, острее клинка. Иди. И - вот, возьми эту лютню.

- Но у меня...

- Это мой дар.

Дайолен провел по струнам. Улыбнулся, начал играть одну мелодию, вторую...

- Она... она живая, Учитель!.. Поет... плачет... никогда не слышал такого...

- Я сделал ее для тебя.

- Ты, Учитель?.. Разве я достоин такого дара?

- Твои песни - ее душа. И живой ее могут сделать только твои руки и сердце.

- Она говорит, слышишь? И струны - как лучи звезд... Ох, Учитель, как мне благодарить тебя?

- Не нужно. Храни память. И пусть люди слышат тебя. Не забывай ничего, - голос Мелькора дрогнул.

Дайолен взял руку Учителя в свои. Осторожные прикосновения чутких пальцев почти не причиняли боли.

- Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить. Сердцу больно, словно не встретимся больше.

- Не думай об этом. Прощай.

- ...Ты говорил с ним? - выспрашивал мальчишка. - Ты знаешь его? Какой он, расскажи?

- У него глаза - звезды, а руки - чудо и боль. Он крылатый, но в его венце - вся скорбь мира. И голос - как музыка... когда он говорит, хочется просто сидеть у его ног и слушать, слушать...

Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись:

- Все, хватит, Андар. Иначе я не смогу уйти. Слишком тяжело уходить от него. Как сердце разорвать надвое. Идем. Пора в дорогу.

Они шли на восток - много дней, много месяцев. Голубые горы в туманной дымке поздней осени встретили их резким ветром, хлещущим по лицу, как мокрое полотнище. Здесь мучительно-остро ощутил Дайолен свою беспомощность и ненужность: он не мог охотиться, не мог даже набрать сучьев для костра. Тем усерднее учился он разводить огонь, готовить пищу, искать целебные травы и съедобные коренья. Когда удавалось отыскать ночлег, надежно защищенный от пронизывающего ветра и злого мокрого снега, Дайолен брал в руки черную лютню, и Андар замирал, иногда в чудовищно неудобной позе, боясь вздохнуть, и слушал...

Когда спустились в долину, наступила зима. Дайолен теперь спал мало: мучили тревожные сны, и часто он просыпался от собственного стона...

Андар проснулся от того, что кто-то тряхнул его за плечи. Мальчишка заворчал: "Ну что тебе, что..."

Прямо в лицо ему смотрели темные неподвижные глаза Дайолена.

- Что там? - отрывисто спросил менестрель.

Андар взглянул и ответил сонно:

- Ну, закат...

Сон как рукой сняло. Какой закат на Севере? Да и ночь ведь...

Но там, за горами, вставало зарево, и небо стекало кровью по черным горным пикам... А потом - словно кто-то клинком рассек живую плоть неба - разошлись рваные края низких туч и ослепительно ярко вспыхнула Звезда... Из груди Дайолена вырвался хриплый звук, похожий на стон раненого зверя, и он упал ничком, впиваясь сведенными судорогой пальцами в мерзлую землю...

И потянулись дни - краткие и туманные, а ночи длились бесконечно, и Андар сидел рядом с Дайоленом, не решаясь ни на минуту оставить товарища одного. И, склоняясь к синеватым губам менестреля, слушал бессвязные слова, и глухие рыдания и навязчиво повторяющееся: "Я думал... звезды... какие они?.. Теперь я знаю... Я вижу твои глаза... Твои глаза..."

Он все-таки задремал, наверно. Очнулся, как от удара, от страшного крика, рванулся к Дайолену - и отшатнулся, встретив неподвижный нечеловеческий взгляд.

В ту ночь на землю обрушился звездопад...

Дайолен молчал. Часто брал он в руки черную лютню, и струны стонали и плакали под его пальцами, но он никогда не пел. Они шли на восток, а Дайолен все оглядывался назад - туда, где горела Звезда - так ярко, что и свет солнца не мог затмить ее; туда, где билась Звезда - как задыхающееся, рвущееся в агонии сердце. И свет ее был - свет глаз, которым не сиять уже никогда; и свет ее был - боль, которой нет сильнее...

Прошла странная молчаливая весна, отплакало печальное лето, отпылала огнем и кровью осень... Ранняя зима застала их в лесу, к которому пришли они, миновав неприветливый перевал и переправившись через широкий речной поток на неумело связанном плоту.

- Стойте!

Стройный лучник возник бесшумно, словно из ниоткуда: только что не было никого - и вот, стоит у ствола тысячелетнего дерева, и волосы отливают бледным золотом в лучах неяркого предзимнего солнца.

- Кто вы, откуда и куда держите путь?

Лучник говорил на наречии Синдар со странным непривычным акцентом.

- Кто это? - тихо спросил Дайолен.

- Не знаю, - так же приглушенно ответил Андар. - По обличью вроде Эльф... Одежда странная...

- Мы странники, - сказал Дайолен. - Идем на Восток.

- Ты менестрель? - лучник заметил лютню.

- Да... Позволите ли нам обогреться? Правда нам нечем отплатить за гостеприимство... разве что песней.

Эльф подумал немного.

- Идите за мной. Я отведу вас к правителю.

Андар с некоторой опаской поглядывал на Дайолена, но тот шел уверенно, лишь изредка касаясь стволов деревьев, и мальчик перестал волноваться.

Дом правителя здешних Эльфов был украшен тонкой резьбой по дереву: золотисто-светлый, словно пропитанный солнцем, звенящий и легкий. Андар заметно робел, но Дайолен держался с достоинством, и мальчик успокоился, только старался держаться поближе к менестрелю: мало ли, что может случиться?

Правитель Эльфов встретил их в небольшом круглом зале. Пол был устлан мягкими шкурами, и Люди шли словно по щиколотку в мягком теплом мху. Остановившись, Дайолен учтиво поклонился. Андар последовал его примеру.

Собравшиеся в зале Эльфы - кто сидел на резной скамье, кто прямо на полу, на шкурах - с интересом разглядывали Людей.

Старший - невысок ростом, строен и красив, в черных одеждах. Тонкая талия перетянута поясом из стальных пластин - у правителя почти такой же, серебряный: металл здесь - редкость. Черные волосы спадают на плечи тяжелой волной, лицо смуглое, с острыми по-птичьи чертами. Но самое странное - глаза: в мягких, по-девичьи длинных ресницах - две темно-зеленых, горящих странным огнем звезды, неподвижно смотрящих в лицо правителя. Становится не по себе от глубокого взгляда: как в душу глядит.

Младший - совсем мальчишка, светловолосый и хрупкий; кожа тонкая, прозрачно-белая, яркий румянец на высоких скулах. Смотрит настороженно, как лесной зверек: глаза - черные, глубоко посаженные. Одет не по-здешнему, но цвета те же - цвета леса. Только - меч у пояса, или, скорее, длинный кинжал: словно паж или телохранитель - у старшего оружия нет.

А темные глубокие глаза не отрываются от лица правителя. У Эльфа глаза тоже зеленые, но светлые как листва, пронизанная лучами солнца, с золотыми искрами. Если бы не это да не странная - зеленый лист с золотыми прожилками - пряжка подбитого мехом плаща, правитель ничем не отличался бы от собравшихся в зале: та же одежда из тонко выделанной тисненой золотисто-коричневой кожи и темно-зеленого полотна, разве что рубаха вышита богаче - зелено-золотыми нитями: тонкая вязь цветов и листьев.

- Приветствую тебя, Правитель Лесов, - Дайолен говорил на языке Синдар.

- Привет и тебе, менестрель, странник, пришедший от Заката.

У правителя был мягкий звучный голос, похожий на ласковый свет солнца, пробивающийся сквозь листву - по крайней мере, так казалось Дайолену.

- Ешь и пей, обогрейся у огня. Потом, если захочешь, расскажешь нам о своих странствиях: должно быть, ты многое видел в пути...

Андар метнул быстрый взгляд на Дайолена, но менестрель только тихо улыбнулся и поблагодарил.

- Правитель Айонар, позволь задать тебе вопрос...

- Спрашивай, менестрель.

- Твои глаза... У Эльфов они другие. Почему?

Правитель задумался. Андар внутренне ахнул: откуда Дайолен знает? А если Эльф разгневается?.. Мальчишка невольно огляделся по сторонам: их слишком много, если что - не уйти. И смотрят странно.

- Трудный вопрос задал ты, странник. Я не знаю и сам, из какого рода была моя мать. Я плохо помню ее. Она тоже пришла от Заката в давние времена... вернее, ее нашли в лесу. Она была молода, совсем девочка, дикарка; все молчала и смотрела, как испуганный зверек. Одета была в обноски, ноги изранены и загрубели - видно, долго бродила по лесам. Она была - Эльф, но непохожа на нас: волосы - как черная бронза, а глаза - зеленые звезды... Говорят, она была очень красива. Говорят, когда пела - умолкали птицы, словно стыдясь своих грубых голосов. Я помню только ее руки: маленькие, тонкие, теплые... Имя у нее было странное - Айони. Отец мой полюбил ее, и она стала его женой. Она умерла, когда мне минуло пять лет. Прилегла на траву и уснула... Так и думали, что спит. Отец тосковал по ней и через несколько лет ушел. Он говорил - однажды, незадолго перед смертью матери, пронесся над лесом черный ветер, и она плакала, протягивала руки к небу и шептала странные слова, словно вдруг вспомнила, откуда она и кто она... Только никому не рассказала об этом, все повторяла что-то об ушедшем народе, о сбитых черных птицах и о Звезде... Одно осталось от нее - взгляни...

Менестрель подошел к правителю, и в его руку легла брошь - кленовый листок из камня с мягко мерцающей каплей росы. Что-то дрогнуло в сердце Дайолена:

- Никто не знал, откуда приходили они - странники в черных одеждах; но плащи летели за их плечами как крылья птиц, и глаза их сияли как звезды... Странна была их речь, печальны были их песни, знали они имена богов, но не пели о Благословенной Земле... Говорили они о звездах, но иные давали им имена...

- Ты слышал о них? Ты знаешь о них?

Снова - всевидящий темный взгляд:

- Вы храните память?

- Мы помним... Они учили нас... Кто были они? Мы не знаем имен, менестрель...

Голос жесткий и ровный:

- Имен не осталось. Приказано забыть. Я спою.

Никто не успел ответить: запели струны черной лютни, и ясный чистый голос взлетел под золотистые своды...

Он пел, глядя куда-то поверх головы правителя, и все ниже опускал голову Эльф. Человек говорил - Учитель, не называя имени; человек именовал Людьми тех, кого знали как Эльфов Тьмы, Черных Эльфов, отступников. И плакала лютня, и высокая скорбь была в словах, и полынным серебром звенела мелодия...

Долго молчал правитель, а потом тихо сказал:

- Этого не может быть... но песня не лжет...

Новый голос хлестнул, как плеть:

- Прислужник Врага! Как ты смеешь... как смеешь петь такое!

Эльф выступил из тени. Он был одет по-иному: в доспехах, опоясан мечом, чью рукоять стиснули сейчас пальцы, унизанные драгоценными перстнями.

Взгляд менестреля остановился на лице говорившего:

- Прости, я не сразу увидел тебя, Нолдо, - с легкой усмешкой сказал Человек.

- Лжец! Морготово отродье!

Дайолен вздрогнул как от удара, но голос его звучал спокойно:

- Я говорю правду, и ты знаешь это. Иначе мои слова не разгневали бы тебя, Нолдо.

- Я загоню их тебе обратно в глотку, смертный! - крикнул Эльф.

Андар вскочил и схватился за меч, заслонив собой менестреля. И тогда заговорил правитель. Тихий голос его прозвучал властно и сурово:

- Ты, Нолдо, и ты, мальчик - вложите оружие в ножны. Умерь свой гнев, воитель: пока еще я властвую здесь, и никто не поднимет меча на моих гостей - таков закон гостеприимства. Не заставляй меня жалеть о том, что тебе позволили оставить при себе меч.

Нолдо резко развернулся и вышел из зала. Правитель проводил его долгим взглядом.

- Странны песни Смертных... Верно, слово ранит больнее клинка... Горько слушать тебя, менестрель... и все же - пой. Я хочу слышать, хочу знать. Пой, я прошу тебя.

И снова запел Дайолен - о том, чего не мог видеть, о том, что услышал в биении Звезды. И правитель сидел, впившись в виски пальцами, а потом еле слышно прошептал:

- Не надо... Не надо больше... Больно...

Звенящая тишина повисла в маленьком зале. Правитель беспомощно смотрел в глаза менестрелю, и голос его прошелестел как осенняя листва:

- Мне нечем одарить тебя... да, кажется, ты и не взял бы дара, ибо песни твои выше всех даров... Прими хотя бы это...

Бесшумно подошел к менестрелю слуга и, поклонившись, подал ему резной деревянный кубок, оправленный в серебро:

- Правитель посылает тебе эту чашу, менестрель.

Дайолен поднял глаза на Эльфа и протянул руку. Рука замерла в воздухе

- как-то беспомощно.

- Что же ты? - начал было правитель. И вдруг осекся. - Ты... ты не видишь?

Горькая улыбка тронула губы Дайолена:

- Я слеп от рождения, правитель.

- Но как же...

- Глаза - я вижу. Больше ничего.

Андар осторожно принял у Эльфа кубок и положил на него руку Дайолена. Менестрель поднялся:

- Пью за тебя, правитель!..

Эльф подошел бесшумно и сел рядом.

- Менестрель.

- Да?..

- Я хотел просить тебя спеть мне.

- О чем ты хочешь услышать? - Дайолен выглядел задумчивым. - О заповедных лесах Дориата? О государе Элу Тинголе и его королеве Мелиан? Или о королевне Лютиэнь, прекраснейшей из Бессмертных?

- Да! - порывисто ответил Эльф - и тут же вскинул на Дайолена удивленный взгляд. - Но как ты...

- Ты Синда, и, судя по выговору, из Дориата.

- Ты так хорошо знаешь языки Эльфов? Откуда? Впрочем, нет, потом; пой.

- Хорошо, - у менестреля была странная улыбка. - Только я буду петь по другому. Не так, как рассказывают у вас.

- Это все равно.

...Только один раз Эльф не смог сдержать тяжелого вздоха.

- Странная... песня...

Теперь Дайолен смотрел ему в лицо - очень серьезно и печально.

- Откуда вы там, на Севере, знаете это?

- Но ведь они пришли именно к нам, - так же серьезно ответил менестрель. - Я не думал, что ты дослушаешь до конца.

- Теперь уже все равно. Кто тебе это рассказал?

Дайолен не ответил.