отправившегося на поиски Эгерта.
она все же поинтересовалась:
углем за пазухой - кто знает...
сказал ей вполголоса:
пересматривает приговоры... Ты можешь не верить - но мне жаль Солля.
Просто по-человечески жаль.
казни; наглухо закрыв окна, она, как сквозь вату, слышала и гомон
волнующейся толпы, и рокот барабанов. В какой-то момент ей очень
захотелось узнать, где сейчас находится Солль, она с трудом подавила в
себе желание наведаться во флигель.
в угол; потом, закусив губу, со звоном распахнула ставень.
сомневалась больше, что где-то в пестрой гуще затерялся и Солль; внутренне
сжавшись, она посмотрела на эшафот - в этот самый момент там сверкнуло
падающее лезвие.
многочисленные груди, собираясь разразиться ревом - но толпу опередил
один-единственный человеческий голос, надрывный, полный боли; голос этот
искажен был до неузнаваемости - но Тория узнала его, узнала и отшатнулась.
зная зачем, она бежала к выходу, а в ушах у нее повторялось и повторялось
усталое: "Я над этим не властен... Не властен... Не властен..."
Премноголикования началось.
горели факелы, и целые гроздья фонарей и светильников превращали город в
один сплошной веселящийся трактир. Над площадью бесновался фейерверк, а
под рассыпающимися огнями без устали являли искусство бродячие жонглеры и
акробаты - самая большая и преуспевающая труппа захватила в качестве
подмостков опустевший эшафот, и конкуренты могли только завистливо
вздыхать, потому что дурацкий колпак, которым ежеминутно обносили толпу, с
каждым разом оказывался все полнее и звонче.
нахлебавшиеся из растекающихся по мостовой розовых ручейков, пошатываясь,
заползали в подворотни. Над городом стояла нестройная, резкая, зато
развеселая музыка - кто только был горазд, играл на чем попало, в ход шли
пастушьи дудочки и винные бутылки, деревянные терки и детские трещотки, и
из немузыкального шума то и дело выныривала пронзительная мелодия какой-то
приблудившейся скрипки... Вереницы людей, взявшись за руки, приплясывая и
хохоча, носились цепочкой из переулка в переулок - и бывало, что голова
людской цепочки уже сворачивала с улицы, на которую только выбирался хвост
невообразимо длинной вереницы.
танцующем городе одного, пусть даже очень видного человека, было
бессмысленным занятием, достойным глупца. Солля либо затоптали там же, на
площади, либо он сам давно уже пьет и пляшет вместе со всеми; если же с
ним действительно случилось несчастье и он нуждается в помощи - почему она
сразу же не обратилась к отцу, зачем кинулась, сломя голову, в этот
хмельной праздничный котел?
этот момент на улицу перед ней выскочила откуда-то приплясывающая
вереница. Остановившись, Тория смотрела, как в свете факелов и фонарей
сливаются в одно хохочущее лицо лица всех, кто, в бешеной пляске
схватившись за руки, проносился перед ней из переулка в переулок;
последним в цепочке был молодой, счастливый парень в белой рубахе, и
цепкая рука его схватила Торию за запястье:
хвосте пляшущей цепочки, и вот уже кто-то еще прицепился сзади, сдавив ее
ладонь потными пальцами; в страхе упасть и быть растоптанной, Тория
пыталась уловить движения партнеров, не пропустить резкого поворота, не
налететь на стену. В какой-то момент цепочка порвалась, на Торию едва не
упали бегущие сзади - но она ловко вывернулась и, оставив за спиной по
прежнему хохочущую человеческую свалку, ринулась прочь.
не хватало; волосы выбились из гладкой прически, а тонконосые башмачки
оказались затоптанными, грязными, как мостовая. Придерживаясь рукой за
стену, Тория вздрогнула, увидев неподвижно лежащего под этой стеной
человека. Преодолевая страх, подошла, заглянула в лицо - пьяница мирно
спал, он был брюнет с пышными усами, и в такт молодецкому сопению черные
пышные волоски в носу то втягивались вовнутрь, то выглядывали наружу.
ей прямо в рот предварительно обслюненную карамельку - Тория так взглянула
на него, что бедняга вынужден был сглотнуть конфетку сам. По широкой улице
взад-вперед носились всадники, и Тория с усталым возмущением подумала об
убийственных лошадиных копытах и хмельных, потерявших осторожность
пешеходах.
что неистовые всадники возвращались.
ударили в камни возле самой головы лежащего - но благородные животные,
явно превосходившие мудростью оседлавших их людей, ухитрились не наступить
на пьяницу, и кавалькада унеслась дальше.
и подошла.
слиплись на затылке в черной засохшей крови - видимо, падение оказалось не
первым.
заглянула в лежащее на мостовой лицо:
бороздками слез.
затопчут, слышите?!
башмаке, оступившись, угодила лежащему Эгерту по спине. Он не вздрогнул.
невозможным - слишком он был высок и тяжел. Тогда, стиснув зубы, она
перевернула его на спину, потом снова на живот, потом снова на спину. Она
катила его, как лесоруб катит бревно; голова со светлыми слипшимися
волосами безвольно болталась.
высекали на камнях веселые искры; Тория ощутила порыв ветра, пахнущего
вином и дымом. Она привалила Солля к стене - глаза его были открыты, но
бессмысленный взгляд устремлен был сквозь склонившуюся над ним девушку.
Тория испугалась - никогда прежде она не видела у людей такого странного
взгляда.
тварью?
запах. Запаха не было, да и Тория не была настолько наивна, чтобы не
понимать, что Солль на самом деле трезв.
отцу за помощью, и она уже сделала несколько шагов - однако вернулась.
Что-то совершенно определенно подсказывало ей, что оставить сейчас Эгерта
означает убить его. Отец не успеет, безжизненного Солля поглотит сутолока
праздника, и только утром городские служители притащат к университету его
изуродованное тело...
Кожа была теплой, и под ней в такт биению сердца подергивались жилки -
Солль был, по крайней мере, жив. Тория перевела дыхание и методично, как
учил ее отец, принялась разминать и массировать Соллевы шею и затылок;
неподвижный взгляд пугал ее, и дрожащим голосом она принялась
приговаривать:
если вы не очнетесь, а?
Мацумото Сэйте
Орлов Алекс
Березин Федор
Доставалов Александр
Посняков Андрей
Плотников Александр