для меня, я не хочу их и понимаю теперь, почему моя бедная мать запретила
мне приближаться к вам...
Клемент, услышавший повышенные голоса и недоумевавший, кто напирает на
двери с той стороны. Когда он с усилием толкнул их, гетман, ослабевший от
волнения, отодвинулся, и доктору удалось приоткрыть одну половинку дверей;
Паклевский, заметив это, бросился к ней и, оттолкнув Клемента, как
безумный, выбежал вон.
удержать беглеца, так и остался с вытянутой рукой, зашатался, оглянулся
вокруг, ища взглядом диванчик, и с изменившимся лицом упал на него.
Француз подбежал к нему на помощь, опасаясь какого-нибудь припадка.
глаза на то, что произошло за короткое время его отсутствия; здесь
разыгралась в нескольких словах одна из самых страшных драм, какие только
случаются в жизни человека.
неумолимого врага. Теперь он видел ошибку, в которую вовлекла его
гордость. Ему казалось, что бедный человек примет это признание с чувством
признательности и умиления; он даже и в мыслях не допускал гневного
отказа.
произошло, и не упоминая о Теодоре, старался только поднять упавшие силы
своего пациента. Он схватил капли, стоявшие на столе, и подал ему на
сахаре, принес воды и с беспокойством оглянулся на дверь в коридор, откуда
доносились чьи-то пониженные голоса, а над ними выделялся недовольный
голос старосты Браньского, который настойчиво спрашивал о гетмане.
был так погружен в свои мысли, что даже не показал вида, что узнал его
голос, хотя он звучал достаточно внушительно.
со старостой; он также стал требовать, чтобы его впустили к гетману...
Клементу пришлось шепнуть на ухо Браницкому, что два его секретаря давно
уже ждут его. Новый глоток воды освежил старика, который тяжело вздохнул
и, словно пробуждаясь от страшного сна, оглянулся вокруг себя. Дрожь
пробежала по его телу. Но прошло еще некоторое время, прежде чем он
окончательно пришел в себя.
Прежде всего Браницкий подошел к зеркалу, чтобы взглянуть на себя и
решить, может ли он в таком виде показаться людям, чтобы не обнаружить
перед ними своего страдания, которое, как в данном случае, непосвященные
люди могли истолковать совершенно иначе. Расстроенные черты лица,
блуждающий взгляд - могли внушить людям, видевшим в нем вождя, мысль о
проигранной битве, и посеять в их душах сомнение и тревогу.
зеркалом доктора, искусственно оживить его и привести в такое состояние, в
каком он мог бы показаться своим подчиненным.
с которым он был в лучших отношениях, - Стаженьского он не любил, как и
многие другие, - что гетман чувствует себя не совсем хорошо, принял
лекарство и еще нуждается в отдыхе.
себе и не понимавший, что могло задержать гетмана, очень непочтительно
ворчал и швырял бумаги. Когда Браницкий, наконец, вышел к своим
секретарям, на лице его уже почти не было следов того, что он пережил.
убегавшего с гневным выражением лица Теодора, задевавшего на пути людей,
никого и ничего не замечавшего и почти обезумевшего. Очутившись, наконец,
на свежем воздухе, он свернул в первую же попавшуюся улицу и побежал по
ней, куда глаза глядят, только бы уйти подальше от этого дворца. Им
овладел такой страшный гнев, что он почти терял сознание. И если бы на его
пути встретилось препятствие, он был в таком состоянии, что мог совершить
преступление. Сам не зная как, он очутился у подъема на мост через Вислу.
только инстинкт помогал ему пробираться между возами и экипажами, но давка
на мосту была так велика, что в конце концов ему пришлось остановиться.
Был торговый день, толпы народа шли в город и из города; навстречу ему шли
войска, ехали экипажи, пробирались пешеходы, двигались кони и рогатый
скот. Над всем этим стоял страшный шум... Видя, что вперед пробраться
трудно, он повернул и пошел назад с твердым намерением зайти к себе на
квартиру и уехать из Варшавы. Измученный быстрой ходьбой и волнением, он
теперь замедлил шаги, потому что у него перехватывало дыхание, и кровь
молотом стучала в голове.
шел, а едва тащился, то и дело останавливаясь, отдыхая и чувствуя, что
вместо того, чтобы сесть на коня, он вынужден будет лечь в постель. Как
раньше он незаметно для себя самого добрел до Вислы, так теперь он с
удивлением увидел себя около Бернардинов и прежде чем решил, куда
свернуть, заметил ехавший ему навстречу хорошо знакомый экипаж
князя-канцлера.
опасностью: поэтому он не свернул в сторону, и в ту минуту, когда канцлер
проезжал мимо, он стоял так близко, что сидевший в карете заметил его, и
не успел он сделать трех шагов, как экипаж остановился.
Паклевский не хотел показать себя трусом, хотя и предвидел, что здесь его
снова ждет публичное унижение на виду у слуг, так как со стариком, когда
он сердился, шутки были плохи; а после письма, оставленного Теодором, гнев
был неизбежен.
показалось Теодору более страшным, чем всегда. Он подошел к карете. Князь,
не спуская глаз, смотрел на него; обвиненный уже стоял перед ним, а он не
сказал еще ни слова.
бродить по улицам с таким лицом, на котором видна болезнь, пойти и лечь в
постель. Прикажите заварить себе ромашки, и как только будет полегче,
сейчас же приходите на службу. Я бы, конечно, мог обойтись и без вас,
сударь, но вы мне нужны...
Моретти или Энглем, и прошу быть здоровым.
ответа Паклевского, крикнул кучеру:
он совершенно не мог понять загадочного появления канцлера и его
исключительной мягкости по отношению к себе - но что же сталось с письмом?
Теодор вернулся в свою квартиру во дворце князя-канцлера. Управляющий
дворцом Заремба встретил его первый около флигеля. Это был единственный
человек здесь, относившийся к нему с некоторой приязнью. Увидев его, он
живо подбежал к нему и воскликнул:
произошло ли, сохрани Бог, какого-нибудь несчастия. Князь рассылал за вами
в разные стороны...
доктора и уход за каждым служащим. Даже сторожу, если он захворает, сейчас
же дают лекарство.
сталось с его жилищем.
как будто поджидали хозяина. Как только он вошел сюда, Вызимирский,
очевидно заметивший его со двора, поднялся за ним.
чуть траур по вас не надели! Молили Бога, чтобы он вернул вас хотя с того
света, потому что князю никто не может угодить: бросает нам в лицо бумаги
и то и дело спрашивает о своем любимце...
очень беспокоила: поговорив немного с Вызимирским и еще не приняв никакого
решения относительно своего дальнейшего поведения, он под предлогом
болезни лег в постель и стал поджидать прихода мальчика, который ему
обычно услуживал, чтобы от него узнать о судьбе письма.
начали приходить все служащие и знакомые с выражением соболезнования и с
расспросами.
исчезновение и отсутствие объяснялось просто секретной миссией для князя,
о которой Паклевский не хотел говорить. Под вечер пришел Заремба узнать,
не надо ли ему чего-нибудь. Слуга принес ему ужин: одним словом, Теодор
почувствовал себя как дома, а так как он, действительно, чувствовал себя
слабым, то и не выходил больше никуда. Поздно вечером ему удалось
поговорить с Яськом.
мальчик поспешно отвечал, что он не видел его и ничего о нем не знает. Но