льда на стенах и потолке растаяли без следа. Один из больных, Браунелл,
пришел в сознание и теперь, поддерживаемый одним из дежуривших здесь
матросов, сидел и пил бульон.
над Болтоном, но через несколько секунд выпрямился и покачал головой. А
этот очень плох, коммандер, очень плох. Я бы не взял на себя
ответственность за его переноску.
жестко отозвался Свенсон. - Давайте послушаем мнение другого врача.
Конечно, ему следовало высказаться мягче, дипломатичнее, но ведь на
борту "Дельфина" скрывалось двое убийц, а Джолли вполне мог оказаться
одним из них, и Свенсон не забывал об этом ни на секунду.
Болтоном, тщательно, насколько это позволила моя больная рука, осмотрел
его. Потом выпрямился и сказал:
возможно, он выдержит переноску на корабль.
никакие "возможно" недопустимы!
буду вам признателен, если вы возьмете на себя руководство
транспортировкой больных на борт. Я немедленно предоставляю в ваше
распоряжение столько людей, сколько потребуется.
станции "Зебра", наблюдая, как Ролингс с другими матросами убирают
обогреватели и фонари и сворачивают кабели, а после того как последний
из них отправился на "Дельфин" и я остался один, двинулся к сарайчику,
где стоял трактор. Сломанный нож остался в бензобаке. Но пистолет и две
обоймы исчезли.
выпускал из поля зрения ни на секунду с того момента, как он сошел с
корабля, и до того, когда отправился обратно.
курс на юг, в открытое море.
Глава 10
задраили люки и покинули с таким - рудом найденную полынью, имело
важное, можно даже сказать, символическое значение. Толстый слой льда
стал для нашего сознания как бы щитом, отгородившим нас от
многострадальной станции "Зебра", от этой гробницы, которая веками и
тысячелетиями будет отныне кружиться вокруг полюса, а вместе с нею от
того ужаса и растерянности, которые обрушились на экипаж за последние
двадцать четыре часа. Дверь ледяного ада захлопнулась у нас за спиной.
Дело было сделано, долг исполнен, мы возвращались домой, и у моряков все
сильнее чувствовалось облегчение, все заметнее становилось радостное
оживление и предвкушение заслуженного отдыха.
Только у меня на душе не было ни радости, ни покоя: слишком многое я
оставил там, позади. Не было покоя и в сердцах Свенсона и Хансена,
Ролингса и Забринского: они знали, что вместе с нами на борту плывет
убийца, хладнокровный убийца многих людей. Знал это и доктор Бенсон, но
пока что Бенсона не приходилось брать в расчет: он все еще не пришел в
сознание, и я, совершенно непрофессионально, надеялся, что, хотя бы в
ближайшее время, так и не придет. Выходя из комы, ища дорогу к
реальности в медленно рассеивающемся тумане, человек начинает бормотать
все, что придет в голову, и порой выбалтывает кое-что лишнее.
дал на это согласие. После того, что я рассказал ему утром, боюсь, он
разрешил это с тяжелым сердцем, но на его улыбающемся лице не появилось
даже тени сомнения. Отказ в этой естественной просьбе был бы воспринят
как неоправданная обида, тем более что все тайны "Дельфина" были надежно
упрятаны от постороннего взгляда. Свенсон согласился не потому, что был
так изысканно воспитан: отказ мог бы вызвать кое у кого подозрение.
Экскурсию сопровождал Хансен, увязался с ним и я: не столько из
любознательности, сколько из желания проследить, как наши спасенные
будут себя вести. Мы обошли весь корабль, пропустив только реакторный
отсек, куда никто вообще не заходит, и отсек инерционных навигационных
систем, куда доступ был запрещен даже мне. В ходе экскурсии я держал в
поле зрения всех, но особенно внимательно и в то же время незаметно
наблюдал за двумя полярниками.
нулевой.
обнаружить: маска, которую носил наш вооруженный пистолетом приятель,
давно приросла у него к лицу и выглядела вполне естественной. И все-таки
я действовал правильно: попытка - не пытка, в этой азартной игре не
стоило терять даже самый ничтожный шанс.
относиться к Джолли, но врач он был превосходный. Умело и ловко осмотрев
и перевязав ходячих пациентов, он обследовал и обработал раны Бенсона и
Фолсома и наконец пригласил меня на корму, в дозиметрическую
лабораторию, которая была освобождена от приборов и оборудования для
четверых лежачих больных: близнецов Харрингтонов, Браунелла и Болтана.
Две койки, стоявшие в самом медпункте, занимали сейчас Бенсон и Фолсом.
доставку на борт. Впрочем, во многом этому способствовало умелое и
заботливое участие самого Джолли. Сейчас Болтон пришел в сознание и
жаловался на сильную боль в обожженной правой руке. Джолли снял повязку,
и я увидел, что рука и в самом деле сильно изуродована, на ней не
осталось ни клочка кожи, а кроваво-красная поверхность мышцы местами уже
загноилась.
пораженную поверхность алюминиевой фольгой с целебной мазью, легонько
затем ее прибинтовывая. Проделав эту процедуру с Болтоном, он сделал ему
обезболивающий укол и дал несколько таблеток снотворного, после чего
приказным тоном потребовал у дежурившего здесь матроса, чтобы тот
безотлагательно докладывал ему о любом изменении, а тем более ухудшении
состояния больного. Без проволочек осмотрев других пациентов и сменив
где надо повязки, Джолли свою работу на сегодня закончил.
сомкнул: даже в те немногие часы, что удалось выкроить сегодня, мне не
дала отдохнуть сильная боль в руке. Когда я вернулся в каюту, Хансен уже
спал, а механика, как всегда, не было.
так, будто проспал не больше пяти минут. Но проснулся я мгновенно и тут
же полностью пришел в себя.
аварийный сигнал над койкой Хансена. Этот высокий, пронзительный, быстро
вибрирующий свист ножом вонзился в мои панически дрогнувшие барабанные
перепонки. По сравнению с этим сигналом даже вопли вестника баньши,
разгулявшегося в старинном шотландском замке, показались бы детской
забавой.
предполагал, что этот неторопливый, немногословный техасец умеет так
быстро действовать.
расслышал, мне пришлось кричать.
Да еще подо льдом, чтоб его черти забрали!
распахнул дверь и исчез.
наступившая тишина, точно бревно, обрушилась мне на голову. Чуть погодя
я осознал, что это не простая тишина: исчезла вибрация, корпус подлодки
замер.
меня по спине туда-сюда прошлись ледяные пальцы. Чем вызвана такая
резкая остановка ядерных двигателей и что с ними случилось после такой
остановки?.. О Господи, подумал я. а вдруг пожар возник в реакторном
отсеке?.. Я заглядывал в атомное сердце корабля через толстое свинцовое
стекло контрольного люка и видел то неземное, непостижимое для ума
излучение, то беспорядочное кружение синего, зеленого и лилового,
которое можно было назвать новым "ужасным светом" человечества. Что
случится, если этот ужасный свет, обезумев, вырвется на свободу? Этого я
не знал, но не сомневался, что поперек пути ему лучше не становиться.
действия, но время я тянул не потому. Пусть корабль охвачен огнем, пусть
ядерный котел вышел из строя, но если превосходно обученный и
руководимый знающим командиром экипаж не в состоянии справиться с одним
из вполне вероятных чрезвычайных происшествий, то этому уж никак не
поможет моя беготня с криком: "Что горит?.."
направился в центральный пост: уж если где и знали, как обстоят дела, то
несомненно именно здесь. В лицо мне ударили густая волна едкого дыма и
резкий голос, кажется, Свенсона:
Перумов Ник
Прозоров Александр
Самойлова Елена
Пехов Алексей
Березин Федор
Шилова Юлия