этого, и почему он это не делает - совершенно неизвестно.
годами IV столетия, и если б можно было спорить, в каком именно году она
написана, то, во всяком случае, год смерти его известен в точности. Он умер
в 340-м году, т.е. за 55 лет до 395 года. Принадлежность "Церковной истории"
Евсевию совершенно несомненна. Ее не заподозривал никто.
которое с кое-каким вероятием можно было бы объявить позднейшей вставкой.
Нет, Евсевий говорит об Апокалипсисе много раз в самых различных
синтаксических вариациях. Вырвать эти места из контекста бескровно -
совершенно нельзя. Эту операцию нельзя совершить, не искалеча несколько
десятков страниц связного изложения Евсевия.
приводит весьма важные свидетельства из более древних авторов - и иногда из
тех их произведений, которые до нас не дошли.
Откровении Иоанна и ясно усвояет его сему Апостолу".
писателя II века, помимо дошедших до нас трех книг к Автолику было еще не
дошедшее до нас сочинение "Против ереси Гермогена", в котором тот приводит
свидетельство из Откровения Иоанна.
Сардийского, писателя II века, Евсевий говорит, что им было написано целое
сочинение "Об Откровении Иоанна".
упоминает, что современник его Дионисий, епископ Александрийский, во второй
книге "Обетований" ('Epaggelїwn) "говорит нечто об Иоанновом Откровении".
мнение, а общецерковное, Евсевий делает попытку определить канон
новозаветных книг. И вот, после "святой четверицы" Евангелий, после Деяний и
Посланий Апостольских он, с некоторой оговоркой, помешает и Откровение
Иоанна.
против даты Н.Морозова. Эта же дата базируется на совершенно фантастическом
переводе 2-го и 8-го стиха 6-ой главы Апокалипсиса.
филолога-дилетанта, делающего элементарнейшие ошибки в переводе с латинского
языка, совершенно не умеющего обращаться с историческим материалом, а на
другую - авторитетные показания филологии и исторической критики,
утверждающие подлинность и древность тех документов II, III и IV-го вв.,
которые упоминают об Апокалипсисе.
вышеприведенного, это излишне.
изданию Н.Морозов говорит: "Сочувствие, с которым было встречено читателями
"Откровение в грозе и буре", ободряет меня и в другом предприятии совершенно
того же рода: закончить мою книгу "Пророки", тоже начатую во время моего
заключения в Алексеевском равелине и в Шлиссельбурге. Дело в том, что
древние пророки Иезекииль, Даниил, Захария и Малахия тоже были астрологами.
У них фигурируют те же звери и планетные лики, дающие возможность вычислить
время появления этих книг и приводящие тоже к совершенно неожиданным
результатам".
"Пророков". Книги пророков, по сравнению с Апокалипсисом, в смысле времени
их написания и жизни их авторов датированы очень слабо. У древних писателей
мы не найдем на них ссылок, как нашли ссылки на Апокалипсис. Незащищенность
"Пророков" поэтому очевидна. О них можно фантазировать что угодно. И эти
фантазии нельзя опровергнуть положительными данными. Пророкам пришлось бы
терпеливо выносить все, что бы Н.Морозов о них ни написал.
фантастичность основной идеи Н.Морозова, ненаучность его рассуждений,
некритичность его методов. Если он обещает с пророками проделать ту же самую
операцию, которую он проделал с Апокалипсисом, то этим он заранее ставит
крест на своем новом, еще не появившемся произведении. "Пророки" Н.Морозова
или должны быть написаны по совершенно новому методу, или же в научном
отношении они будут таким же недоразумением, каким, после всего
вышесказанного, приходится признать "Откровение в грозе и буре".
Общество чтит в нем страдальца, борца за идею. Отсюда понятен необыкновенный
интерес к его книге. Но от сочувствия к человеку, которому выпал
исключительный жребий оставшегося в живых мученика, до научного признания
высказанных им мыслей - целая пропасть.
чтить таких людей, как Н.Морозов. Но вместе с тем: горе тому обществу,
которое может серьезно признавать такие незрелые плоды мысли, как
"Откровение в грозе и буре"! Этим признанием оно выносит себе приговор в
умственном несовершеннолетии.
стенографическую запись 16-ти лекций, прочитанных им в Берлинском
университете в зимний семестр 1899 - 1900 a. Как ни мало знакома русская
публика с научными исследованиями по истории христианства - имя Гарнака,
хотя бы понаслышке, известно почти всякому. А.Гарнак - "специалист" в тех
вопросах, сущность которых он взялся изложить в настоящих лекциях. Кажется,
нет ни одной области в истории первоначального христианства, которую бы
Гарнак не обогатил собственным исследованием, всегда ценным и всегда
интересным. Свои заключения, свою общую точку зрения он строит, имея в виду
груды сырого материала, и старается всегда говорить только то, что говорят
сами факты. Едва ли можно отыскать другой пример такого бережного и
добросовестного отношения к источникам, как у Гарнака. И это тем более
замечательно, что Гарнак не просто сухой кабинетный ученый, которому почти
все равно, что он исследует: какие-нибудь болотные ратории или самые больные
места в истории человечества. Гарнак обладает большою религиозной чуткостью,
громадным вниманием внутренним к тому, что исследует. И громадною любовью,
которая сквозь бездушные печатные страницы позволяет почувствовать в нем
крупную религиозную индивидуальность.
христианства" сделать книгой классической, т.е. такой книгой, в которой
некоторые, по крайней мере главные, вопросы, сюда относящиеся, были бы
разрешены окончательно. Однако про книгу Гарнака сказать это совершенно
нельзя. Ни один из главных вопросов не разрешается в ней окончательно. И это
не потому, что Гарнаку в смысле знаний и полготовки чего-нибудь недоставало,
а потому, что самая природа этих вопросов такова, что решить их окончательно
нельзя, оставаясь на почве науки. Нужно не побояться дебрей гносеологии и
религиозного умозрения, а Гарнак сознательно (бессознательно, сам того не
замечая, он сходит не раз) сходить с почвы науки не хочет; книгу Гарнака
можно назвать классической только в том смысле, в каком можно назвать
классической "La vie de Jesus" Ренана или "Das Leben Jesu" Штрауса . Она
является полным, цельным и ярким выражением всех лучших сторон современной
богословско-исторической науки. Это как бы точное зеркало, в котором
отразились выпукло, до мельчайших подробностей строение современных методов
исследования и те результаты, которые достигнуты исторической наукой в
области первоначального христианства за последнее поколение.
слово даже происхождения метафизического. Из науки давно уже изгнаны всякие
"сущности". И одно желание проникнуть за внешний облик явлений, скинуть
лицевой покров с вещей для того, чтобы проникнуть в их сердцевину, в их
сущность - одно уже это желание является недопустимым с точки зрения
позитивной науки. Сам Гарнак, очевидно, чувствуя шаткость почвы, на которую
вступил, в первой же лекции пытается дать определение той "сущности
христианства", которую он хочет излагать, и методологически обосновать свое
право на такое исследование. И нужно отдать полную справедливость: в этой
вступительной лекции очень выпукло отразилась философская беспринципность,
непродуманность и условность методов современной исторической науки вообще и
в частности тех ее разветвлений, которые исследуют первоначальное
христианство.
никогда бы не осмелился его сделать, если бы не чувствовал, что у меня есть
достаточные к этому основания. Эти основания я постараюсь изложить с
возможной краткостью, ибо только таким путем станет возможно действительно
критически разобраться в книге Гарнака и в тех первостепенной важности
вопросах, которые она затрагивает.
христианства и поясняет при этом, что под словом "исторически" он разумеет
"средствами исторической науки". Я уверен, что у громадного большинства
читателей ничего не шевельнется в душе в ответ на такую постановку вопроса.
И сам Гарнак, ставя вопрос именно так, должно быть, чувствует себя очень
крепко, потому что он стоит при этом на твердой почве принятых везде и всюду
и как будто бы неоспоримых представлений о методах, средствах и задачах
исторического исследования.
научных традиций, заставить себя с достаточной отчетливостью представить,
что, собственно, означает задача исторически решить вопрос о сущности
христианства, то тут представится много весьма любопытных вещей. Традиция
страшна и опасна тем, что, всем своим авторитетом надавливаясь на
исследователя, она заставляет не только решать вопросы в определенном, уже
заранее обозначенном направлении, но влияет решающим образом и на самую их
постановку. Она слишком часто обезличивает эти вопросы, делает их какими-то
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Глуховский Дмитрий