Чтение 45–й страницы книги ~Старый год~

поволок к императорской приемной, которая располагалась в бывшей комнате
милиции - вывеска так и не была снята. Коленка болела. Люся прихрамывала.

Велосипедист, что стоял на часах у двери, распахнул ее.

Оказывается, Люся все позабыла - но возвращение памяти было почти
мгновенным.

Она удивилась тому, сколько ковров может уместиться в комнате, и тут же
вспомнила, что была в этой комнате шесть лет назад.

А для императора, который сидел в своем кресле и тянул к ней толстые, как
у младенца, руки, прошел день... или минута.

Император был счастлив и взволнован.

- Люся! - закричал он, делая попытку встать из кресла и падая в него
вновь. - Я все знаю! Это злодейское покушение на жизнь моей невесты,
организованное советом ветеранов, зачтется им. Хватит! Моему терпению пришел
конец! Вы их поймали?

- Ловим, - ответил Кюхельбекер, закрывая дверь. В комнате остались лишь он
сам, Дантес, Люся и Веня Малкин.

- Эти бесконечные заговоры, эти попытки... Завтра они примутся за меня!
Они уже угрожали мне.

- Разумеется, ваше величество, - сказал Кюхельбекер.

- Ну хорошо, хорошо, мы забываем о плохом, мы думаем о будущем, которое
озаряется ярким прозрачным светом. Иди ко мне, моя дорогая возлюбленная.

- Павел Петрович, - сказала Люся. - Я уже не девочка, и мне все это не
нравится.

Она бы говорила иначе и больше робела, но чертовски болела коленка, ныл
локоть, только что ее пытались убить и ранили доктора, единственного здесь,
кроме Пыркина, человека, который ей сочувствовал.

- Павел Петрович? Павел Петрович! - Император раскатился смехом, живот,
прикрытый халатом, вылезал из-под бронежилета и трепетал, как будто был
кисельным. Там, где полы халата разошлись, белели толстые ляжки. - Она помнит,
как меня зовут...

Император подмигнул Дантесу и сказал:

- А что, на настоящем этапе мы изберем именно этот способ обращения. Разве
не разумно?

- Абсолютно разумно, ваше величество, - ответил Кюхельбекер, опередив
Дантеса. Они, всегда соперничали - два ближайших сподвижника императора.

- А вас мы будем называть Люси, как прежде, во времена нашей молодости. Ну
и как? Сильно я изменился?

- Вы совсем не изменились, - сказала Люси. - Но я предупреждаю вас, что
меня утащили против моей воли. Вот этот человек... Малкин?

Веня кивнул, соглашаясь. Он был растерян. Он не ожидал увидеть эту гору
жира.

- Малкин отравил меня и утащил. И я сделаю все, чтобы вырваться отсюда.

- Вырваться отсюда, моя крошка, - сказал император, - можно только с моего
согласия, А я его, конечно, не дам. И знаешь почему? Потому что я счастлив. Я
счастлив совершенно и откровенно, впервые за много лет. Моя мечта свершилась.
Ты здесь! Ты - императрица всей Земли. И поэтому я бесконечно благодарен
господину Малкину. Чего ты хочешь, Малкин, говори!

Малкин вспыхнул. Такого приема он не ожидал.

- Я же к вам в гости приехал. - Малкин был обижен. - Мне ваши милости,
простите, не нужны. Мы с вашим другом все обсудили... - Он показал на
Кюхельбекера.

- Кюхля? - удивился толстяк. - Ты что, за моей спиной переговоры ведешь?

- Разве это переговоры? - еще более удивился канцлер. - Молодой человек
попросил его укрыть здесь от дурной болезни...

- Почему от дурной? - взвился Малкин. Кюхельбекер его не слушал.

- Вы знаете, ваше высочество, - продолжал он, - насколько мы добры к
гостям и как чутко откликаемся на чужие несчастия.

- О да! - поддержал его Дантес.

Они играли с Малкиным, как волчий выводок с тушкой зайца. Люся подумала
даже, что они договорились об этом спектакле заранее. Но ей не хотелось
выручать Малкина, и она ему не сочувствовала. Певец поступил с ней подло, а
подлость не приносит барышей. Это была фраза из какого-то женского романа, она
к этой ситуации отлично подходила.

- Я могу дать вам должность, - сказал император. - Как вы смотрите на то,
чтобы стать придворным капельмейстером? Правда, оркестра у нас пока нет, но
ведь это не важно - вы же не будете петь и плясать. А должность обеспечит вам
хорошее место за столом.

- Я ведь тоже могу ответить! - крикнул Малкин. - Мои люди предупреждены!
Мы перекрываем канал связи, и вы остаетесь ни с чем! Ясно?

- Человеческая натура - странная штука, - сказал император. - Я убежден,
Вениамин Батькович, что ваши адъютанты спят и видят, как вас из дела выкинуть,
и сами с удовольствием будут сотрудничать с нами.

- Молодой человек, - посоветовал Кюхельбекер, - примите пост
капельмейстера, а то в следующий раз для вас останется лишь место второго альта
в нашем несуществующем симфоническом оркестре.

Все трое хозяев захохотали.

- Я вам!.. - воскликнул Малкин. - Я вам покажу!

- Веня, - сказал Кюхельбекер, - прежде чем уйти и поднять народное
восстание против нашей деспотии, хорошенько подумай, как плохо жить одному в
нашем мире, в котором законы и порядок кончаются примерно в районе Бородинского
моста. Смирись...

- И сходи к доктору! - добавил Дантес.

- А пошли вы! - откликнулся Малкин и кинулся к двери. В комнате воцарилось
недолгое молчание.

- Все в порядке, - сказал император. - Его бунт был недолгим и
неубедительным.

- Я исхожу из того, что любой бунтовщик может быть опасен, - заметил
Кюхельбекер. - Особенно если у него в самом деле прочные позиции в том мире.

- Мой жизненный опыт говорит, - прервал его император, - что, может, в
следующий раз, а может, через сеанс люди Малкина или забудут о Вене, или вместо
них мы увидим других бандитов. Малкин не первый посредник, с которым мы имеем
дело. Далеко не первый...

- Но первый, который оказался у нас. И особенным способом - раньше мы так
людей не получали.

- Ну ладно, ладно, поглядим. Дантес, не спускай глаз с Малкина. И если он
тебе очень не понравится, ты можешь его ликвидировать.

- Хорошо, - сказал Дантес.

- А меня куда больше беспокоят ветераны. Покушаться на мою невесту в моем
дворце - верх наглости! Надо взорвать их гнездо.

- Я подумаю, как лучше сделать, - сказал Кюхельбекер. И тут же, словно
выкинул из головы мелкую заботу, император обернулся к Люсе.

- Ты несчастлива, мое сокровище?

- Конечно, несчастлива, - ответила Люся. - Я от вас уйду.

- Ну хватит, хватит. Сейчас будет пир. Я подготовил пир. Будет наша
свадьба.

- Нет, не будет, - сказала Люся.

- Милая, я потратил столько сил, нервов и средств на то, чтобы вырастить
тебя, чтобы доставить тебя к нам в целости и сохранности, что ты не сможешь
быть неблагодарной. Кюхля, ну скажи ей!

- Людмила, ваше сопротивление бессмысленно, - загудел, словно ветер в
высокой печной трубе, Кюхельбекер, - так или иначе вы станете императрицей
этого мира, а мы - вашими покорными рабами.

- Это разумно, - поддержал его император.

- Вы сможете вечно править всей Землей.

- Да таких императоров сотни! - сказала Люся. Это была не ее мысль -
как-то раз, разговаривая с Егором, они решили, что из-за отсутствия связи между
частями Земли она, как средневековая Европа, разделена на множество маленьких
княжеств и царств, а то и городов, между которыми лишь изредка движутся
караваны и бродячие музыканты.

- У вас впереди вечность. - Кюхельбекер не обратил внимания на ее слова. -
И вы можете оставить о себе память благодеяниями и святыми делами, а можете
стать тираном, деспотом и даже завоевателем этого мира. Мы дарим вам вечность!

- Это я, я дарю вечность! - перебил канцлера император. - Не лезь в мои
дела.

- У меня болит локоть и коленка, - сказала Люся. - Мне больно стоять. Я
хочу к врачу.

- К Леониду Моисеевичу сейчас нельзя, - сказал Дантес, - у него сейчас
пациент - талантливый певец, который приехал с вами.

- Чепуха, - возразила Люся. - Не пойдет к нему Малкин. А доктор расшибся.
Он меня спасал и расшибся. Я помогу доктору, а он осмотрит мои раны, - сказала
Люся.

- А любовь? - растерянно спросил император. - А свадьба?

- Здоровье дороже, - ответила Люся, - остальное приложится.

"Господи, - подумала она, выходя из приемной императора, - я могу говорить
глупости. Мне бы рыдать от бессилия, а я смотрю вокруг, как будто вор, который
после недолгих гастролей возвращается в тюрьму и замечает, какие здесь
изменения, каких новеньких привезли".

Она шла по залу ожидания, следом шагал Дантес. Толпа придворных, плотно
стоявшая у дверей, раздвинулась, но без испуга и спешки. Какие-то люди
здоровались с ней, кто-то даже похлопал по плечу так, что больно отдалось в
руке.

Но лиц Люся не различала.

В дальней стороне зала накрывали на стол, шумели стульями, звякали
тарелками.

Люся вошла в кабинет Леонида Моисеевича, уверенная в том, что он там один.
И оказалась права.

Леонид Моисеевич, голый по пояс, в старых, порванных сбоку по шву брюках,
сидел на больничной койке. Он простукивал себе грудь, прижав расставленные
пальцы к коже и постукивая по ним костяшками пальцев другой руки.

- Это я, Люся, - сказала она, входя.