Чтение 45–й страницы книги ~Мастер и Маргарита~

процессией шли мимо острова, вздымаясь и с грохотом опадая.
Сверканье и рев стихий понемногу смирялись.

Пока они слушали, Хозяин произнес, обращаясь к себе самому,
две фразы. Сначала он сказал: "Свободны мысли наши". И немного
позже: "Коли ты помрешь, с тебя ничего не взыщут". Ладони его
мирно лежали на ручке альпенштока.

Мажорно сверкнула тема из первой части, старик кивал и
улыбался. Ему больше нечего было сказать.

Нет, еще одно оставалось невысказанным, и это одно он сказал
тоже.

Опираясь на альпеншток, он встал.

Мой милый сын, ты выглядишь смущенным

И опечаленным. Развеселись!

Окончен праздник. В этом представленье

Актерами, сказал я, были духи.

И в воздухе, и в воздухе прозрачном,

Свершив свой труд, растаяли они. -

Вот так, подобно призракам без плоти,

Когда-нибудь растают, словно дым,

И тучами увенчанные горы,

И горделивые дворцы и храмы,

И даже весь - о да, весь шар земной.

И как от этих бестелесных масок,

От них не сохранится и следа.

Воля и одна только воля довела запинающееся тело до края
отвесной скалы.

Хозяин врезался в чистую воду, окутанный саваном водной
пыли, взлетевшей ему навстречу. Под воду он ушел, почти не
плеснув.

Вот там все и кончилось - на дне морском.

Глава тридцать пятая. Дом, милый дом

Конюшни Гонтс-Годстоуна представляли собой одно из тех мест,
где поневоле начинаешь что-то насвистывать и где вдруг слышишь
- за звоном копыт и лязгом ведерка, - как конюшенный мальчик к
полной для тебя неожиданности высвистывает "Non piu andrai" или
"La ci дбтен" и высвистывать точно.

Стояло яркое осеннее утро, листва на деревьях задумалась, не
пришла ли пора покрываться золотом, задумалось и ясное солнце,
- не время ли приукрасить восход толикой инея. Зеленые изгороди
уже приобретали оттенок древесного дыма.

Герцог отправился поутру на ловлю лисят и к завтраку
запоздал. Теперь он, сбивая с сапог грязь, топал ими по коврику
у кухонных дверей и насвистывал любимый мотив из "Иоланты".
Попозже днем ему предстояло запрячь все свое семейство, чтобы
оно продавало экскурсантам буклеты и водило их по спальням
дворца. (Да, мадам, это герцогская корона нашей матушки, но вам
лучше воспользоваться одной из специально расставленных здесь
пепельниц, если только их не унесли посетители.) А до той поры,
поскольку дворец не открывался до половины двенадцатого, когда
появлялись первые автобусы, его дом все еще принадлежал только
ему, - пусть ему даже и приходилось жить при дворцовых
конюшнях. Герцог насвистывал:

Не рискнул, не жди наград.

Взялся - делай, рад не рад.

Кровь людская не водица.

На любви Земля вертится.

- Именно так, - сказал мистер Фринтон, имевший в своей
теплой шапочке и пиратских усах свирепый и комический вид.

- Ну что, дорогие мои, все еще завтракаете?

Именно этим они и занимались.

- Пинки пошел в дом, - сказала Джуди, - готовить каталоги.
Он просил разрешения одеться ливрейным лакеем, - таким, как у
Хогарта на картинке.

- Пусть себе, если хочет.

- Ему нравится переодеваться, и может быть, это поможет
продать несколько каталогов. А нельзя нам с Никки тоже
переодеться пажами, как ты считаешь?

- Мы могли бы выносить чучело любимого попугая герцогини
Лоутеанской.

- Я не хочу, чтобы вы таскали его с места на место. Оно и
так уж на ладан дышит.

- Тогда можно я надену доспехи Кромвеля?

- Нет.

- Сдается мне, что на острове у нас было больше свободы, -
мрачно сказал Никки. - А здесь, куда ни ткнись, сплошное
"Руками не трогать".

- Никки.

- Ну ладно, ладно. Извиняюсь.

- На острове, - сказал мистер Фринтон, дабы поддержать мир и
спокойствие, - вам вообще надеть было нечего, кроме ночных
рубах.

- Джуди надо спасибо сказать.

- Себе скажи.

- Интересно, почему это говорить спасибо нужно мне, когда
шитье - самое что ни на есть женское дело? Ведь так, папа?

- Я не понимаю, о чем вы толкуете.

- Джуди обещала...

- Ничего я не обещала.

Никки начал раздуваться, как уязвленная лягушка.

- Ты...

- А знаете, - сказал мистер Фринтон и для предотвращения
драки поставил между ними мармелад, - когда вся эта публика на
острове трепалась насчет Наполеона, у меня тоже была в запасе
цитата из него, только я постеснялся ее привести.

- Что за цитата?

- Он как-то сказал: "Всякое дело удается сделать не чаще,
чем раз в столетие".

- И что он имел в виду? - заинтересованно осведомился
Герцог, на несколько дюймов не донеся до усов вилку с кеджери.

- Насколько я понимаю, он имел в виду, что Гитлер исчерпал
все запасы диктаторства примерно до две тысячи сорок пятого
года. Хозяин все равно своего не добился бы.

- Это интересно, весьма.

- Да, но ты не знал Хозяина, - сказал Никки.

- Слава Богу, не знал.

- А если бы ты его знал, ты не был бы так в этом уверен.

- Уверен в чем?

- В том, что он бы своего не добился, как сказал мистер
Фринтон.

- Как сказал Наполеон, - церемонно поправила Джуди.

- Как сказал Наполеон по словам мистера Фринтона, дурища ты
этакая.

- Николас, тебе не следует называть сестру дурищей.

- Черт подери, - начал Никки. - Все, как один...

- Не чертыхайся и займись, наконец, завтраком.

- Что мне не нравится в наших приключениях, - заметила
Джуди, - так это какая-то их бессмысленность. Я к тому, что его
должен был одолеть какой-нибудь настоящий герой. Рыцарь в
сверкающих доспехах. А у нас все получилось как-то... ну, вроде
как неопрятно. Что это такое, - взял да и споткнулся о собачку.

- На самом деле все получилось как раз очень опрятно, -
сказал мистер Фринтон.

- Почему это?

- Если ты сверхчеловек, так ты и должен споткнуться на
недочеловеке. А он об этом забыл. И к тому же - "время и случай
для всех людей".

- С людьми-то он, во всяком случае, справился.

- Со всеми сразу.

- И еще, - сказал мистер Фринтон, - вы понимаете, насколько
умен оказался в конечном итоге Трясун?

- Почему?

- Он с самого начала предвидел такую возможность. Потому и
спер у вас Шутьку. Чтобы ее использовать.

Сидевший с надутым видом Никки припомнил вдруг остроту,
читанную им когда-то в газете, и в мозгу его зародился
дьявольский план.

- Я так понимаю, - коварно начал он, - что твой сверкающий
герой - не иначе как принц? Ему, небось, только и дела будет,
что с утра до вечера именовать тебя Прекрасной Дамой?

- Вот именно. А почему бы и нет? Не всем же быть грубиянами,
вроде...

- А знаешь, как тебя станут называть, если ты выйдешь замуж
за принца?

- Ну как?