и видели в любви только игру - интересную, захватывающую игру, играя в
которую, надлежало отдавать всего себя без остатка. А поскольку самым
интересным из всего прочего была, по их мнению, именно физическая
близость, то любились они до изнеможения, и каждый день, просыпаясь, уже с
нетерпением ожидали наступления ночи, чтобы со свежими силами отдаться
любовным утехам.
они воспитывались, как родные брат и сестра, никогда ничего не скрывали
друг от друга, нередко разговаривали на такие щекотливые темы, что у
Филиппа просто не повернулся бы язык заговорить об этом с кем-либо другим,
и им вовсе не обязательно нужны были слова, чтобы достигнуть
взаимопонимания. Для них было неважно, день сейчас или ночь, в постели они
или вне ее, - во всем они находили себе радость, когда были вместе.
настоящая любовь, а с Луизой у него было лишь пылкое детское увлечение...
Но когда он вспоминал прошлое, сердце его так больно ныло, так тоскливо
становилось на душе, что не оставалось ни малейшего сомнения: на самом
деле он любил Луизу.
единства, эмоциональной насыщенности и разнообразия, но это чувство,
безусловно, было первичнее, глубже, основательнее, чем то, которое
связывало его с Амелиной.
самую настоящую физическую боль, будто он потерял частичку самого себя,
своей плоти.
страдал.
полюбить.
окончательно искалечит Симону жизнь, полностью, а не только частично,
отняв у него жену.
другом, одним из трех самых близких его друзей. Время от времени, сжав
волю в кулак, он предпринимал попытки прекратить свою связь с Амелиной,
однако все его героические усилия пропадали втуне. Всякий раз Амелина
разражалась рыданиями, называла Филиппа жестоким, бессердечным эгоистом -
а это было выше его сил. Он ничего не мог противопоставить женским слезам,
тем более слезам своей милой сестренки, и уступал ей, мысленно упрекая
себя за беспринципность и в то же время радуясь, что Амелина вновь
окажется в его объятиях.
отличался, но и не был самодуром и никогда не обманывался насчет истинных
чувств Амелины. За время, прошедшее от получения известия о прибытии
Филиппа до его коронации, Симон почти смирился с мыслью, что рано или
поздно жена изменит ему с Филиппом. Но когда это случилось, он поначалу
вел себя, как сумасшедший, рыдал, как малое дитя, на все заставки
проклиная мир, в котором живут эти неблагодарные, коварные и вероломные
создания - женщины. Сгоряча он решил немедленно уехать с Амелиной из
Тараскона, но едва лишь заикнулся об этом, как она закатила истерику и
напрямик заявила, что скорее умрет, чем расстанется с Филиппом. Тогда
Симон понял, что если и дальше будет настаивать на своем, то вообще
потеряет жену, которую беззаветно любит, и счел лучшим делить ее с
Филиппом, выбрав из двух зол меньшее. Он даже проявил несвойственное себе
благоразумие и на людях старался не выказывать своего отчаяния, зато в
постели с Амелиной не столько занимался любовью, сколько упрекал ее в
"развратности и бесстыдстве", что, понятно, не способствовало улучшению их
отношений.
Симоном и при этом не жадничал. Чрезмерный пыл Амелины он охлаждал
многочисленными романами с другими женщинами, избрав, по его же
собственным словам, тактику активного сдерживания. Пока она была умерена в
супружеской неверности, то и Филипп вел себя более или менее степенно; но
как только Амелина выходила за рамки приличия, выставляя их связь напоказ,
он расходился вовсю и менял любовниц чуть ли не ежедневно.
Гастон д'Альбре с его циничным отношением к женщинам частенько портил ему
аппетит.
главным образом потому, что она одна не в состоянии была удовлетворить его
животную похоть. К тому же почти каждый год Клотильда беременела и оттого
не очень огорчалась частым загулам мужа, относясь к ним с пониманием и
снисходительностью.
был неисправным романтиком и не единожды говорил Филиппу, в ответ на
предложение поухаживать за какой-нибудь барышней, что единственная
женщина, за которой он согласится ухаживать, а тем более - разделить с ней
постель, будет та, которую он полюбит и которая станет его женой. Такая
достойная уважения принципиальность не на шутку тревожила Филиппа, который
по своему опыту знал, как безжалостна бывает жизнь к идеалистам. Он
чувствовал себя в ответе за судьбу этого парня, брата Луизы - единственной
женщины, которую он по-настоящему любил и которая умерла шесть лет тому
назад при родах его ребенка.
Сионского явилось для Филиппа полнейшей неожиданностью. Если бы семь или
восемь лет назад кто-нибудь сказал, что Шатофьер потеряет всяческий
интерес к женщинам и, мало того, станет монахом, пусть и воинствующим,
Филипп расценил бы это как глупую и не очень остроумную шутку. Однако факт
был налицо: Эрнан не только строго соблюдал обет целомудрия, который
принес, надевая плащ тамплиера, но и по возможности старался избегать
женского общества. И хотя Эрнан никому не открывал свою душу, даже Филиппу
- за исключением одного-единственного случая, когда умерла его молочная
сестра, - но именно эти воспоминания наводили Филиппа на некоторые
догадки, какими бы смехотворными они не казались на первый взгляд. Ни для
кого из друзей Шатофьера не была секретом его детская любовь к Эджении,
все знали, что ее смерть стоила Гийому жизни. Но кто бы мог подумать, что
эта девушка-плебейка, дочь служанки, оставила в памяти Эрнана такой
глубокий след, который и семь лет спустя отзывался в его сердце острой,
неистребимой болью...
что препятствовало их осуществлению. В этой борьбе с собой она была совсем
одинока, она не позволяла вмешиваться и давать советы никому из подруг,
даже Маргарите.
мнение на сей счет как человека вступало в вопиющее противоречие с его
убеждениями священнослужителя, поэтому он не решался ни одобрять ее, ни
порицать. А что касается Монтини, то он, будучи в свои шестнадцать лет
хоть и начинающим, но уже довольно опытным сердцеедом, тем не менее, очень
уважал Бланку, чтобы пытаться соблазнить ее. С ней они быстро стали
хорошими друзьями, Этьен оказался на редкость умным, интересным и весьма
порядочным молодым человеком, так что вскоре Бланка начала испытывать к
нему не только физическое влечение, но и дружескую симпатию.
способствовали логическому завершению начавшегося месяц назад грехопадения
Бланки.
главе королевской армии в Страну басков, где местные крестьяне,
недовольные своим положением полурабов, в очередной раз подняли мятеж,
требуя отмены крепостного права, как это уже было сделано в остальных
провинциях Наварры.
Наварре, в Памплону прибыл его высокопреосвященство кардинал Марк де
Филиппо, архиепископ Тулузский. Во время воскресной проповеди в соборе
Пречистой Девы Марии он, рассуждая о святости брачных уз, пожалуй,
несколько погорячился и прямиком заявил, что один из супругов, совершающий
прелюбодеяние, не вправе требовать верности от другого, ибо, по его
твердому убеждению, супружеская верность должна быть взаимной.
согласовывалось с общепринятыми нормами христианской морали, Бланка решила
для себя, что церковь (по крайней мере, в лице архиепископа) не станет
сурово осуждать ее, если она изменит своему мужу, который, кстати сказать,
не имея доступа в спальню жены, вместе с тем не помышлял о воздержании и
регулярно проводил ночи с женщинами - главным образом с молоденькими
горничными, что было одной из его слабостей.
спустя несколько дней после знаменательной проповеди архиепископа, явился
той самой каплей, которая переполнила чашу терпения Бланки.
нежилась в постели, ожидая теплую купель, когда в ее спальню вошла
Матильда. Сдержанно пожелав ей доброго утра и извинившись за вторжение,
девушка присела на край кровати и устремила на кастильскую принцессу
Махров Алексей
Прозоров Александр
Апраксина Татьяна
Якубенко Николай
Прозоров Александр
Шилова Юлия