Чтение 45–й страницы книги ~VIS VITALIS~

изнеможении бросается на свой диванчик. Он чувствует, что впрягся в
огромный воз и тянет его с сотнями таких же бедолаг по ухабистой
дороге. Он не боится никакого труда, привык к бессмысленным тратам
сил и не замечает их... но вот то, что со всеми вместе... "А ты не
знал?.. Думал, оторвусь, уйду ввысь... или найду укромный уголок...
Не получается, бегу со всеми. А я хочу один..."
ХОЧУ ОДИН - мелькнули в нем слова. Он повторил их шепотом, потом
вслух - запечатлел. Теперь уж не уйдешь, не открестишься. Хочу один
- перед делом, небом, хотите-верите - перед Богом: со своим
вопросом, пусть безнадежно, но - ОДИН.
14
- Наше время - коллективных усилий, - считает Штейн, - кто-то тебя
подбрасывает на высоту, ставит себе на плечи. Даже Эйнштейн,
одинокий гений, стоял на плечах титанов. Есть, конечно, и обман,
иллюзия, что, набросившись скопом, преуспеем. Не-е-т... но на плечах
титанов...
Марку почему-то горько - всю жизнь на чьих-то плечах?.. - Вы
доберитесь еще до этих плеч! - смеялся Аркадий, - вы, бунтовщик
впустую. Я так и не вскарабкался, барахтался на уровне животов,
пререкался с тюремщиками, потом с неучами в провинции - они меня
учили, как учить. Кто не умеет, всегда учит.
Справедливости ради следует сказать - такие сомнения и расстройства
были редки по сравнению с событиями, радовавшими юношу каждый день.
Я неизбежно смещаю акценты, что поделаешь, именно редкие вещи, слова
и события привлекают меня. Новое начинается с редких мелочей.
Но радости, и сомнения тоже, отступают перед лицом наглой
действительности, которая просто обязана хоть раз в день напомнить о
себе. "Колонка протекла!" или "Центрифуга полетела!" . Хотя никуда
она не летела, а взвыла, заскрежетала, из мелких дырочек попер
густой белый дым... В самый решающий момент! Зато в конце дня
неожиданная радость - маленький, но твердый ответ на столь же
мелкий, но точный вопрос, чудо, голос из-за пределов, скромное, но
несомненное сотворение мира! Завтра бы еще... Но завтра только
ленивое бурчание и никакой ясности.
15
Так что, хоть и "никак", а худо-бедно события следовали одно за
другим, жизнь текла в нужном русле. И вдруг нарушается это понятное
ему движение - печальный факт пробивает защитную оболочку, за ней
просвечивает хаос, ужас случайных событий и многое другое. Погиб
Гарик.
Ясности в этой истории не было и нет; несмотря на факты, существует
несколько версий события. Факты упрямая вещь, но довольно дырявая,
между ними многое умещается.
Однажды ночью Гарик очнулся в темной кухне. Он сидел, уткнувшись
отечными щеками в скользкую клеенку. Сознание возвращалось
постепенно, и еще окончательно не поняв, где находится, он увидел
перед собой решение - простое и очевидное - вопроса, который давно
считался неразрешимым. Вот так, взял да увидел! За что этому алкашу,
пусть несчастному, а Аркадию - ничего? а Марку раз в месяц по чайной
ложке! Господи, какая несправедливость... Гарик тут же исчез, только
щелкнул стальными зубьями непобедимый Фаинин замок.
Фаина проснулась в пять часов и пошла тушить свет на кухне. Лампа
пылает, Гарика нет... обычное дело. Но на этот раз сердце почему-то
екнуло у ней, то ли насторожили следы поспешного бегства, то ли
вспомнила... Пусть смешной, бессильный, жалкий, но лежали ведь между
ними тысячи ночей, слезы ребенка, бульоны эти...
Она оделась, вызвала двух штейновских молодцов, через десять минут
собрались у пролома, и пошли. В коридорах пустыня, на тонком шнуре
болтается неутомимый ночник, жалобно звякает колокольчик - сторож
обходит доступную ему часть здания... Фаина впереди, за ней молодцы,
они крадутся к дверям комнаты, где когда-то лежал на полу, мечтал об
утепленном гробе Гарик. Фаина привычным глазом прильнула к замочной
скважине, слышит негромкое гудение. О мощности прибора Гарика ходили
легенды...
Приоткрыли дверь, проскользнули - за пультом фигурка. - Гарик, - во
весь свой властный голос сказала Фаина, - я же говорила, не до
утра...
Но что-то неладное творится с Гариком: молчит, не дергается, не
трясет плечом, не насвистывает соловьем - даже не обернулся на
призыв!
- Гарик... - рыдающим голосом молвила Фаина. Не отзывается.
- Прибор, слава Штейну, на месте... - оглядев могучие контуры,
сказал один из молодцов, - не успели, сволочи... - он сплюнул,
демонстрируя пренебрежение к могущественным грабителям.
Фаина тронула фигуру за плечо. Упала тюбетеечка, подарок Штейна, под
тяжестью руки опустились в кресло одежды, легли угловатой кучкой.
Нет Гарика. Но что это?! Один из молодцов, потеряв дар речи,
указывал на магнит. Обнажен от оболочек, направлен на кресло
зияющими полюсами!..
Нетрудно догадаться, что произошло - гигантский беззвучный всплеск,
отделение биополя от телесной субстанции, мгновенный разрыв
опостылевших связей, обязанностей, любовей... Бедный Гарик!
Несчастный случай? Рискованный эксперимент, девять мгновений одной
трагической ночи?..
16
Когда начала отрываться, со скрежетом и хрустом, душа от тела, Гарик
все чувствовал. Это напомнило ему детство - удаление молочного зуба,
шипение заморозки, неуклюжесть языка и бесчувствие губ, и со страхом
ожидание, когда же в одной точке проснется, прорежется сквозь
тупость живая боль. Так и произошло, и одновременно с болью
прорезался в полном мраке ослепительный свет. Гигантский магнит, не
заметив ушедшей ввысь маленькой тени, всосал в себя, распылил между
полюсами и выплюнул в космос множество частиц, остатки студневидной
и хрящевидной субстанций, составляющих наше тело. Они тут же
слиплись, смерзлись, и пошли кружить над землей, пока раскаленные от
трения о воздух, не упадут обратно, как чуждая нам пыль.
То, что промелькнуло, недоступное ухищрениям науки, граммов
тридцать, говорят знатоки, - это нечто уже знало, что впереди:
никаких тебе садов, фиников-пряников! Но и вечных пожарищ, сальных
сковородок тоже не будет. И переговоров со всеведущим дедушкой не
предвидится. Предстояло понятное дело - великий счет. Пусть себе
мечтают восточные провидцы о переселениях, новосельях - ничуть это
не лучше, чем раскаяния и последующие подарки... или рогатые твари с
их кровожадными замашками. Нет, нет, ему предстояло то, что он
хорошо знал и понимал, чувствовал и умел, ведь непонятным и чуждым
нас, может, испугаешь, но не проймешь.
Он пройдет по всем маршрутам своей судьбы, толкнется во все двери,
дворы и закоулки, мимо которых, ничтоже сумняшеся, пробежал,
протрусил по своему якобы единственному пути. И на каждом повороте,
на каждой развилке он испытает, один за другим, все пути и
возможности, все ходы до самого конца. Бесплотной тенью будет
кружить, проходя по новым и новым путям, каждый раз удивляясь своей
глупости, ничтожеству, своему постоянному "авось"... И после
многомиллионного повторения ему откроются все начала, возможности,
концы - он постигнет полное пространство своей жизни.
Фаина... Душа его предвидела, как будет упорно ускользать,
увертываться, уходить в самые бессмысленные ходы и тупики,
обсасывать мелочи - отдалять всеми силами тот момент, когда встанет
перед ней яркий июньский денек, Фаина на траве, прелести напоказ...
Она обиженно, настойчиво - "когда, когда?.." Когда поженимся, уедем
от отеческого всезнайства и душной опеки - когда?.. И не было бы ни
того ребенка, малютки с отвислым животиком, ни шестиметровой халупы,
ни постоянных угрызений - только сказал бы решительно и твердо
-"расстанемся!" Нет, ему неловко перед ее напором, она знала, чего
хотела - всегда, и это всегда удивляло его. Он никогда не шел по
прямой, уступал локтям, часто не знал, чего хочет - ему было все
равно... Все, кроме науки! Он не может ей отказать, что-то лепечет,
обещает... Домашний мальчик, считал, что если переспал, то и обязан,
заключен, мол, негласный договор, свершилось таинство, люди
породнились... Воспитание, книги, неуемный романтизм... "Не обеляй
себя, не обеляй - ты ее хотел, оттого и кривил душой, обманывал,
думал - пусть приземленная, грубая, простая, коварная, злая... но
такая сладкая... Пусть будет рядом, а я тем временем к вершинам -
прыг-скок!.."
И это тоже было неправдой, вернее, только одной из плоскостей
пространства, по которому ему ползти и ползти теперь. Надолго
хватит, на миллионы лет. Поймешь, что в тебе самом и рай, и ад.
17
Но это же выдумки, говорят здравомыслящие люди, все было куда проще.
Окончательно потеряв стыд, он где-то на стороне так нагрузился, что
едва доплелся до собственных дверей, ввалился, шмякнулся на пол в
передней и храпел до трех, потом прополз к себе и затаился. Фаина
решила больше не терпеть. Толкает дверь, входит к нему, шарит
выключатель, вспыхивает лампочка на тонком проводе. Головка грифа...
почему-то вспомнилось - сидел на камне, в ослепительном южном
свете... С Гариком ездили, давно... Воспоминание смягчило ее, и она
тихо, без ругани и резких движений:
- Гарик, размениваем или съезжай.
Он смотрит в потолок, куда ему менять, а съезжать - тем более.
Давным-давно что-то сломалось в нем, его преследовало унизительное