Чтение 45–й страницы книги ~Рубеж~

Рискнуть!

Язык Исключения, наречие, неведомое ангелам...

- Успешны ли поиски ваши, госпожа? Нашли ли вы путь?

Она задумалась, поджала губы.

- Почти. В книге "Задея" описан один обряд. Его называют
"Багряные Врата"...

Внезапно я почувствовал: воздух в комнате загустел. Не нужно
даже гнать Тени, чтобы понять - нас подслушивают. Покинуть Рубеж для
Малахов почти невозможно и сопряжено со страшным риском - но уловить
отголосок вибраций, вникнуть, разобраться... Одно благо: слушают - и
не понимают. Да, не все доступно даже Рубежным Малахам! Потому и
сотворил Святой, благословен Он, смертного Адама...

- Это очень странный обряд - и очень страшный. В книге что он
открывает дорогу в Шеол, но, по-моему, это и есть нелегальный путь
через Рубеж к нам.

Я невольно усмехнулся. Чтобы попасть в Шеол, не нужны никакие
обряды. Да и глупость все это - сказки для сапожников и портных. Шеола
нет, как нет и Рая. Есть другое, совсем другое...

- Только... - пани Сале нахмурилась, качнула головой. - Там
сказано, что для обряда нужна "чистая кровь". Господин Станислав
считает, что это кровь детей. Он говорит, будто такая кровь нужна для
всех обрядов связанных с выходом за пределы этого Сосуда...

Точно, считает. Теми детьми, что в замок попали, можно целый
пригород заселить. И не просто младени ему нужны! лишь те, что совсем
крохи, только от бабки-повитухи. А нас, жидов, еще обвиняют, будто мы
замешиваем мацу на крови христианских младенцев!

- Я сделала большую глупость, господин Юдка. Когда мы
переходили Рубеж, стража... Малахи едва не задержали господина Рио. Я
решила откупиться и отдала свой амулет - крючок, ловящий чужие
заклинания. С ним было бы легче.

Двойника не хотели пропускать? Так-так, запомним! Выходит,
Малахам не по душе лишняя душа! Значит, и мне через Рубеж не
пробраться - обычным путем.

Обычным - но есть и другие.

- И вы решились, госпожа?

Пани Сале не ответила, и я понял - решилась.

Ее не страшат "Багряные Врата".

И кровь - тоже не страшит.

- Мой господин, кажется, собирается пойти с вами? Она
улыбнулась - легко, чуть снисходительно.

- Он очень любопытен, господин Станислав. И жаден. Но что он
там сможет сделать - один? Даже если возьмет с собой своих воинов...

Я не стал возражать, хотя и мог. Сотня хлопцев с мушкетами в
Сосуде, где не знают, что такое порох! Да и одному всегда есть что
делать. Жизнь спасать, например. А ко всему еще - ребенок, чумаков
брат.

Пленник!

Не зря пану Рио велели его найти!

Послали его - а вернется с Пленником пан Мацапура-
Коложанский. Вернется - и просто так не отдаст. А может, и вовсе
отдавать не станет.

Умен пан Станислав! Чтобы отхватить руку, ему не нужен палец
- хватит и тени пальца.

- А ваши друзья, госпожа?

Снова улыбка, такая же снисходительная. Понимай как знаешь:
то ли обмануть пана Станислава задумала, то ли пана Рио тут оставить -
черкасам на съедение.

А может, еще проще: велели ей одной вернуться - с ребенком.

Одной.

А что амулет свой отдала - не беда. Повернется пан Станислав
к ней спиной в постели...

Вэй, я бы не повернулся!

Негромко хлопнула дверь.

Он!

Вставать не стал - чтобы пан Мацапура лишнего не заподозрил.
Ничего плохого: сидит пан надворный сотник, гостью разговором
занимает.

А что Малахи разговоры подслушивают и зубами скрипят (если
Святой, благословен Он, даровал им зубы, конечно), то моему пану не
увидеть.

- Гу-у! Гу-гу!

Все-таки я вскочил - от неожиданности. Что значит "Гу-гу"?

- Гу-гу! Да... Да!.. Дай!

Топот крохотных ножек. Кто-то маленький, в коротком
балахончике, косолапо пробежал по комнате, остановился у столика.

- Дай! Дай!

"Дай!" явно относилось к вееру. Сколько тут бывал, этот веер
все время лежал на одном и том же месте. И никто, кроме пана
Станислава, уже не скажет, откуда он взялся - легкий, изящный, с
бабочками, летящими по тонким бамбуковым пластинкам.

- Дай!

Маленькая ручка потянулась вперед - и опустилась, не достав.
Маленькая детская рука - с четырьмя пальцами.

Пленник! Да, плохо быть жидом - даже не перекрестишься! Ведь
этому мальцу и месяца от роду нет!

- Дай!

Взгляд нечеловеческих - от висков к переносице - глаз обжег,
словно на меня взглянуло Пламя Эйн-Софа.

Взрослые глаза.

Страшные.

И лицо... Не бывает у детей таких лиц!

Послышался знакомый смех. Пан Станислав шагнул к столику,
протянул веер.

- Держи!

Ребенок довольно засопел, прижал добычу к груди.

- Гу-у! Гу-гу!

И вновь я почувствовал страх. Брат Гриня Чумака не гугукал,
как несмышленый младенец. Он говорил, пытался сказать, но не мог.

Пока что - не мог.

- Прошу прощения, пани и Панове! Этот маленький пан меня
слегка задержал.

Пан Станислав улыбался, на пухлых щеках обозначились знакомые
ямочки. Ни дать ни взять добрый дед, радующийся внуку-первенцу.

Интересно, когда он "чистую кровь" по углам пентаграммы льет,
тоже так улыбается?

- Этот маленький пан очень любопытен. А ну-ка, подойди к пану
Юдке! Можешь подергать его за бороду, он не обидится!

Мне бы посмеяться. Во-первых, шутит пан Станислав. Во-вторых,
почему бы и не подергать пана Юдку за бороду?

Посмеяться бы - но я даже не улыбнулся.

Он понял!

Ребенок, видевший меня пару раз за всю свою жизнь (Вэй, тоже
мне жизнь, месяц всего!) - понял!

Простучали маленькие ножки. Пленник подбежал ко мне, чудные
глаза смотрели твердо, не мигая.

Сдерживая страх, я наклонился, дернул губы улыбкой. Вот она,
борода, хватай!

Ручонка протянулась вперед. Уже другая, не с четырьмя
пальцами - с шестью.

Я стиснул зубы.

Святой, благословен Ты! Не допусти! Шестипалая ручка застыла,
медленно опустилась. - Гу-у! Гу!

Он что-то требовал. Чудные глаза взглянули в упор.

И сразу исчезли Тени...

Я был тут, я никуда не делся.

Но это был уже не я...

Кто-то другой сидел в старом тяжелом кресле.

Нет! Не сидел!

Стоял!

Вокруг был незнакомый сад, чужие лица - и только запах гари,
такой привычный, был знакомым.

Дом пылал, пылал сад...

* * *

...Магнолии горели неохотно.

Дом, в полотнищах черного дыма, не желал сдаваться. Все эти
старинные гобелены, посуда из серебра и фарфора, все эти ткани и
резное дерево, дубовые балки и расписная известь потолков - все это
сопротивлялось огню, как умело, и розовый мрамор садовых статуй
сделался черным от копоти.

На коробку с коллекцией шлифованных линз наступили сапогом.
Собаку убили. Кошки разбежались. Улетела ручная сова, а белые мыши так
и остались в доме.

Поперек усыпанной гравием дорожки лежит грузное тело тети. А
там - дальше - бабушка, а няню куда-то волокут, выкручивая тонкие, в
медных браслетах руки...

И за сотни верст вокруг нет ни одного мужчины.

Ни одного; только потные гиены в стальных рубахах, несколько
женщин, уже мертвых или все еще обреченных, горящие магнолии - и я,
задумавший обороняться шелковым сачком для ловли бабочек.

Обо мне вспомнили. Несколько рыл обернулось в мою сторону, в