щечками. Эти, правда, брали очень дешево, но были не в ладах с русской
грамматикой и никак не могли справиться со словом "печенеги". То есть
они знали, что в слове печенеги где-то полагается быть букве "ять", но
они никак не могли угадать, куда ее поставить - после "п", после "ч",
после "н" или уж вовсе после "г". Так же не ладили они с буквами "с" и
"ш". Когда дело доходило до слов "суша" или "Саша", они могли с одинако-
вым успехом написать "шуса", "суша", "шуша" или "Саша", "Шаса", "Шаша".
В городе среди молодежи ходил анекдот о том, что братьев как-то попроси-
ли перевести на русский язык предложение: "Саша сушился на суше", и один
из них написал: "Шаса шусился на шусе", а другой: "Шаша шушилса на шу-
ше".
анекдот, когда он дошел до них. И в самом деле досадно. Как! Они, можно
сказать, выучили писать весь город - от мала до велика, - и вот приходят
щенки, у которых еще молоко на губах не обсохло, и рассказывают анекдо-
ты!.. Так или иначе, но грамматика стала ходким товаром, без грамматики
шагу не сделаешь. Дошло до того, что даже дядя Пиня, который, как вам
известно, ненавидел "классы", как правоверный еврей свинину, тоже приз-
нал, что грамматика - стоящая вещь. Он - человек, разъезжающий по ярмар-
кам, торгующий с Москвой, пользующийся уважением у русских и сам прек-
расно изъясняющийся по-русски, - все же чувствует, что ему недостает
грамматики (при слове "грамматика" дядя Пиня почему-то показывал пять
пальцев). Однако, чтобы его племянник не слишком мнил о себе, дядя Пиня
каждый
раз считал необходимым добавить, что он не понимает, почему, зная грам-
матику, нужно обязательно ходить без шапки, садиться за стол, не сотво-
рив омовения рук, и писать в субботу. Ему кажется, что одно другому не
мешает - можно знать грамматику и ходить в шапке, совершать омовение и
не писать в субботу. Дядя Пиня как хороший знаток библии придерживался
закона. Он никак не мог простить Шолому его старого греха - писания на
заборе... Но кто станет теперь считаться с дядей Пиней! Как в самом деле
не возомнить о себе пареньку, который получает стипендию, дает уроки,
"загребает золото". Ведь его на части рвут, из-за него дерутся. Все хо-
тят, чтобы именно он, а не кто-нибудь другой готовил их детей в училище.
К нему уже ищут протекцию: приходят, например, от "Коллектора" в темных
очках, ведь он друг и брат Нохуму Рабиновичу. Люди просят "Коллектора"
замолвить словцо перед Нохумом, чтобы Нохум в свою очередь замолвил сло-
вцо перед сыном и тот уделил бы им хотя бы полчаса в день: "Говорят, у
его Шолома легкая рука, он лучше всех готовит к экзаменам". Отцовское
сердце тает, душа радуется-шутка ли, дожить до такой чести! Хотя, по
правде говоря, радости мало, Какая уж там радость, когда родное дитя и в
глаза, не видишь! Первую половину дня Шолом в училище, а во вторую поло-
вину допоздна уроками занят. Вечером же он гуляет с товарищами в городс-
ком саду. Летом переяславский городской сад-настоящий рай. Там играет
военный оркестр под управлением полкового капельмейстера-еврея с черной
бородкой, темными, как спелая вишня, глазами и толстыми губами. Девушки
зачарованы его дирижерской палочкой. А он во всех одинаково влюблен,
улыбается им издалека своими черными, как вишня, глазами и все взмахива-
ет палочкой. Трубы гремят, барабан грохочет. Гуляющие по аллеям пары по-
днимают густую пыль. Воздух наполнен сладким запахом только что отцвет-
шей бузины. Лишь тот, кто родился и вырос на Украине, может оценить этот
аромат, может понять прелесть прогулки летним вечеро м в городс ком са-
ду. Сад освещен довольно скудно, всего двумя-тремя керосиновыми фонаря-
ми, да и те закопчены, с разбитыми стеклами; чуть ветерок подымется по-
сильней-тусклые огоньки вспыхивают и тут же гаснут. Но кому до этого де-
ло! Напротив, когда темно, даже лучше, если хотите. Юноша и девушка мо-
гут остановиться, побеседовать, посмеяться и заодно условиться о завтра-
шней встрече - снова здесь, в этой аллее, под только что отцветшей бла-
гоухающей бузиной.
бог послал - куском селедки, таранью, огурчиком, луковицей с хлебом. Ап-
петит, чтоб не сглазить, замечательный. Где уж тут совершать омовения,
благословения! Отец и не спрашивает о вечерней молитве. Он, конечно,
огорчен, но делает вид, что ничего не замечает. Поговорить как следует
времени нет. Поев, дети садятся за свои книги, готовят уроки на завтра.
Шолом вынужден готовить уроки при лампе. Мачехе не нравится, что уходит
керосин, и она ворчит. Отцу это неприятно. Шолом говорит, что керосин он
купит на свои деньги и заведет собственную лампу. Отец запрещает ему го-
ворить об этом и просит не огорчать его. Тут впутывается "Коллектор". Он
заявляет, что не выносит раздоров и предлагает компромисс. "Так как Шо-
лом уже человек самостоятельный и зарабатывает, чтоб не сглазить,
кое-какие деньги, а учиться ему надо, ведь предстоит сдать последний эк-
замен, то, по совести, этого сорванца нужно оставить в покое. Мой совет,
пусть он снимет себе комнату со столом до конца экзаменов и пусть учится
на здоровье! Если же ему трудно найти комнату,- добавляет "Коллектор", -
то я могу взять это на себя".
но "Коллектор" обладал умением убедить даже каменную стену. К тому же он
не любил долго рассуждать. Удалившись, он через некоторое время вернулся
с радостной вестью - все получилось как нельзя лучше! Он нашел человека,
который сдает комнату и стол. Шолом будет жить на всем готовом совершен-
но бесплатно, он должен только немного позаниматься с детьми-всего лишь
полчаса утром и полчаса днем со старшими, да еще изредка полчаса или час
по вечерам с младшими.
ж тут разница - трое, пятеро или семеро детей? Вы же знаете, что я вам
друг и не подведу. Какие могут быть сомнения? Мой совет: пусть сорванец
сейчас же собирает вещи и отправляется со мной. Но сию же минуту, потому
что охотников на такое место найдется немало. Айда!
Весь его гардероб состоит из двух рубашек, пары носков, мешочка с филак-
териями, молитвенника и книг, множества книг. Укладываясь, он искоса
поглядывает на отца, на его лицо, пожелтевшее, как воск. Отец теребит
редкую бородку, жует ее. Не говорит ни слова, но каждый вздох его разди-
рает сердце. Зато разговорилась мачеха. Она стала сожалеть о Шоломе, ей,
мол, вовсе не нравится план "Коллектора". Во-первых, что скажут люди?..
Люди скажут, сказались бы им все болячки, что виновата мачеха. Это одно.
А затем, кому может помешать дитя, когда оно живет при своем отце? Ртом
больше, ртом меньше - от этого суп не станет жиже... А когда дошло до
прощания, она даже пустила слезу.
водить дома. Всю неделю уж как ни шло, но в субботу, ради бога, в суббо-
ту!.. Почему не доставить отцу удовольствие; тем более что и для Шолома
это отрада. Ибо где еще так справляют субботу, как в доме отца! Кто еще
так торжественно произносит субботнее приветствие, как его отец! У кого
так благородно звучат слова о хозяйке дома, которой нет равной. Кто еще
так хорошо, как его отец, поет субботние гимны! А благословение трапезы!
Все евреи благословляют трапезу, но не на всех покоится при этом божья
благодать. Во всех еврейских домах справляют субботу, но не всюду нисхо-
дят посланцы небес, ангелы мира, которые реют в воздухе, наполняют дом
тихой благодатью святого, великого и милого дня субботнего...
на, или Холера" Биньоминзона. - Как поэт жарит селедку на угольях. - За
субботним столом. -"Старостиха Фейге-Лея" с нетерпением ждет субботы
вошло в привычку, стало потребностью для каждого почтенного горожанина в
те времена. Такой уважаемый человек, как Нохум Рабинович, и представить
себе не мог, как можно сесть за субботнюю трапезу без гостя. Подобная
суббота была бы омрачена для него.
был собственный сын. Тоже неплохо. Но, кроме сына, пришли еще двое. Один
из них-знакомый уже нам "Коллектор", а с другим гостем, Биньоминзоном, я
вас тут же познакомлю.
еврейском языке. Он сочинял книгу под названием "Иосафетова долина, или
Холера". В высоком стиле автор изображал, как бог, разгневавшись на пог-
рязшее в пороках человечество, ниспослал на землю холеру, разумеется, в
образе женщины, безобразной, страшной, настоящей "холеры", с огромным,
как у резника, ножом в руках, которым она рубила направо и налево. Ко-
нечно, Дантов "Ад" написан более ярко и производит на читателя более
сильное впечатление, чем "Холера" Биньоминзона. Но не в этом дело. Глав-
ное тут язык. То был цветистый, пышный, тягучий, как патока, витиеватый
язык, которого "Холера", конечно, не заслужила. Это о произведении. Те-
перь о самом авторе.
лоснящимся лицом, с редкой бороденкой, до того редкой, что, когда он ел,
можно было проследить за каждым куском, который попадал в горло. При
каждом глотке он делал движение головой вверх и вниз, точно голодный
гусь. Волосы на голове у него были тоже редкие, но длинные, с завитками
и всегда смазанные до блеска чем-то жирным. Одевался он на немецкий ма-
нер и носил высокую, твердую шляпу. Одежда его была чрезвычайно поноше-
на, но чиста, опрятна, тщательно вычищена и выглажена. Все он делал сам
-сам чистил, сам гладил, сам чинил, сам пуговицы пришивал. Можно пору-
читься, что он по ночам сам стирал рубашку, которую носил днем; даже
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Доставалов Александр
Муркок Майкл