мной чувствует себя в безопасности.
Ивана от НИХ защитить? Да они тебя просто не замечали!"
готова; тем более, что сразу решила от Ивана детей не заводить. А вот вызов
в первый отдел, последовавший через три месяца после свадьбы, явился для
нее полной неожиданностью.
Институте был свободный), она обнаружила на своем столе записку от
Бегемота: "Танька в первый отдел срочно три раза вызывали!!!!!" В раздумьи
Таня опустилась на стул -- что бы это значило? Записка не содержала
никакого объясения ... и вообще ничего не содержала, кроме наглого
небрежения знаками препинания. Самого Бегемота в наличии не имелось --
спросить о подробностях не у кого ... Что ж делать?... Еле переставляя ноги
и царапая каблуками-шпильками по полу, Таня поплелась на шестой этаж. Душа
полнилась плохими предчувствиями -- эх, с Давидом бы посоветоваться ... так
ведь все еще в Архангельске! Может, пустяк какой-нибудь в документах?
первого отдела отправила Таню в 624-ую комнату, а тамошний очкастый дядька,
спросив фамилию и позвонив куда-то, переслал еще дальше -- в 651-ую. Тут
начались неожиданости: в 651-ой ее встретил заместитель директора по режиму
полковник Вячеслав Петрович Хамазюк.
включая временную замену вечнобеременной Костиной, знали, что он-таки
полковник. Вернее, считали, что полковник, поскольку Хамазюк мог, в конце
концов, оказаться товарищем, а слухи насчет полковника -- сам про себя
распускать, для пущего уважения. Товарищ-полковник всегда казался Тане
личностью загадочной -- не гипотетической принадлежностью к КГБ, а тем, что
имел покрасневшее лицо. Во всех случаях имел, независимо от погоды. И не
просто румянец на щеках или, там, красный лоб -- а все лицо. И, к слову,
красного лба он как раз иметь-то и не мог, ибо не имел лба вообще: шевелюра
его, согласно странному капризу природы, начиналась почти сразу от бровей.)
товарища-полковника за версту разило водкой. С уважением посмотрев на часы
(11:15, всего четверть часа с открытия вино-водочного), Таня уселась на
предложенный ей стул.
осведомленность в ее делах, распросил о приближавшейся персональной
выставке. Потом спросил о зарплате -- согласился, что маленькая. Разговор,
однако, не вязался: Таня отвечала коротко и невпопад, ерзала на стуле и
даже однажды уронила с ноги туфель. Вздрогнув от туфельного стука,
товарищ-полковник перешел к делам личным: как семья, дети ... что пишет
бывший муж из Англии?... Таня с облегчением вздохнула (весь сыр-бор,
оказывается, из-за Сашки!) и радостно сообщила, что не пишет ничего. "Вот
негодяй!" -- с жаром защитил интересы советских женщин заместитель
директора и без перехода предложил Тане звать его, заместителя, просто
Славой. "Мы же с тобой простые советские люди!" -- добавил он; и уж на что
Таня была зеленая, а все ж поняла, что дело плохо: сейчас будут вербовать.
Все еще предполагая, что ее вызвали из-за Сашки, она стала уверять
товарища-полковника, что никаких связей с изменником родины не
поддерживает. И даже с его семьей в Москве! -- что, кстати, являлось чистой
правдой: после того, как Андрюшка, сходив в гости к сашкиной родительнице,
заявил, что "мама -- слюха", они с родительницей разругались вдрызг.
проницательностью (не всякая смогла б догадаться о тайной причине вызова!),
а также самообладанием, удержавшем не вступиться за балбеса Сашку из
чувства противоречия. Тут-то, когда она разомлела, товарищ-полковник ее и
ошарашил: знает ли Таня, что ее второй муж занимался ранее антисоветской
деятельностью?
она забыла начисто! Да и не мудрено, что забыла: когда они с Иваном
познакомились -- тот в Группе уже три года, как не состоял. Даже не
вспомнил о ней ни разу! -- а Таня и не расспрашивала: частично из-за своей
аполитичности, а частично -- других проблем у них хватало ... Она теперь
уже не понимала, чего следует ожидать.
люди, сбившие ее больного мужа с прямой линии, все еще на свободе? А не
полнится ли ее советское сердце праведным гневом, когда они продолжают
растлять другие слабые души антисоветским гноем? И не долг ли ее
комсомольский помочь несгибаемым органам (он так и выразился: "несгибаемым
органам" -- у Тани чуть опять не упал с ноги туфель) в их борьбе с
идеологическим врагом?
отвечала, не зная, как себя вести. Предупреждение по поводу выставки
прозвучало предельно ясно (то, что расспросы в начале разговора являлись
предупреждением, сомнений теперь не вызывало). С другой стороны, от нее не
требовали ничего конкретного, так что лезть в бутылку смысла пока не было.
Таня начала мямлить про поддержку советских идей в принципе, но непонимании
своих ближайших задач.
поддержка идей, конечно, а упоминание задач, мгновенно истолкованное, как
сигнал потенциального согласия. Широко улыбнувшись, товарищ-полковник
сказал, что о задачах они поговорят в другой раз ... нескоро ... Вот только
подписочку о неразглашении он попросит Танюшу подписать -- и пусть себе
идет с Богом.
должно было понять, что подписывать нельзя категорически! А голос-то его,
голос, чего стоил: сладкий как мед: "Танюша", "подписочка" ... тьфу, дура,
слов нет! Единственным ее извинением служила полная неопытность. Казалось:
подпишешь -- и сразу ноги можно уносить. Но сразу не получилось: бережно
спрятав подписочку в сейф, товарищ-полковник как бы невзначай спросил: "А
ты, кстати, завтра в шесть -- не занята?" Таня обмерла. "Я думаю -- чего
нам разговор откладывать? -- рассудительно продолжал он, -- Завтра и
поговорим. После окончания рабочего дня -- никто не помешает ... Ну, до
завтра, дорогуша моя, покедова!"
за плащом и бросилась из Института вон. Стоял ранний октябрь, но было уже
холодно -- липы на улицах Москвы чернели голыми ветками. Замахав рукой
проезжавшему мимо такси, она поехала на свое думательное место --
Патриаршие Пруды.
мамаш с колясками, размышляла изо всех сил ... вот только идеи ее все
носили нереально-разрушительный характер. Например: придти завтра к
товарищу-полковнику и плюнуть ему в лицо, как партизан гестаповцу! Или,
скажем, попросить у Мазаевой портативный Филлипс, подаренный
любовником-дипломатом, пронести под платьем и записать всю беседу на
пленку. А потом переслать на Би-би-си -- пусть гад повертится! Вскоре,
однако, разрушительность идей пошла на убыль -- возобладал страх за
выставку: ведь сколько сил угрохано на получение разрешения и организацию!
А может, просто не ходить к товарищу-полковнику -- и будь, что будет!...
Подумав, однако, минут пять, вариант этот она с сожалением забраковала: не
придет завтра -- вызовут послезавтра ... Нет, вопрос надо решать на корню
-- раз и навсегда. Эх, жаль, нет Давида в Москве ... и ведь не позвонишь
ему в Архангельск по такому поводу!
даже вида не показывать! Только-только выходили -- а тут, неровен час,
опять в Психздоровье загремит.
дома, ни утром на работе. Над ней висел выбор из двух проигрышных
вариантов: отмена персональной выставки или потеря персонального
достоинства. Буквально до самого последнего момента Таня надеялась, что
придумает какой-нибудь компромисс, приемлемый одновременно и для ее
совести, и для служебных обязанностей товарища-полковника. Лишь постучав в
дверь 651-ой комнаты, она внезапным инстинктом поняла, что такого
компромисса не существует: единственный выход -- отказываться от всего.
-- поскольку принятое в последнюю секунду решение было правильным.
Оставалось лишь мягко, без скандала, воплотить его в жизнь: "Все понимаю,
но подписывать дальнейшие бумаги считаю ненужным. Если я что плохое услышу,
то и без бумаг, как честный советский человек, сообщу куда следует!" -- а
дальше по обстоятельствам. В общем, шанс у нее имелся -- и шанс неплохой.
неожиданности: замены комитетского состава в ходе встречи. А именно: вместо
ее друга Славы в 651-ой комнате сидела тощая змееподобная девица в
облегающем шерстяном платье и гладкой прическе. Может, начальство решило,
что девочки-подружечки скорее общий язык найдут ... а вернее всего, за семь
часов с открытия магазина товарищ-полковник так назюзюкался, что допрос
проводить уже не мог. "Глебова? -- с фальшивой радостью проскрипела Змея
противным тонким голосом, -- Заходи. Я вместо Вячеслав Петровича беседовать
с тобой буду."
оттого, что та не представилась, а может, из-за обращения по фамилии:
Глебова. Неужто не могла в танином досье имя посмотреть? Да и к встрече с
товарищем-полковником Таня худо-бедно, а подготовилась: одела костюм с
короткой юбкой (не то, чтобы мини, а так ... чуть выше колен) и