Чтение 45–й страницы книги ~Хозяйка источника~

Чего только стоят твои козни с целью опорочить Брендона - а ведь раньше
ты превыше всего ценил семейную солидарность, всегда выступал в роли
миротворца, тебя безмерно огорчала наша вражда с Александром, ты не
уставал убеждать нас в том, что братья должны жить в мире и согласии... И
вообще, какого дьявола ты сунулся в политику? Тебя никогда не прельщала
светская власть, ты даже оружие не любишь носить.

Амадис тяжело вздохнул и поставил свой бокал на стол.

- Всему виной мои комплексы и страстное желание избавиться от них. Я
хотел доказать себе и другим, что могу с толком распорядиться властью...
но доказал обратное. Да и отец был хорош. Он так унизил меня, что я просто
не мог стерпеть.

Мне казалось, что все тычут в меня пальцами, исподтишка смеются надо
мной...

- И ты решил проучить их?

- В первую очередь отца. Да простит меня Митра, наш отец был воистину
великим человеком, но он был и на редкость бессердечным человеком. Почему
он не поговорил со мной по душам и не дал мне понять, что не хочет видеть
меня своим преемником? Я бы сам отрёкся от титула наследного принца, без
малейшего нажима с его стороны.

- Ты мог бы сделать это по собственной инициативе.

- Мог, но не сделал. Я боялся упрёков отца, не хотел лишний раз
услышать, что не оправдал возложенных на меня надежд. Ведь я даже не
подозревал о его истинных намерениях... И потом, меня возмутил цинизм, с
которым он использовал твоё имя, чтобы устранить меня с пути Брендона. Это
было подло и безнравственно.

- И ты ответил той же монетой, - прокомментировал я. - Подлостью на
подлость, безнравственностью на безнравственность. От обиды и унижения ты
расколол нашу семью на два враждующих лагеря. Твоими стараниями Брендон и
Бренда едва не превратились в отверженных из-за тех нелепых сплетен о них,
что распространялись твоими сторонниками...

Тут Амадис коротко хохотнул:

- Ну, уж нет! Этого ты мне не пришьёшь. Никакой нужды порочить доброе
имя милых твоему сердцу близняшек не было. Они сами с пятнадцати лет
старались вовсю, дискредитируя себя. Я не знаю, спали они друг с дружкой
или только пробовали, но они так остро реагировали на самые невинные шутки
в адрес их тесной дружбы, с таким негодованием отвергали любые намёки, так
пылко и с таким жаром убеждали всех и каждого, что между ними ничего нет и
быть не может... Впрочем, я не оправдываюсь. За время твоего отсутствия я
наломал столько дров, что сейчас вот-вот вспыхнет пожар. И кровь, которая
прольётся, будет на моей совести.

А
бедная глупышка Рахиль сейчас отчитывается перед своим Адонаем за то
дурацкое упрямство, которое, в конечном итоге, привело к её смерти. Будь
она менее амбициозной, менее честолюбивой и тщеславной... Да что и
говорить! Всё равно прошлого не вернёшь и допущенных ошибок не исправишь.

- Как давно ты начал подумывать о том, чтобы уступить Брендону корону?

- Фактически с первого дня царствования. Как только я приступил к
управлению государством, так сразу же понял, что ни черта у меня не
получится.

- И всё-таки продолжал править. Почему?

- Если откровенно, то поначалу мне недоставало мужества открыто
признать своё поражение. Порой очень трудно отличить гордость от гордыни,
особенно когда твои оппоненты настроены крайне агрессивно и непримиримо. А
потом появилась Рахиль, дела в Доме пошли на лад... гм, более или менее.
Во всяком случае, сторонники Брендона перестали талдычить, что Дом
разваливается прямо на глазах и предрекать моё скорое падение. Я обрёл
твёрдую почву под ногами и уже мог разговаривать с оппозицией на равных,
предлагать компромисс, а не сдаваться на милость победителей. Однако... -
Тут он умолк в задумчивости.

- Но Рахиль заупрямилась, - продолжил я.

- Да, - кивнул Амадис. - Власть вскружила ей голову, она не хотела быть
женой всего лишь верховного жреца, ей нужна была только корона.

- А ты не мог перечить ей ни в чём. Странный ты всё-таки человек, брат.

Женщины от тебя без ума, но как только они становятся твоими, то
обретают над тобой невероятную власть. Ты готов потакать любым их
капризам. - Я немного помедлил, колеблясь, затем спросил: - А как это
вообще получилось с вашим браком?

- Небось, тебе поведали басню о том, что якобы царь Давид подсунул мне
свою дочку в роли троянского коня?

- Среди прочих я слышал и такую версию.

- Всё это бред собачий. Как, впрочем, и то, что я женился на Рахили,
чтобы досадить родственникам. Никакого злого умысла ни с чьей стороны и в
помине не было. Просто однажды наши дорожки пересеклись и... - Амадис не
закончил и улыбнулся той особенной улыбкой, глубокий смысл которой,
очевидно, способны постичь лишь самые прожжённые ловеласы. - Ты ведь
знаешь, я люблю всех хорошеньких женщин, но в Рахили было что-то
особенное; меня влекло к ней с непреодолимой силой... Честное слово, мне
будет её очень не хватать.

И тут я понял, что уже вынес свой вердикт. Передо мной был прежний
Амадис, которого я хорошо знал и который, несмотря на все недостатки, мне
нравился. Я хотел верить в его невиновность и испытал огромное облегчение,
убедившись, что действительно верю ему. Амадис ещё тот фрукт, он горазд на
многое, в том числе на подлость и коварство, но расчётливо убить женщину,
тем более беременную женщину, тем более беременную его ребёнком и тем
более сыном - нет, это не в его стиле.

- Яблони уже зацвели? - спросил я.

Амадис внимательно посмотрел на меня. В его глазах застыл немой вопрос.

- Да, - сказал он. - Как раз в цвету.

Я встал.

- Если не возражаешь, давай прогуляемся в саду. Я так соскучился по
цветущим золотым яблоням.

Это был мой ему ответ. Амадис очень любил свой яблонёвый сад, где
аккуратными рядами между узенькими аллейками росли карликовые деревья,
которые дважды в году приносили небольшие сочные плоды с золотистой
кожурой, а в период цветения источали дивный пьянящий аромат. Как-то раз,
давным-давно, мы с Александром, желая свести счёты, устроили там дуэль до
первой крови (между делом замечу, что я победил); Амадис, прознав об этом,
был вне себя от ярости. Он назвал свой сад островком мира и согласия в
бушующем океане страстей и строжайше запретил нам приходить туда, как он
выразился, "с камнем за пазухой и со злом на уме".

Я
запомнил его слова.

Мы вместе вышли из кабинета и направились вдоль людного коридора к
дальнему его концу, по пути привлекая к себе всеобщее внимание. На меня
смотрели с любопытством, а на Амадиса - с неопределённостью... Да, да, я
не оговорился - именно с неопределённостью. Все понимали, что, по большому
счёту, дальнейшая судьба Амадиса зависит от меня, и теперь, глядя на нас,
гадали, к какому выводу я пришёл и, соответственно, как им надлежит
относиться к человеку, который совсем недавно был их королём. Кто он - мой
пленник или же член будущего дуумвирата, духовный лидер Дома Света?
Впрочем, тот факт, что мы шли рука об руку и мирно разговаривали, вселял
надежду, что единство в семье будет восстановлено.

В конце коридора Амадис замедлил шаг. Его внимание привлёк молодой
человек среднего роста, кареглазый шатен, в чертах лица которого было
что-то восточное, вернее, семитическое. Он одиноко стоял у стены и смотрел
на приближавшегося Амадиса не так, как остальные. В его взгляде не было
неопределённости, а было хорошо знакомое мне предчувствие дальней дороги.

- Здравствуй, Джона, - сердечно произнёс Амадис, остановившись перед
парнем. - Ты хотел поговорить со мной?

- Я хотел засвидетельствовать вам своё почтение, милорд, - ответил тот,
скорее с английским, чем с еврейским акцентом. - И попрощаться. Сегодня я
покидаю ваш Дом.

- Возвращаешься в Израиль?

- Нет, милорд. Там я уже был.

- Тебя не приняли?

- Можно сказать, что так. Его величество отнёсся ко мне хорошо, зато
другие дали мне понять, что моё присутствие в Доме нежелательно.

- И что ты думаешь делать?

Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами:

- Пока что не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там
немного, потом... Ну, а потом видно будет. В конце концов, Вселенная
велика, где-нибудь да найдётся в ней место и для меня.

- Что ж, желаю удачи... - Амадис повернулся ко мне и сказал: - Артур,
позволь представить тебе Иону Бен Исаию, сына Исаии Бен Гура. Его жена
была приближённой Рахили и погибла вместе с ней.

Молодой человек сдержанно поклонился:

- Моё почтение, милорд. Я много слышал о вас и хочу надеяться, что вам
удастся предотвратить войну между нашими Домами.

- Я тоже хочу надеяться, - ответил я без особого энтузиазма; мои
опасения, что войны не избежать росли и крепли не по дням, а по часам. -
Так, стало быть, вашим отцом был Исаия Бен Гур? А я не знал, что у него
есть сын.

- Он тоже не знал. Это обнаружилось уже после его смерти. Вы были
знакомы с моим отцом?

- Не очень близко. Но всегда был самого высокого мнения о нём.

- Не сомневаюсь, что мой отец был самого высокого мнения о вас.

Я непроизвольно улыбнулся в ответ на этот незамысловатый комплемент.
Мои отношения с Исаией Бен Гуром, внучатым племянником царя Давида, нельзя
было назвать дружественными, но и врагами мы никогда не были. А его сын
сразу вызвал у меня симпатию - то ли по причине сердечного отношения к