вслепую уничтожаешь человека вообще. Ты видишь его злодеем, но в нем есть и
ангел. Ты уничтожаешь их вместе.
тупость -- их профессия, от них не требуется чутья, напротив, оно им
запрещено, потому как не их дело вникать и судить, их дело выявлять по
данным тобой признакам, -- так вот, если твои жандармы получат приказ
разделить всех на черных и белых -- а других цветов для жандармов не
существует -- и к черным ты отнесешь, например, того кто насвистывает в
одиночестве, кто порой сомневается в Боге, кто зевнул, копая землю, кто вот
так думает, поступает, любит, ненавидит, восхищается, презирает, -- тогда
наступают отвратительные времена и оказывается, что у тебя не народ, а
сплошные предатели, и сколько ни руби голов, все будет мало, и в толпе так и
кишат подозрительные и шпионы. Ты поделил не людей, разведя направо одних и
налево других, чтобы картина стала яснее, -- ты разрубил человека, разделил,
разлучил его с самим собой, завербовал в нем соглядатая, сделал
подозрительным для самого себя и готовым себя предать, потому что в одну из
томительных ночей каждый сомневался в Боге. Потому что каждый насвистывал в
одиночестве, зевал, копая землю, и думал, делал, любил, ненавидел,
восхищался или презирал не должное. Ибо человек живой, и он живет. Но
святым, праведным и желанным тебе показался тот, кто громыхает сегодня одной
идеей, завтра другой, смешной ярмарочный паяц; тебе оказался ненужным тот,
кто живет сердцем.
В человеке, то с присущим им усердием они отыщут его в каждом, ужаснутся
обилию зла, ужаснут тебя своими донесениями и убедят в необходимости самых
срочных мер. Ты согласился и построил тюрьму, куда заключил весь свой народ.
полагаясь на щедрое солнце, чтобы ваятели резали камень, геометры чертили
фигуры, ты должен подняться на другую гору. С другой вершины теперешние
каторжники покажутся тебе святыми, и ты воздвигнешь памятник тем, кого
послал ломать камень.
CI
был просветлен Господом. Я знал и раньше, что грабительствует писатель,
ломая основы стиля, корежа устоявшиеся средства выражения, желая эффектней
выразить себя. На первый взгляд что тут непохвального? Средства выражения и
выработаны для того, чтобы выражать себя. Но ты, вместо того чтобы пуститься
в путь, сломал повозку, ты похож на неразумного хозяина, неимоверной кладью
он перешиб хребет своему ослу. Набавляя день за днем понемногу, он мог бы
приучить своего осла к более тяжелой клади, и осел служил бы ему лучше, чем
раньше. Я гоню нарушителей, пусть все выражают себя по правилам, -- только
так у них появятся свои собственные.
тоже своеобразный грабеж и растрата наготовленного впрок Конечно, запас,
лежащий без движения, бесполезен, не извлечешь ничего и из красоты,
доставшейся по наследству, потому что тебе никогда не извлечь на свет той
формы, в которой ее отливали. Да, хорошо построить хранилище, ссыпать в него
зерно, с тем чтобы черпать оттуда в зимнюю бескормицу. Суть хранилища прямо
противоположна хранению, в него складывали, чтобы из него черпать. Неуклюжий
язык -- единственная причина противоречия, дерутся между собой слова
"складывать" и "черпать", так что не стоит утверждать: "Хранилище -- место,
куда складывают", -- логик может тут же возразить: "Хранилище -- место,
откуда берут"; ты справишься с ветром слов, обозначив хранилище как
перевалочный пункт.
принуждением, ибо только принуждение способно созидать то, что достойно
свободы. Созданный мной человек свободен от страха пыток, он не хочет
отказываться от себя, он противится приказам тирана и его палачей, и я
называю его свободным. Свободен и тот, кто способен устоять перед низменной
страстью. Но как назвать свободным того, кто попадает в рабство любому
соблазну. Сам он зовет это свободой, он свободно выбрал для себя вечное
рабство.
ту деятельность, что свойственна человеку, -- так, создать поэта означает
высвободить в нем стихи. И если я хочу видеть тебя ангелом, я высвобождаю из
тебя окрыленные слова и уверенные движения танцора.
СII
этому борцу кажется, что он борется за великое дело; кроме своего дела, он
ничего не видит вокруг. Мне важно, чтобы в нем очнулся человек, когда я
заговорю с ним. Но я не верю, что от нашей встречи будет какой-то толк. Наш
разговор станет военным маневром и плутовством, собеседник переиначит мою
истину, чтобы она послужила его собственному царству. И я не буду упрекать
его, раз он ощутил себя значимым благодаря своему делу.
совершенным и просветленным, он не превратит их в свои и не повернет при
случае против меня, он не работает, не действует, не борется и не разрешает
никаких проблем. В моем царстве есть бесполезный светильник, он освещает
лишь самого себя, но бескорыстно, он -- самый утонченный и хрупкий цветок
моего дерева, бесплодный цветок, ибо слишком чист.
великое дело, совсем не похожее на мое, и мной. Проблема смысла в нашем
языке.
"царство" связывает меня и моего воина, потому что и для него, и для меня
оно одинаково значимо. Любящий вопреки всем стенам -- одно целое с той, что
стала душой и теплом его дома, которую дано ему любить и далекой, и спящей.
Но вот передо мной посланник иного царства, и, если я хочу играть с ним в
игру более сложную, чем шахматы, если хочу встретиться с ним как с
человеком, перешагнув ступеньку подвохов и взаимообманов, -- ведь и воюя, мы
можем уважать друг друга и чувствовать взаимное приятство, как это было с
восточным государем, возлюбленным моим врагом, -- так вот, если я хочу
поговорить с ним по-человечески, мне нужен новый образ, новая картина мира,
которая станет для нас новой мерой всех вещей.
народ, а я хочу открыть Божественное своему, то мы встретимся с ним как
равные в шатре перемирия посреди пустыни, вдалеке от наших
коленопреклоненных воинов, и будем молиться вместе, потому что нас
объединяет Бог.
у нас нет и надежды на взаимопонимание, на связующие нити, ибо одна и та же
вещь обладает различным смыслом, принадлежа твоей целостности и моей, из
одинаковых камней наши архитекторы строят разные храмы, и как нам
договориться, если слово "победа" для тебя означает то, что я побежден, а
для меня то, что я победил?
залог -- тот, что обеспечивает их смысл и весомость, зная, что житейское не
затрагивает ни души, ни сердца и просьба "передай мне чайник" взволнует
только потому, что перед глазами возникло любимое лицо, что чайник был
частичкой твоего домашнего царства, когда вы вдвоем пили чай после вашей
любви, или, наоборот, возлюбленная навещала тебя только изредка и чаепитие
для вас было редкостным праздником... Так вот, я понял, почему
берберы-изгнанники, для которых развязался Божественный узел, оставив их
среди хаоса разноликих вещей, стали похожи на бессмысленную скотину, --
кормили их хорошо, но они не преобразили хаос в незримую часовню, зримыми
камнями которой были бы сами, -- они были хуже скотины, потому что коровам
не нужны незримые часовни, их небогатая радость в переваривании малой толики
вещности.
ним мой отец, -- сказитель пел о том, как безликие вещи, отражаясь друг в
друге, обретают лицо и значимость.
разноликого мира ничто перед ним.
CIII
-- и убедишься. А если речь зашла, кому править царством, я подумаю еще,
кому его поручить -- генералам или тюремщикам. Но уж, конечно, предпочту
тюремщика геометру.
твердят они. Да, истиной вычислений. Конечно, можно попробовать управлять и
с помощью их языка, но как он неуклюж, как неприспособлен для управления! И
сложно и кропотливо ты будешь сопоставлять и соизмерять, прежде чем принять
меры, и меры твои будут всегда отвлеченными. Реальные меры умеют принимать
только танцоры и тюремщики. Потому что узники те же дети. И остальные люди
тоже.
CIV
владеем истиной.
Адамов Григорий
Суворов Виктор
Орлов Алекс
Маккарти Кормак
Пехов Алексей
Лукин Евгений