диктаторы, игнорируя психоанализ, которым целые поколения можно
было бы развратить). Молодой рост, стремительность мысли,
американские горы кровообращения, все виды жизненности, суть
виды скорости, и неудивительно, что развивающийся ребенок хочет
перегнать природу и наполнить минимальный отрезок времени
максимальным пространственным наслаждением. Глубоко в
человеческом духе заложена способность находить удовольствие в
преодолении земной тяги. Но чем бы любовь к колесу ни
объяснялась, мы с тобой будем вечно держать и защищать, на этом
ли или на другом поле сражения, те мосты, на которых мы
проводили часы с двухлетним, трехлетним, четырехлетним сыном в
ожидании поезда. С безграничным оптимизмом он надеялся, что
щелкнет семафор, и вырастет локомотив из точки вдали, где
столько сливалось рельс между черными спинами домов. В холодные
дни на нем было мерлушковое пальтецо с такой же ушастой
шапочкой, и то и другое пестроватого коричневого цвета с
инеистым оттенком, и эта оболочка и жар его веры в паровоз
держали его в плотном тепле и согревали тебя тоже, ибо, чтоб не
дать пальцам замерзнуть, надо было только зажать то один, то
другой кулачок в своей руке,-- и мы диву давались, какое
количество тепла может развить эта печка -- тело крупного
дитяти.
прямому влиянию на сыпучую среду. Вот почему дети так любят
копаться в песке, строить шоссе и туннели для любимых игрушек,
У него было больше ста маленьких автомобилей, и он брал то
один, то другой с собой в сквер: солнце придавало медовый
оттенок его голой спине, на которой скрещивались бридочки его
вязаных, темно-синих штанишек (при погружении в вечернюю ванну
этот икс бридочек и штанишки были представлены соответствующим
узором белизны). Никогда прежде я так много не сиживал на
стольких скамьях и садовых стульях, каменных тумбах и ступенях,
парапетах террас и бортах бассейнов. Сердобольные немки
принимали меня за безработного. Пресловутый сосновый лес вокруг
Груневальдского озера мы посещали редко: слишком в нем было
много мусора и отбросов, и не совсем понятно было, кто мог
потрудиться принести так далеко эти тяжелые вещи -- железную
кровать, стоящую посреди прогалины, или разбитый параличом
гипсовый бюст под кустом шиповника. Однажды я даже нашел в чаще
стенное зеркало, несколько обезображенное, но еще бодрое,
прислоненное к стволу и как бы даже льяное от смеси солнца и
зелени, пива и шартреза. Может быть эти сюрреалистические
вторжения в бюргерские места отдыха были обрывочными
пророческими грезами будущих неурядиц и взрывов, вроде той кучи
голоз, которую Калиостро провидел в Версальской канаве. Поближе
к озеру в летние воскресенья все кишело телами в разной стадии
оголенности и загорелости. Только белки и некоторые гусеницы
оставались в пальто. Сероногие женщины в исподнем белье сидели
на жирном сером песке, мужчины, одетые в грязные от ила
купальные трусики, гонялись друг за другом. В скверах города
воспрещалось раздеваться, но разрешалось расстегнуть две-три
пуговки рубашки, и можно было видеть на каждой скамейке молодых
людей с ярко выраженным арийским типом, которые, закрыв глаза,
подставляли под одобренное правительством солнце прыщавые лбы.
Брезгливое и может быть преувеличенное содрогание, отразившееся
в этих заметках, вероятно результат нашей постоянной боязни,
чтоб наш ребенок чем-нибудь не заразился. Ты не только
содержала его в идеальной чистоте, но еще научила его
сыздетства чистоту эту любить. Нас всегда бесило общепринятое и
не лишенное мещанского привкуса мнение, что настоящий мальчик
должен ненавидеть мытье.
сидели. Вызывая в памяти тот или другой образ, я часто могу
определить географическое положение садика по двум-трем чертам.
Очень узкие дорожки, усыпанные гравием, окаймленные карликовым
буксом и все встречающиеся друг с дружкой, как персонажи в
комедии; низкая, кубовой окраски, скамья с тисовой, кубической
формы, живой изгородью сзади и с боков; квадратная клумба роз в
раме гелиотропа -- эти подробности явно связаны с небольшими
скверами на берлинских перекрестках. Столь же очевидно, стул из
тонкого железа с паукообразной тенью под ним, слегка смещенной
с центра, и грациозная вращательная кропилка с собственной
радугой, висящей над влажной травой, означают для меня парк в
Париже; но, как ты хорошо понимаешь, глаза Мнемозины настолько
пристально направлены на маленькую фигуру (сидящую на
корточках, нагружающую игрушечный возок камушками или
рассматривающую блестящую мокрую кишку, к которой интересно
пристало немножко того цветного гравия, по которой она только
что проползла), что разнообразные наши места жительства --
Берлин, Прага, Франценсбад, Париж, Ривьера и так далее --
теряют свое суверенство, складывают в общий фонд своих
окаменелых генералов и свои мертвые листья, общим цементом
скрепляют содружество своих тропинок и соединяются в федерации
бликов и теней, сквозь которые изящные дети с голыми коленками
мечтательно катятся на жужжащих роликах.
Берлине, где конечно никто не мог избежать знакомства с
вездесущим портретом фюрера, когда я с ним остановился около
клумбы бледных анютиных глазок: на личике каждого цветка было
темное пятно вроде кляксы усов, и по довольно глупому моему
наущению, он с райским смехом узнал в них толпу беснующихся на
ветру маленьких Гитлеров. Это было на Фербеллинерплац. Могу
также назвать тот цветущий сад в Париже, где я заметил тихую,
хилую девочку, без всякого выражения в глазах, одетую в темное
убогое нелетнее платье, словно она бежала из сиротского приюта
(действительно, немного позже я увидел, как ее увлекали две
плавных монахини), которая ловкими пальчиками привязала живую
бабочку к ниточке и с пасмурным лицом прогуливала слабо
порхающее, слегка подбитое насекомое на этом поводке (верно,
приходилось заниматься кропотливой вышивкой в том приюте). Ты
часто обвиняла меня в жестокосердии при моих энтомологических
исследованиях в Пиренеях и Альпах: и в самом деле, если я
отвлек внимание нашего ребенка от этой хмурой Титании, я это
сделал не потому, что проникся жалостью к ее ванессе, а потому,
что вдруг вспомнил, как И. И. Фондамин-ский рассказывал мне об
очень простом старомодном способе, употребляемом французским
полицейским, когда он ведет в часть бунтаря или пьяного,
которого превращает в покорного сателлита тем, что держит
беднягу при помощи небольшого крючочка, вроде рыбачьего,
всаженного в его неходеную, но очень отзывчивую плоть. Стоокой
нежностью мы с тобой старались оградить доверчивую нежность
нашего мальчика. Но про себя знали, что какая-нибудь гнусная
дрянь, нарочно оставленная хулиганом на детской площадке, была
еще малейшим из зол, и что ужасы, которые прошлые поколения
мысленно отстраняли, как анахронизмы или как нечто, случавшееся
только очень далеко, в получеловеческих ханствах и
мандаринствах, на самом деле происходили вокруг нас,
показываться даже на солнечных часах и мы начали беспокойно
странствовать по Европе, было такое чувство, точно эти сады и
парки путешествуют вместе с нами. Расходящиеся аллеи Ленотра и
его цветники остались позади, как поезда, переведенные на
запасной путь. В Праге, куда мы заехали показать нашего сына
моей матери, он играл в Стромовке, где за боскетами пленяла
взгляд необыкновенно свободная даль. Ты вспомни и те сады со
скалами и альпийскими растениями, которые как бы проводили нас
в Савойские Альпы. Деревянные руки в манжетах, пригвожденные к
древесным стволам в старых парках курортов, указывали в ту
сторону, откуда доносились приглушенные звуки духового
оркестра. Умная тропка сопутствовала аллее-улице: не всюду идя
параллельно с нею, но всегда признавая ее водительство и как
дитя вприпрыжку возвращаясь к ней от пруда с утками или
бассейна с водяными лилиями, чтобы опять присоединиться к
процессии платанов в том пункте, где отцы города разразились
статуей. Корни, корни чего-то зеленого в памяти, корни пахучих
растений, корни воспоминаний, способны проходить большие
расстояния, преодолевая некоторые препятствия, проникая сквозь
Другие, пользуясь каждой трещиной. Так эти сады и парки шли с
нами через Европу: гравистые дорожки собирались в кружок, чтобы
смотреть, как ты нагибалась за мячом, ушедшим под бирючину, но
там, на темной сырой земле ничего не было кроме пробитого,
лиловатого, автобусного билетика. Круглое сидение пускалось в
путь по периферии толстого ствола дуба и находило на другой
стороне грустного старика, читающего газету на языке небольшого
народа, Лаковые лавры замыкали лужок, где наш мальчик нашел
первую свою живую лягушку, и ты сказала, что будет дождь.
Дальше, под менее свинцовыми небесами, пошел трельяж роз,
Володихин Дмитрий
Махров Алексей
Круз Андрей
Посняков Андрей
Василенко Иван
Лукин Евгений