крутили пальцем у виска, показывали средний палец, а с темнотой начали
слепить фарами встречные машины. По оживлению на трассе можно было точно
определить, что наступил вечер пятницы, и обнищавшие, оголодавшие офицеры
его полка, обслуга, технари, пилоты да и прапорщики тоже, поскольку тащить
со складов уже было нечего - вся эта служилая, по воле судьбы
предприимчивая гвардия выезжала на промысел в торговый городишко. Там они
брали на борт мешочников и гнали в Читу за товаром на круглосуточный
оптовый рынок. Обернувшись в одну ночь, можно было заработать половину
своего должностного оклада.
Здесь уже не нужно спрашивать, где я? Здесь все узнавалось, и только
Шабанова никто не узнавал...
Он шагал безразличный, подавленный и к тому же ощущал, как наваливается
усталость и одновременно - старческое спокойствие. Он не думал, что его
ждет, кто и как встретит, и даже кольцо, доказательство уничтоженной
"Принцессы" и выполненного долга, не вселяло никакой надежды на будущее.
Чуть ли не с того мгновения, как он пробудился в третий раз, в голове
вставали картины того мира, который он утратил.
Так же безвозвратно, как человек утрачивает детство.
Изредка он поднимал глаза, озирался, будто возвращая себя в реальность,
встряхивал свои думы, возвращаясь на землю, вспоминал, что впереди после
таких передряг будет наверняка отпуск, отдых, и ни чуть не сомневался, что
для него все обойдется и от полетов не отстранят; что, наконец, пришла
весна, и скоро все оживет, зацветет, запоет, и он тоже постепенно избавится
от памяти, освободится от абстрактного сознания и будет воспринимать мир
таким, каков он есть.
Он хотел этого и усилием воли пытался отодрать себя от прошлого, но
получалось, будто песочные часы переворачивал: золотистая струйка мыслей о
потерянном мире вновь текла помимо его желания.
В Пикулино между домов дотаивали последние сугробы и солдатики, несмотря на
поздний час, собирали подснежники - сгребали вытаявший зимний мусор. И
здесь его никто не узнавал и никто не обращал внимания, разве что воин с
граблями сказал своему товарищу:
- Гляди, какой автомат интересный.
Шабанов сразу же отправился к командирскому дому, хотя ключи от квартиры и
одежда оставались на КП в личном шкафу, однако топать еще два километра не
было никаких сил. Он поднялся до двери Заховая, позвонил, прислонясь к
косяку. Открыла старшая дочь Ульяна, сначала отдернулась, потом узнала,
немо вытаращила глаза.
- Ключи, - сказал он.
- А папы нет дома...
- Мне нужны ключи.
Дочка особиста засуетилась и с испугу сначала отдала ключи, затем
спохватилась, выскочила на площадку, пошла следом по лестнице.
- Там опечатано! Мы начали клеить обои... Потом опечатали дверь...
- Пропала халтура, - буркнул он, проткнул бумажки на скважинах, открыл
замки и, войдя в квартиру, сразу же заперся, включил свет.
Повсюду царил ремонтный кавардак: сдвинутая с мест казенная мебель,
сорванные обои на полу, ведра, банки, кисти... Он перешагнул через все это,
сунулся на кухню, затем ушел в спальню, сел на диван и стал разуваться.
Сорванная в каменной осыпи подметка неожиданно и некстати напомнила ему
Агнессу.
Когда она явилась к Шабанову в беседку с "Принцессой" в руках и летном
костюме вместо свадебного платья, на левом ее ботинке тоже не доставало
подметки и она заметно прихрамывала.
Потом ничего, привыкла...
Он отшвырнул обувь и повалился на диван. И лишь ощутив под спиной ком,
вспомнил, что не снял НАЗ. Вставать больше не хотелось, потому Герман
выпутался из лямок, выдернул ее из под себя и тут заметил парашют, торчащий
из горловины, потянул его, ощущая, будто вытягивает из себя память...
- Это будет наше брачное ложе, - сказала Агнесса, расстилая его на мшистой
земле - играла, как в детстве играют мальчик и девочка, уединившись
где-нибудь на сеновале или чердаке. - Смотри, как мягко! А шелк такой
приятный на ощупь...
- На брачное ложе нужно стелить тигровую шкуру, - вспомнил Шабанов. - Есть
такой обычай на Кавказе...
- Тигровую шкуру?! - встрепенулась она и тут же добавила с сожалением. - Но
ее нет, здесь не водятся тигры... Пусть наше ложе будет покрыто парашютом!
Я видела, как ты спускался на нем и еще тогда подумала - вот бы лечь на
купол и поваляться!
- Тогда он был наполнен воздухом...
- Хорошо! Сейчас мы его снова наполним!
Ткань под ними вдруг стала вздуваться и, отрываясь от земли, превратилась в
упругий шар...
Герман затолкал, забил в НАЗ вытянутый клок шуршащей, будто змеиная шкура,
ткани, запнул мешок в дальний угол и снова лег. Эх, снова бы впасть в
анабиоз, закрасить, затушевать, заспать всђ, и очнуться с ясной головой и
чистой душой, вернуть не тот утраченный мир, показанный Агнессой, а
прежний, земной и реальный...
Он закрыл глаза и лежал так около часа, уговаривая себя спать, потом
расстелил постель, разделся и лег под одеяло - должен сработать стереотип
поведения; провалявшись еще час, включил телевизор. Раньше этот "ящик"
помогал не только от навязчивых мыслей, но и от бессонницы. Шла
развлекательная программа, юмор был припошлейший, на уровне живота, когда
бьют барабаном по голове или тортом по морде, да еще к этому был приписан
заэкранный дурной и беспричинный смех.
Вместо сна вскипало раздражение, однако он заставил себя смотреть и слушать
минут двадцать и внезапно почувствовал в себе яростное озлобление незнаемой
раньше силы, однако же без всякой истерики. С тем же старческим
спокойствием Шабанов открыл окно, аккуратно отключил телевизор от сети,
антенны и выбросил на улицу. Там похолодало, сеял мелкий дождик и
пробрасывал снежок...
- Дождешься тут лета, как же! - прорычал Герман и захлопнул створки окна.
И вспомнил, что в эту пору наступают черемуховые холода - странное, почти
необъяснимое явление природы. Ну почему, почему на зацветающую землю, на
белопенные, благоухающие берега Пожни каждый год в одно и то же время
наваливается стужа? Не раньше и не позже, а именно в тот момент, когда
расцветает черемуха?!..
- Напиться! - вдруг осенило Германа. - Нажраться, чтоб рога в землю, и
придет покой!
Нет, разумеется, - похмелье, головная боль, тошнота, но все это лучше, все
иного порядка, иного качества... Он помнил, что в доме нет ни капли
спиртного, и потому, наскоро обрядившись в спортивный костюм, набросил
летную куртку и выскочил на улицу. Ночных магазинов в военном городке не
существовало по известным причинам, однако у прапорщика Сучкова в гараже
существовал подпольный, и по этой причине ему приходилось ночевать в
собственном "жигуленке" зимой и летом в железном, неотапливаемом боксе.
Шабанов пробежал дворами, напрямую, молясь по пути, чтобы Сучков (ударение
делали на первый слог) не упылил в Читу за товаром.
Не упылил, оказался на месте и открыл после условленного стука.
- Дай бутылку, - Герман протянул деньги.
- Бери две, - сказал прапорщик, считая купюры в полной темноте - знал их на
ощупь. - Все равно два раза бегать...
- Давай три.