Чтение 45–й страницы книги ~Тридцатая любовь Марины~

резцы, не обработав до конца отверстия, отошли назад.

Потом ей стала мешать правая рукавица -- при закреплении детали она
задевала острый угол.

Вскоре у Марины заболела спина и появилась усталость в руках -- корпусы
стали казаться тяжелыми, непослушными. Им так не хотелось одеваться на
штырьки, прижиматься металлическими лапами и пропускать сквозь себя воющие
резцы.

Неожиданно по цеху поплыл мягкий продолжительный сигнал. Марина подняла
глаза: часы над входом показывали двенадцать.

-- Как дела? -- раздался рядом веселый голос Лены-бригадирши.

Марина остановила станок, повернулась:

-- Стараемся..

-- Получается?

-- Вроде...

-- Сколько успела сделать?

-- Не знаю.

-- Давай-ка посчитаем...

Лена наклонилась над тележкой и ее маленькие проворные пальцы забегали
по деталям:

-- Пять... десять... пятнадцать... Сорок шесть.

-- Как? Всего сорок шесть? -- растерянно смотрела Марина.

-- Нормально, -- решительно успокоила ее Лена, -- Ты ведь первый раз
вообще на заводе, да?

-- Да...

-- Молодцом. Я когда пришла сюда -- станок запорола. На меня мастер
знаешь как кричал! А ты вон как приноровилась.

-- Да мало ведь. Володя наверно сотни три уж сделал.

-- Володя! Так он тут уж который год. А ты -- полдня. Ладно, смети
стружку и пошли обедать... или, даи-ка я смету.

Лена сняла с гвоздика металлическую щетку и быстро-быстро очистила
станок.

Подошел Соколов:

-- Ух ты. Полная тележка. Славно.

-- Чего ж славного? -- усмехнулась Марина, поправляя съехавшую косынку.
-- Всего сорок шесть.

-- Нормально. Для начала, я говорю, сотню за смену сделаешь -- и то
хорошо. Быстро ничего не дается. Лен, как у Зины подача, в норме?

-- Все в порядке, Иван Михалыч. Отремонтировали.

-- Лады. Шестой не барахлит?

-- Нет.

-- Если что -- я после обеда в инструменталке.

-- Хорошо.

-- Ну, идите, а то щи простынут, -- улыбнулся он.

-- Пошли! -- Лена взяла Марину за руку и они двинулись к выходу.

Столовая ЗМК была просторной и светлой, с красивыми деревянными панно и
аккуратными красными столами.

На всех столах уже стояли широкие алюминиевые бачки с комплексными
обедами.

Здесь вкусно пахло борщем и было по-семейному оживленно.

-- Вооон наши сидят, -- показала Лена. Они прошли меж занятых столиков
и оказались возле большого стола, за которым уместилась вся бригада Лены
Турухановой.

-- Вот и красавицы наши, -- поднял голову от тарелки тот самый полный
лысоватый рабочий, -- Руки мыли?

-- Мыли. Сергеич, мыли! -- весело хлопнула в ладоши Лена. -- А ты мыл?

-- А как же! Чистота -- залог здоровья. Садитесь. Зин, ну-ка посмотри
-- мы борщ не весь съели?

-- Ой. весь! -- притворно испугалась Зина, заглядывая в бачок.

-- Я вам покажу -- весь! -- засмеялась Лена, садясь и подавая Зине две
пустые тарелки. Вскоре они с аппетитом ели густой, ароматный, переливающийся
блестками борщ.

Володя, тем временем, придвинул к Зине бачки с котлетами и пюре:

-- Раскладывай, Зинуль.

Зина принялась наполнять тарелки.

Рядом с Мариной сидел пожилой рабочий с большими белыми усами. Он ел не
торопясь, ложка аккуратно черпала борщ, белые усы равномерно двигались.

Марине понравились его крепкие рабочие руки, спокойные умные глаза и
такое же спокойное лицо с правильными чертами лица. Он чем-то походил на
одного актера, который играл кадровых рабочих во многих советских фильмах.

Заметив изучающий взгляд Марины, он улыбнулся и спросил:

-- Ну как, дочка, нравится у нас?

-- Нравится.

Он уверенным движением отправил в рот ложку, пожевал усами, кивнул:

-- У нас хорошо. Вот столовая -- любо-дорого... Вкусный борщ?

-- Очень.

-- Вот. А вчера рассольник еще вкуснее был. Ешь...

Марина склонилась над тарелкой.

Ей показалось, что она ест очень быстро, но бригада обогнала ее, --
переговариваясь, они уже пили густой компот, в то время как Марина клала
себе в тарелку пюре с двумя толстыми котлетами.

-- Догоняй, Марин! -- улыбнулась Лена, вылавливая ложечкой крупную
ягоду.

-- Я так быстро не умею.

-- А ты привыкай, -- откликнулся с другого конца стола Володя.

-- Дайте человеку спокойно поесть, -- перебил их Сергеич.

-- И то верно, Миш, -- поднял голову усатый рабочий, -- Кто спешит --
тот поперхнется. Правда?

-- Правда, Петрович.

Марина разломила котлету вилкой. Она показалась необычайно вкусной.

-- У нас, дочка, люди хорошие, -- сказал седоусый Петрович, отодвигая
пустую тарелку и осторожно прихлебывая компот, -- Позубоскалить любят, на то
и молодежь. А в остальном -- ребята что надо.

-- Я уже заметила.

-- В таком коллективе работать -- одно удовольствие. Я вон четвертый
десяток на заводах, так что, верь...

-- Петрович, а чего ты котлеты не ешь? -- спросил Володя, вытирая губы
салфеткой.

-- А мне, Володенька, пора вегетарьянцем становиться.

-- Как Лев Толстой, что ль?

-- Почти. Но он-то -- от ума им стал, а мне -- доктора прописывают.
Лучше кефир с компотом, говорят, чем кура с гусем. Все засмеялись.

-- Не смейтесь, -- улыбнулся Петрович, -- Придет время и вам пропишут.
Вспомните тогда Ивана Петровича.

-- Вспомним, Петрович, вспомним, -- проговорил Сергеич, вставая, --
Приятного аппетита.

-- Спасибочко.

Постепенно из-за стола ушла вся бригада, остались Марина с Иваном
Петровичем.

-- Завод -- это дело особенное, -- медленно прихлебывая компот, говорил
он, -- А главное -- почетное. Ведь ежели разобраться -- вся жизнь
человеческая на этих вот железках держится -- машины, трактора, самолеты,
кастрюли, холодильники. Это все мы делаем -- рабочие. Без нас -- ни пахать,
ни сеять. Даже поесть -- и то ложка нужна! Да...

Он помолчал, вытирая усы салфеткой, вздохнул, глядя куда-то вперед,
затем добавил:

-- Я ведь, Марина, в деревне родился. Было нас у матушки двенадцать
душ. А времена-то будь здоров. Голод. Кулачье зерно попрятало, из обреза
норовит садануть. Колхозы только-только становятся. Хлеба нет. А батьку на
гражданской беляки убили. Зарубили под Царицыным. И поехал я в город, чтоб
лишним ртом не быть. На завод устроился. Не получалось сначала. Мы же лаптем
щи хлебали, ничего окромя косы не видали. А тут -- паровой молот, шестерни,
лебедки. Но -- освоился. Потом -- армия. И снова завод. А после -- война.
Только мне повоевать мало пришлось -- под Москвой ранило в голову, полтора
года по госпиталям провалялся. Еле выжил. Списали, что называется, вчистую.
И снова на завод. Снаряды точили...

Он помолчал, потом заговорил опять:

-- Вот тут недавно в гостях были у одних. Так, люди ничего вроде, но и
не шибко знакомые -- жены вместе когда-то работали. Выпили, разговорились.
Ну и начал он хвалиться -- мол нашел себе теплое местечко, работа не
пыльная, а деньжата приличные. И знаешь где? В церкви. Паникадила какие-то
точит. А раньше на "Борце" работал. Хорошим токарем был... Ушли мы поздно
вечером, дома спать легли, а Стеша и говорит: вот, мол, как ловкачи теперь
устраиваются. И деньги, говорит, бешеные... А я усмехнулся, да ничего и не
сказал. Не ловкач он, а просто дурак. Он работу на халтуру променял, значит
не рабочий он, а халтурщик. Его халтура -- только народу вредить помогает,
глаза залеплять, а моя работа -- на помощь, на благо. Я когда за станок
утром становлюсь -- всегда нашу деревню вспоминаю. Как жили плохо! Гвоздя не
было лишнего. Кобылу подковать -- полмешка ржи. Потому что сталь -- в
редкость была. А теперь? У всех машины, телевизоры, магнитофоны. А почему?
Да потому что мы с тобой за станком стоим. Вот почему!

Он встал, улыбнулся ей своими добрыми прищуренными глазами и пошел к
выходу.

Забыв про компот, Марина проводила его фигуру долгим взглядом.

"Как все просто!" -- поразилась она, -- "Ведь действительно все
держится на этом человеке. На простом рабочем. На его руках..."

-- Потому что мы с тобой за станком стоим... -- прошептала она и
вздрогнула, -- Мы? Значит и я! Я тоже?!

Она посмотрела на свои руки. "Значит и эти руки что-то могут? Не только