последние двадцать пять снова идут к небу: высота у ворот, припомнил
Попов, тысяча четыреста двадцать шесть метров.
прислушался - вроде нормально. Сел за рычаги, двинулся вперед и
поклялся, что останавливаться больше не будет, незачем искушать судьбу.
Долго еще прислушивался, не мог унять дрожи в коленках. Случится что с
мотором - верная прописка на острове Буромского: из Мирного на тракторе
за ним не пойдут, а на поезд надежды мало. Раз до сих пор не показались,
значит, либо не могут отыскать ворота, либо...
что? Сколько искать - сутки, двое? А вдруг заметет? Тогда придется
останавливаться и уповать на то, что мотор не заглохнет. Так он тебе и
не заглохнет в пургу, держи карман шире, тут закон подлости действует.
термоса, закурил. Почувствовал тошноту, выбросил сигарету. Газу, навер-
ное, надышался, а может, высота действует. Ладно, бог не выдаст, свинья
не съест.
машину стало трудно. Вторую ночь Попов не спал. Голова налилась свинцом,
сердце билось ощутимыми толчками, и, самое неприятное, подкатила и
застряла у горла тошнота. Тормознул, приоткрыл дверцу, сунул палец в рот
- вырвало с болью, жестоко. Два литра .кофе выпил, перекурил. А не выпил
бы - заснул. Нащупал рукой какую-то ветошь, вытер лицо. В нос ударил
резкий запах бензина и отработанного масла, снова начало тошнить. Плохо,
ой как плохо...
было взять с собой, наверняка согласился бы Мишка. А вдруг доложил бы
Макарову?.. Один на куполе не воин, плохо одному на куполе...
ударился грудью о рычаги. Мгновенно среагировал, заглушил, мотор и, весь
дрожа от напряжения, осторожно выбрался из кабины. По тому, что левая
гусеница оторвалась от поверхности снега, понял: дело швах. Зажег
фонарик и увидел упершийся в край трещины бампер. Была б она пошире
сантиметров на тридцать, проскочил бы в нее, как яблоко.
том, что взял вправо. Притупилась реакция, на последних километрах
споткнулся! Сон как рукой сняло, в голове просветлело. О том, чтобы
попытаться дать задний ход и выбраться из ловушки, не могло быть и речи.
Значит, "пешим по-танковому", как любил говорить батя. А снег на колее
глубокий, почти поверх унтов...
продуктами, взял ракетницу. Рассовал по карманам патроны и начал
осторожно протискиваться в левую дверцу. Под правой гусеницей что-то
хрустнуло, и Попов, не раздумывая, выбросился из кабины.
бампер соскользнул со своего ненадежного ледяного упора. "Прощай,
лошадка",- горестно подумал Попов. Взвалил на плечи мешок - тяжелый,
черт, пуда два потянет, и, подсвечивая себе фонариком, Двинулся в гору.
Через несколько шагов задохнулся; остановился, выбросил из мешка две
буханки хлеба. Перевел дух и пошел дальше. Добрался до вехи номер 196,
погоревал, что самую малость лошадка не дотянула, и долго, минут десять,
отдыхал, сидя на мешке.
выкинул остальные три буханки, а на верхушку очередной вехи насадил пять
кругов колбасы - чтобы легче найти, если будет такая нужда. Хотел
отдохнуть дольше, но почувствовал, что замерзает, и двинулся в путь. К
вехе 198 уже не шел, а едва ли не полз, падал, вставал и еле переставлял
ноги. Ветерок перехватывал и без того сбитое дыхание, и если бы
оставался не один несчастный километр, а два или три, незачем было бы
играть в ату проигранную игру. Мешок решил оставить здесь - возле вехи,-
только сунул в карман кусок колбасы и несколько пачек "Шипки".
от лота и слез подшлемник и добрался до самого нутра. Отупевшему мозгу
становилось все труднее управлять очугуневшим телом, и Поповым начало
овладевать равнодушие. Где-то в глубине сознания теплилась лишь одна
мысль: нужно во что бы то ни стало дойти до ворот, и тогда все будет
хорошо. Падая в снег, он теперь подолгу лежал, уже не боясь, что замерз-
нет, но та мысль все-таки имела над ним какую-то власть, заставляла
вставать и идти.
Хрипя, прислонился к гурию, упал и, наверное, мгновенно бы уснул, но
сильно ударился головой о край бочки и от боли очнулся. Поднялся, открыл
воспаленные глаза, прислушался, но ничего не увидел и не услышал.
Вспомнил про ракетницу, вытащил ее и заплакал: она выпала из
одеревеневшей руки. Начал бить руками по бедрам, пока не почувствовал
невыносимую боль в помороженных кистях, и тогда, сжав зубы, поднял
ракетницу. Сунул в нее патрон и нажал на спуск. Не глядя на
рассыпающиеся в небе огни, снова зарядил ракетницу и хотел выстрелить,
но палец никак не сгибался, и пришлось снова изо всей силы бить руками
по бедрам. Но один удар оказался неудачным, и по чудовищной, дикой боли
Попов догадался, что, наверное, вывихнул палец. После многих попыток
приноровился, зажал меж колен ракетницу, левой здоровой рукой зарядил
ее, изловчился и выстрелил, потом еще и еще, уже плохо соображая, что и
зачем он делает. Расстреляв все ракеты, прислонился к гурию, сел и
уставился на вдруг вынырнувшие откуда-то сбоку огни. Помотал головой,
натер лицо снегом - все равно огни!
Почему одна? Нужно не забыть спросить, куда делись еще два тягача. К
нему бежали люди, а он сидел и силился вспомнить, что еще хотел у них
спросить. Вспомнил! Нужно сказать: "Прости, батя, прости, братва..." - и
еще что-то.
рот и всхлипывал, когда его подняли и понесли куда-то на руках. И быстро
затих и заснул.