о работе плотника, медника, гончара, дубильщика кожи, об обработке золота,
серебра, меди, железа, стали, свинца, олова, глины, камня, слоновой кости.
Можно без всякого преувеличения сказать, что изобразительное искусство у
Гомера вполне тождественно с ремеслом, и нет никакой возможности провести
здесь определенную границу между тем и другим.
художественной промышленности у Гомера. На историк эстетики не может
ограничиться одними восторгами, здесь необходим серьезный анализ.
эпическому стилю, ясно само собой: изображаемая художественная обстановка
хотя и не рисует самих героев, но рисует нечто общее, то, в чем они живут и
действуют. А это - обычный для эпоса примат родового над индивидуальным.
промышленности. Ведь тут мы находим полное совпадение художества и
производства. Изображаемые у Гомера вещи одинаково являются и эстетической
самоцелью и предметом вполне утилитарным, вполне бытовым. Это указывает на
невозможность для Гомера изолированного и вполне "очищенного" от
практической жизни созерцания художественных ценностей, что также вполне
соответствует основным принципам эпического стиля.
предмета, но и его необычайная изощренность, изысканность, затейливость. Все
эти художественные изделия обычно сияют, блестят, сверкают, светятся. И еще
важнее то обстоятельство, что здесь перед нами не просто художественное
производство, воспроизведенное в литературном памятнике, описанное и
расписанное при помощи слова и, следовательно, воспроизведенное в мысли, в
фантазии, данное при помощи воображения. Ведь известно, что в период
формирования гомеровского эпоса греческое общество вовсе не было так безумно
богато, так роскошно, как это изображено у Гомера. Времена крито-микенской
дворцовой роскоши миновали уже несколько столетий назад. Восходящее
демократическое общество было гораздо скромнее и беднее, и при дворах
тогдашних самых богатых властителей не было и намека на роскошь. Таким
образом здесь перед нами сознательная реставрация крито-микенской роскоши и
реставрация не фактическая, а только при помощи мысли и воспоминания, при
помощи художественного образа и фантазии. Это дает возможность бесконечно
любоваться роскошной художественной промышленностью и бесконечно ею
упиваться. Но в этой роскоши во всей ее изысканности и изощренности нет ни
малейшего намека на разложение, на субъективизм, на психологию гурманства и
смакования. Здесь обычное для Гомера бодрое, молодое и веселое
жизнеутверждение.
танцы.
струнные и духовые. К струнным принадлежат форминга (phorminx) и кифара
(citharis). Форминга у греков вообще самый древний струнный инструмент. Это
нечто вроде арфы или, скорее, гуслей, лютни, цитры. Из ее частей упоминается
кобылка (dAygon) и колки (collopes), при помощи которых натягивались струны.
Число струн форминги не известно, и у Гомера говорится о "струне" в
единственном числе. Естественно, что когда пировали боги, не было недостатка
в "весьма прекрасной форминге" Аполлона (Ил. I 603), но весьма искусно умели
обращаться с этим инструментом и люди (Од. ХХI 406 - 409):
на форминге. (Гимн. II 5) Аполлон играет на "изогнутой форминге" (6),
"издавая прелестный звук золотым плектром", а (337) он "с формингой в руках
страстно играл", и (III 506) Аполлон и Гермес "наслаждаются формингой".
"лира" у Гомера отсутствует). Какая разница между этими инструментами,
сказать трудно. Может быть, форминга отличается от других двух большей
величиной. Есть некоторое основание отождествлять формингу и кифару,
поскольку мы встречаем выражение (Ил. ХVIII 569 сл.) "он кифарил на
форминге". В Од. I 153 сл. сначала глашатай дает Фемию "весьма прекрасную
кифару", а потом Фемий, "формингуя" на ней, "начинает прекрасно петь", и
(159) она - опять "кифара". (Гимн. III 64, 506) речь идет о "форминге", но
этот же самый инструмент (499, 509, 515) называется "кифарой", в 423
"лирой". Слово "кифара", между прочим, употребляется у Гомера и в смысле
"искусство, наука пения с кифарой, или игра на кифаре": в Ил. ХIII 731 боги
одаряют одних способностью к войне, других - к танцу, третьих - "кифарой и
песнью". Лира попадается только в Гимн. III 418, 423.
Агамемнон изумляется звукам "флейт и сиринг"; (Гимн. III 452) "страстный шум
флейт"; (ХIV 3) мать богов любит трещотки, бубны и флейты. Об устройстве и
звучании этой флейты у Гомера ничего не известно. Но, судя по позднейшим
материалам, можно предполагать у нее звук вроде кларнета или, может быть,
гобоя. Труба (salpinx) упоминается единственный раз: (Ил. ХVIII 219) крик
Ахилла сравнивается с звуком трубы, зазвучавшей издалека из вражеского
лагеря. И, наконец, о третьем духовом инструменте - о пастушеской свирели,
или флейте, кроме указанного места (Ил. Х 13), читаем еще (ХVIII 525): два
пастуха "услаждаются свирелью".
упоминает о них поэт редко. Только форминге и кифаре придано особое значение
ввиду постоянного употребления их на пирах, где она - необходимая
принадлежность39.
певцов (aoidoi), суждения Гомера о которых следует указать точно. Известен
текст Гимн. ХХV 3 о происхождении певцов от муз и Аполлона, и, таким
образом, не Гесиод в своей "Теогонии" (94 сл.) впервые высказал это
суждение, а Гомер. Гимн. ХХI 3 ("сладкогласный певец с звонкой формингой")
тоже воспевает Аполлона и в начале и в конце. В Од. VIII 73 "муза внушала
певцу" возгласить о знаменитых вождях. O "божественном (theios) певце"
читаем, кроме того, I 336, VIII 44, 47, 539; ХVI 252, ХХIII 133, ХХIV 439; о
"вдохновенном (thespios) певце" - ХVII 385; о "весьма знаменитом певце" - I
325, VIII 83, 367, 521; о "милом (erinron) певце" - 62, 471; о "голосистом
певце" - ХХII 316, III 267 сл. Агамемнон, отъезжая, в Трою, оставляет
Клитемнестру на попечении певца, но она (270) последнего высылает на
пустынный остров, где его и растерзывают хищные птицы; Одиссей рассказывает
о своих похождениях "как разумный певец" (ХI 369) и т.д.
в доме Одиссея (Од. I 337 - 342):
существенных особенностей певца: вдохновением певца руководят боги, в
частности, Зевс, и сопротивляться этому они сами не могут; певцы воспевают
славные подвиги богов и героев; их песни то терзают душу слушателей, то дают
им наслаждение.
доме Алкиноя. Глашатай (471) возвращается в дом с певцом, чтимым у народа.
Певцу сначала предлагают лучшие блюда (472 - 276). Одиссей говорит глашатаю
Понтоною о высокой чести быть певцом (477 - 481). И после того, как певец
насытился, Одиссей опять обращается к нему (488 - 499) с речью о возвышенном
объективизме певца, полученном им от самих богов. Песни Демодока заставляют
плакать Одиссея, и Алкиной просит певца прекратить свою печальную повесть о
Троянской войне (536 слл.).
созерцатель великого прошлого, вещающий о крупнейших событиях своего народа.
Этот монументальный объективизм таков, что он вызывает свои - только для
него одного характерные слезы.
(Ил. ХХIV 721) вокруг Гектора пели горестную песню; (340; III 204) Ахиллу
будет честь и песнь у потомков; (ХХIV 197) о Пенелопе за ее верность будет
прелестная "песня" в потомстве; но (200) о Клитемнестре "ужасная песня".
Интересное суждение высказывает Алкиной о назначении, вернее, о сущности и
происхождении героической песни (Од. VIII 479 - 481), утверждая, что:
нее "радуются" (IХ 7, ХIV 6), ею "умоляют" (ХVI 5, ХIХ 48, ХХI 5; I 173).
Фамирида "дар песен". Нам интересен и весь этот миф (594 - 600):