Чтение 45–й страницы книги ~Катали мы ваше солнце~

- Ка-ак не был? Куда ни направит стопы - за ним храбров пять, а то
и шесть, все в кольчугах да с сабельками!..

- Так они вон и сейчас за ним по пятам ходят!..

- Эва! Сравнил! Раньше-то - стража, а теперь-то - свита!

- Да башка ты стоеросова! Храбры-то те же самые!..

- А ты... Прихвостень ты сволочанский, вот ты кто!..

Потекли всей слободкою на торг, стали ждать князюшку... И явился
милостивец. Надежа наша и опора... Личико смуглое малость обрезалось -
от скорбных дум, не иначе. Легко ли, чай, в неволюшке-то в царской!..
А как выпрямился в седле, как блеснул веселыми очами из-под грозных
бровей - эх, отхлынь, тоска, подхлынь, отрада!.. Жить захотелось!

- Дивно, дивно... - Не золота труба вострубила - князюшка
возговорил, Столпосвят. Вроде бы и негромко возговорил, а отдалось по
всей площади. Уронил головушку и как всегда призадумался. Глядел народ
в умилении на своего заступника, светлые слезы смаргивал... Вот поднял
князюшка дремучую бровь, окинул всех мудрым понимающим оком...

- А чему дивиться-то? - спросил он вдруг, да запросто так,
по-свойски, по-теплынски. - Солнышко-то, чай, неспроста нам дважды
явилось! Такой уж ныне день...

Ахнули слобожане, замерли с разинутыми ртами, припоминая. А какой
ныне день-то? Так ничего и не припомнив, уставились снова на князюшку.
Старый Пихто Твердятич, уперев батожок в площадную пыль, оттопырил
праздной рукой туговатое ухо.

- Не помните?.. - укоризненно громыхнул Столпосвят. - Так я
напомню... Ровно тридцать восемь дней назад битва была... Лютая битва,
кровавая! Заступили путь на речке на Сволочи отважные сыны земли
теплынской бесчисленным ратям алчного да хищного Всеволока... И гостей
незваных употчевали, и сами полегли... Эх, теплынцы! Солнышко помнит,
а вы уж забыли...

Зашептался народ, пальцы принялся загибать, шевеля губами.
Тридцать восемь там дней прошло, не тридцать восемь... Нешто их кто
считал!..

- Вспомним всех поименно!.. - колоколом загудел князь. - Всех, кто
пал в этой битве! Старого воеводу Полкана, что, презревши преклонный
возраст, рубился со сволочанами, пока не изронил храбрую душу свою!..
Вспомним и тех, уцелевших в битве, но настигнутых царским гневом...
Кудыку с Докукой!.. Да что тут долго толковать! Сами знаете, скольких
мы тогда не досчитались...

Бабы тут же ударились в слезы. То ли старенького Полкана Удатого
жалко стало, то ли вновь закручинились по ушедшему в волхвы Докуке.
Других-то потерь, честно говоря, как-то не припоминалось.

Старого лесу кочерга Пихто Твердятич выпрямил хребеток и,
приосанившись, огляделся. Высмотрел в толпе крытую малиновым сукном
шубейку и погрозил издали батожком.

- Восславим же светлое и тресветлое наше солнышко, - рек
громоподобно Столпосвят, - ибо не помогли бы нам без него ни доблесть,
ни сабелька, ни копьецо! Разверзло добросиянное недра земные да
напустило на ворогов преужасного воина, единым ударом богатыря Ахтака
наземь повергшего!.. А ныне ведомо стало о бесславной гибели
Ахтаковой! Затеялся, вишь, дерзкий по Ярилиной Дороге на борзом коне
проехати!.. Да только осерчало златоподобное, гневом воспылало...
Думал Ахтак в пещерах укрыться - так оно его и в пещерах нашло!..

Дрогнул люд, смутился. Плоскыня-то с Брусилой рассказывали, что
Ахтака сыра земля поглотила, а на самом-то деле вон оно как
вышло-то...

- Так что не зря, не зря нам, теплынцы, солнышко сегодня оба своих
лика явило!.. Предостерегает тресветлое... О чем, спрашиваете?..
Отвечу... - Князюшка по обыкновению свел голос на рокочущие низы и
примолк. Зная ухватки милостивца и защитника своего, прочие тоже
затаили дух - ждали, чем еще огорошит. - Битва битву кличет!.. - зычно
объявил князь. - Так и надлежит знамение разуметь... Всеволок-то
опять, сказывают, рать исполчил, мало ему показалось прошлого-то
разу...

Переглянулись, заскребли в бородах да в затылках. Вон он, стало
быть, куда клонит... В битву, стало быть, снова... Да хотя бы и в
битву - от такой-то жизни!..

* * *

Жара в тот день стояла - хоть яйца на ладошке пеки. Дрожал
раскаленный воздух, изнывала, скучнела молодая травка. Так, глядишь, и
засуху учинить недолго...

Велев теплынцам исполниться ратного духа, ускакал князюшка. Клики
смолкли. Загудело людское сонмище, забродило, а самые ретивые
двинулись ватагами к Мизгирь-озеру на боярский двор - копьеца
попросить али кистенишка...

- Слышь, молодец... - прошамкал продравшийся сквозь толпу старый
Пихто Твердятич, дергая за малиновый рукав.

Берегиня повернул к нему тугое, словно бисером унизанное личико.
Томно, чай, в шубейке-то, припекает!.. Ну да дело молодое, а жар - он
костей не ломит...

- Князюшка-то, а?.. - неспроста завел старый. - Слыхал, как он про
внука-то про моего? Отважный, говорит, сын земли теплынской!..

- Подержи... - сквозь зубы сказал ему берегиня и вручил конский
повод. Отряс оба рукава до локтей и растопырил усаженные перстнями
пальцы.

- Дед! - прогнусил он в сердцах. - Доел ты меня уже и выглодал,
бдя... Тебе поклон от внука на словах сказывают, а ты еще
кобенишься!..

- Ну а кроме-то?.. - весь затрепетав, жадно спросил Пихто
Твердятич. - Только на словах али еще на чем?..

Не до вежества было старому - хлебушка бы укусить. Дыру-то во рту
ничем ведь не зачинишь, жива душа калачика просит...

Берегиня забрал повод и недовольно огляделся.

- Ушей много, - молвил он. - Отойдем-ка, дед, в закоулок, там и
потолкуем...

Припадая на батожок, выбрался старый вослед за тугомордым с
площади. Берегиня сунул окованную перстнями лапу в седельную суму и
извлек оттуда лоскуток пергамента. Подал, надменно отвернув мурло.
Ежели кто со стороны углядит - подумает: милостыню дед выворковал...

Тоскливо защемило сердце у старого. Он-то чаял, что мучицы внук
переслал али крупки какой... Ан, вишь, грамотку... Верно, сидит Кудыка
сам в дремучем лесу, зубами щелкает да в ноготок свищет. Одно смутно:
в лесу сидит, а с письмишком к деду берегинь шлет... Да и письмишко-то
не берестяное... Где ж это он, забродыга, пергаментом разжился?..

Пихто Твердятич насупился, развил грамотку и, отнеся подале от
глаз, принялся читать:

"Солнышку моему сиятелю, свету моему совету, старому дедушке Пихто
Твердятичу - внучище его недостойный Кудыка челишком бьет..."

Ишь ты, завернул... Потеплело на сердце. Зажмурился старый, ровно
маслица лизнувши.

"Дед, - продолжал Кудыка. - Серебришко я перепрятал. Отыми
половицу, да не ту, что справа от печи, - левую отыми, вот там оно и
есть. Передавших грамотку не забижай, я с ними при случае еще денежку
пришлю, когда та вся выйдет. Засим писавый кланяюсь..."

Заробев, Пихто Твердятич отнял слабые глаза от грамотки и
воззрился, часто взмаргивая, на распаренного берегиню. Что рыло, что
шубейка - цвет один...

- Кто ж он теперь-то? - еле выпершил дед. - Уж не в разбой ли
часом ударился?..

Берегиня скроил таинственное изличье, сплюнул, огляделся.

- Не знаю, дед, - прогнусил он тихо и значительно. - Но круто,
говорят, взлетел, крутенько... Кощей - и тот о нем уже наслышан. Вот и
смекай...

- Так а письмишко-то кто передал?

- Говорю ж тебе: от Кощея пришли...

- А ты-то сам не от Кощея разве?.. - опешил старый.

- Куда там!.. - вздохнул тугомордый отрок. - От подручных его.
Сам-то Кощей, вишь, глубоко закопался, личика не кажет. Ежели и
встретится с кем, то разве с боярином каким, а то и с самим
князюшкой... Однако прощай, дед. Недосуг мне. Ежели понадоблюсь - дай
знать...

С этими словами берегиня махнул в седло, и гнедоподвласый конек
понес его по улочке ладной нагрункой [Нагрунка (берендейск.) - конская
побежка между шагом и рысцою.] - с отволочкою задних ног...

Смотрел ему вслед старый Пихто Твердятич, слезы смигивал.

"Ай, внуче... Ай, внуче..."

* * *

Нет, ну ее к ляду, такую милость! Пожаловало, называется, красно
солнышко чад своих!.. Работать два дня подряд без отдыха - шутка, что
ли? Да еще и ни на один храпок не прилегши!.. И ежели прав был
кудесник Докука, что, мол, возрадовалось тресветлое общему
воздержанию, то лучше уж снова во блуд удариться...

Ко второму за день закату изнемог князюшка Столпосвят, с голоса