отпрысков благородных семейств и заставлять их лазить в дымоходы, и это, так
сказать, нанесло жестокий удар не только романтике ремесла трубочистов, но и
романтике весны. И вдобавок ко всему, несколько лет назад пляски в честь
первого мая начали сходить на нет; было замечено, что мальчишки-трубочисты
собираются только по двое и по трое, без такого необходимого персонажа, как
"Джек-в-Зелени", без "милорда", которому положено возглавлять процессию, и
без "миледи", которая собирает "казну". Даже в тех группах, где был
"Джек-в-Зелени", он представлял собою довольно жалкое зрелище - прикрыт
какой-нибудь маленькой веточкой, - и все, а музыкальное сопровождение
ограничивалось обычно лопатами да свирелью Пана, известной больше под
названием "губной гармоники".
же они предвещали? А вот что: хозяева трубочистов, обуреваемые неугомонным
духом нововведений, всей своей властью воспрепятствовали пляскам, заменив их
обедом - ежегодным обедом в ресторации "Белый Акведук", где на смену черным
лицам с нарумяненными поверх сажи щеками, появились лица умытые, а нанковые
панталоны и туфли с бантами уступили место коротким плисовым штанам и
сапогам с отворотами.
уравновешенные, любящие порядок, превозносят эти перемены до небес, а
обращение хозяев с трубочистами считают выше всяких похвал. Но что же
происходит на деле? Пусть кто-нибудь попробует отрицать, что однажды, когда
убрали скатерть, когда на столе появились чистые кружки и трубки, а гости
стали предлагать благонамеренные и патриотические тосты, знаменитый мистер
Слеффен с площади Адама и Евы, чей авторитет является бесспорным даже для
самых злостных наших противников, высказался следующим образом: раз уж ему
дали слово, будь он неладен, если не воспользуется этим и не выложит, что у
него на душе, - вот, есть тут некоторые зловредные люди, которые ничего в
нашем деле не смыслят, так они стараются настроить трубочистов против их
хозяев, и ремесло наше превратить бог знает во что, а детей лишить куска
хлеба, иначе зачем бы они тут говорили, будто дымоход можно отлично
вычистить и без мальчишек, с помощью всяких машин, а запихивать туда
мальчишек - сущее, мол, варварство, а ведь он сам больше тридцати лет
работает чистилкой - пусть простит ему председатель столь грубое выражение -
он, можно сказать, родился в дымоходе, и уж ему-то доподлинно известно, что
никакие машины ни к черту не годятся; а что до жестокого обращения с
мальчишками, так все, кто чистит трубы, не хуже его знают, что этих
мальчишек хлебом не корми, только дай залезть в трубу.
трубочистов окончательно захирел обычай устраивать на первое мая пляски - и
с этого времени начинается новая эра для праздников, связанных с
наступлением весны.
существуют и посейчас, что по улицам каждый год ковыляет, качаясь из стороны
в сторону, "Джек-в-Зелени", что перед ним кувыркаются и выделывают разные
штуки подростки, одетые клоунами, а следом за ними шествуют лорды и леди.
значительно улучшился; мы не возражаем против введения соло на барабане; мы
не остановимся даже перед тем, чтобы признать достоинства музыкальной
фантазии, исполненной на треугольнике; но этим и ограничимся. Мы решительно
отрицаем, что в таких процессиях принимают какое-либо участие трубочисты. Мы
сурово осуждаем метельщиков улиц, ибо они пускают в глаза публике то, что
обязаны сметать с тротуаров. Мы обвиняем мусорщиков, кирпичников и тех
джентльменов, что посвятили себя уличной торговле, в том, что раз в году они
зарабатывают деньги, выдавая себя за других. Мы с особенной нежностью
вспоминаем обычай прошлых дней, и мы закрывали глаза на истину, сколько
могли, но она оказалась сильнее нас; и теперь мы заявляем введенной в
заблуждение публике, что майские танцоры - не трубочисты. Чтобы увериться в
этом, достаточно взглянуть на их размеры. Всем известно, что широко
распространенная склонность к дымоходам с заслонками значительно повысила
спрос на мальчиков хрупкого сложения, в то время как ряженые, которые пляшут
на улицах в наши дни, вряд ли пролезут в трубу кухонной плиты, не говоря уж
о камине в гостиной. Это, разумеется, убедительное доказательство, хоть и
основано на догадках; впрочем, мы располагаем и другим свидетельством наших
собственных пяти чувств. И вот каковы наши показания.
одна тысяча восемьсот тридцать шестом, мы вышли прогуляться по городу, слабо
надеясь усмотреть хоть какую-нибудь мелочь, которая убедила бы нас, что
сейчас в самом деле весна, а не святки. Дойдя до Копенгаген-Хаус и не
встретив ничего такого, что могло бы рассеять наше впечатление, будто
календари что-то напутали, мы повернули назад и пошли по Мэйден-лейн,
намереваясь пройти через обширный квартал, лежащий между этой улицей и
Бэтл-Бридж и населенный владельцами тележек и ослов, продавцами вареной
конины, черепичниками и просеивателями золы; через этот квартал мы прошли
бы, не останавливаясь, если б кучка людей, окружившая невзрачную хижину, не
привлекла наше внимание и не заставила нас замедлить шаг.
которое, как поется в старинной песенке, служило обиталищем Любви в ее
младые лета; нет, это была деревянная лачуга с окнами, заткнутыми тряпьем и
бумагой, с маленьким двориком сбоку, где виднелась тележка для мусора, две
корзины, несколько лопат, небольшие горки золы, черепки и битый кирпич. Мы
остановились перед этой заманчивой картиной; и чем дольше мы смотрели, тем
больше недоумевали, какие же волнующие события заставили людей, стоящих
впереди нас, прижимать носы к стеклу окошка в тщетной надежде разглядеть,
что происходит внутри. Рассеянно оглядевшись вокруг, мы обратились с
вопросом о причинах этого сборища к стоявшему справа мужчине в брезентовом
костюме и с трубкой во рту; но так как тот насмешливо осведомился в ответ,
не уронила ли нас нянюшка в детстве, то мы предпочли ожидать дальнейших
событий молча.
распахнулась и оттуда вывалилась целая толпа, нарядами и повадками
подражавшая трубочистам в день первого мая!
приметанными ко швам полосками золотой бумаги, в желтых штанах по колено,
розовых бумажных чулках, в. туфлях и сдвинутой набекрень треуголке,
украшенной обрывками разноцветной бумаги; в петлице его красовалась
бутоньерка размером с добрый кочан цветной капусты, в правой руке - длинный
синий с белым носовой платок, а в девой - тоненькая тросточка. При появлении
этой изящной фигуры в толпе (состоящей главным образом из Друзей его
милости) послышался одобрительный гул, перешедший в бурные аплодисменты,
когда следом выскочила его прекрасная партнерша. Ее милость была облачена в
розовое прозрачное платье, надетое поверх чехла из простыни, с глубоким
вырезом и короткими рукавами. Оборки панталон, весьма заметно вылезавших
из-под платья, прикрывали красу ее щиколоток, а так как белые атласные туфли
были на несколько номеров больше, чем нужно, они были на крепко привязаны к
икрам широкой тесьмой.
большой медный половник, куда должно было сыпаться то, что она образно
называла "оловяшками". Далее взорам нашим представился юнец в женском платье
и вдовьем чепце; два клоуна, шедшие на руках по грязи к неизмеримому
удовольствию всех зрителей; человек с барабаном и еще один, с флажолетом;
неопрятного вида женщина в огромной шали, с ящиком для денег под мышкой, и -
последний по очереди, но не по значению - "Джек-в-Зелени", представляемый не
кем иным, как нашим другом в брезентовом костюме.
"Джек-в-Зелени" побрел вперед, переваливаясь с боку на бок; миледи,
выворачивая носок, приподымала то левую ступню, то правую; милорд пробежал
несколько шагов и наткнулся на "Джека-в-Зелени", после чего попятился назад,
наступая на ноги зрителям, бросился вправо, потом влево, потом протащил
миледи вокруг "Джека-в-Зелени" и, наконец, схватив ее под руку, велел
мальчишкам кричать погромче, и они заорали во всю. глотку, ибо это, как
видно, и была праздничная пляска.
доводилось видеть такого пьяного "Джека-в-Зелени", такого: сварливого
милорда (в самом деле, даже на вечернем заседании в палате лордов мы не
встречали подобной сварливости), таких грустных клоунов, такой замызганной
миледи и такого жалкого веселья.
забавного, как много грустного можно было бы узнать из правдивой истории
каждой вещи, будь таковая написана! Но прежде всего оговоримся и объясним, о
каких именно лавках идет речь. Быть может, прочтя первые строки этого
очерка, читатель мысленно уже перенесся в просторные антикварные магазины,
где рядами стоят полированные обеденные столы, палисандровые шифоньерки,
умывальники красного дерева, а за ними возвышается кровать под балдахином с
четырьмя столбиками, перед которой выстроились солидные стулья для столовой.
Быть может, он подумал, что мы говорим о более скромных хранилищах бывших в
употреблении предметов обихода, и ему, естественно, представилась улица
позади Лонг-Эйкр, где чуть ли не в каждом доме есть лавка, тесно
заставленная дешевой, с претензиями на роскошь мебелью; именно там нередко
радует глаз своей яркой расцветкой коврик, на котором в красных, голубых и
желтых тонах изображена почтовая карета, мчащаяся во весь дух, или некое
диковинное животное, первоначально, вероятно, задуманное как собака, с
пучком шерстяных нитей у подбородка, отдаленно напоминающим корзину цветов.