Чтение 45–й страницы книги ~Киноповести~

тушу на лестницу - откуда только силы взялись? - И без всякого сожаления
ногой столкнула его с лестницы. Он покатился по ступеням вниз, да так и
остался там лежать без движения.

...Спустя минуту я, уже одетая и причесанная, поливала гюнвальда
минеральной водой из большой бутылки. От минералки кровь на его волосах и
лице пузырилась, превращаясь в розовую пену.

Когда он открыл глаза, то увидел два коротких ствола автоматического
охотничьего ружья Эдварда. И клянусь, оно было заряжено и стояло на боевом
взводе!

- Ты, сука, застегни штаны и слушай меня внимательно, - негромко
сказала я ему. - Ты зашел в дом за минеральной водой. Тебе стало плохо. Ты
упал и ударился. Слышишь? Сам ударился, понял? А если хоть одно лишнее
слово скажешь - пристрелю. Мне терять нечего. Повтори!

- Что?.. - Ничего не понял он. - Что повторить?..

- Повторяй, гад: "Я зашел в дом за минеральной водой. Мне стало
плохо. Я упал и ударился обо что-то. Больше ничего не помню". Ну! - Я
прицелилась ему прямо в лоб.

Не отрывая глаз от ружейных стволов, Гюнвальд повторил:

- Я зашел в дом за минеральной водой. Мне стало плохо. Я упал и
ударился...

- Молодец. Теперь застегни свои вонючие портки и потихоньку
репетируй. А мы тебе окажем медицинскую помощь, - сказала я и крикнула в
открытое окно первого этажа: - Эдик! Бенни! Сюда! У нас тут небольшая
неприятность!..

И аккуратненько поставила ружье за портьеру - подальше от Гюнвальда,
поближе к себе.

Через полчаса мы все - и взрослые, и дети - сидели в саду вокруг
самовара и мирно болтали, словно ничего и не произошло.

Гюнвальд с забинтованной головой и рукой на перевязи (он,
оказывается, порвал связки локтевого сустава, когда вертухался с лестницы)
мрачно сидел со стаканом в здоровой руке, а все остальные, кроме Эдика,
шутили над ним:

- Не тот уже Гюнвальд Ренн, не тот, - говорил бенни. - Раньше мог
выпить цистерну.

- И никогда ему не становилось плохо, - подтверждал стиг.

- А уж то, что не падал - это точно! - Подхватывал кеннет.

Беременная ева Ренн поглаживала Гюнвальда по плечу и благодарно
улыбалась мне.

Несколько раз Эдвард тревожно пытался перехватить мой взгляд, но я на
это никак не реагировала. Не потому, что боялась себя выдать - просто была
занята. У меня на коленях примостился самый младший из Реннов, и я кормила
его мороженым, внимательно следя за тем, чтобы он меня не закапал.

- Дорогие друзья! Давайте поздравим эда Ларссона и с новой
должностью, и с такой очаровательной женой, - сказал господин туррель, и
мне причудилось, что он понял все...

- А еще, Алла Сергеевна, она просила вам передать, что у нее там все
очень, очень, очень хорошо! - Сказал Витя моей маме.

Это мне мама потом по телефону рассказывала. Про то, как пришел к ней
Витя, как посылочку принес для нее и для Ляльки. Она только не сказала,
что уже полторы недели лежит, не вставая.

- Спасибо вам, виктор! Вот жалко, лялечки нет в городе - на юг
отдыхать уехала. Уж как бы она обрадовалась!

- Может, вам что-нибудь надо, Алла Сергеевна? Мои сейчас на даче - я
свободен... В магазин там или в аптеку? Вы не стесняйтесь.

- Нет, нет, витенька, что вы! У меня прекрасные соседи - родители
лялечки. Они, правда, сейчас во Всеволожской, садоводство там у них, но я
не без присмотра. Не волнуйтесь. Есть кому помочь.

- А в больницу не лучше, Алла Сергеевна?

- А вдруг Танечка позвонит? Вдруг они приедут с Эдиком? Нет, я должна
быть дома. Витя, а как она выглядит?

- Равных нет. Выглядит потрясающе! Машина у нее...

- Да, она мне писала. А это не опасно?

- Она молодец. Прямо профессионал, да и только!

Во входной двери заклацал замок. Слышно было, как поворачивается
ключ. Витя вопросительно посмотрел на маму.

- Это ко мне, - улыбнулась мама.

Дверь отворилась, и в квартиру вошел Козел - тот самый паршивец из
маминого класса.

Он поставил сумку на пол, тщательно запер дверь и положил ключ в
карман. Поднял сумку и молча пошел на кухню. И оттуда заорал:

- Алла Сергеевна! Адельфана в нашей аптеке нет. Я их там заставил
позвонить в справочное аптекоуправления. Только на тихорецком и нашли.
Сейчас разгружусь и съезжу туда. И батон я взял за двадцать две. За
шестнадцать уже не было. А все остальное - по списку...

- Юрочка! - Позвала его мама. - Иди сюда. Познакомься...

Козел вошел в комнату. Виктор встал и протянул ему руку:

- Виктор. Евдокимов.

- Козлов юрий, - пожал ему руку Козел.

- Юрочка - мой ученик. А виктор шофер дальних рейсов. Ездит по всем
странам мира, - сказала моя мама, гордясь ими обоими.

- Ну уж по всем, - смутился виктор. - Значит, как договорились, Алла
Сергеевна, да? Я становлюсь девятнадцатого под погрузку и двадцать второго
должен быть уже там. А письмишко вы лучше почтой пошлите. Нам это
строго-настрого запрещено...

- Конечно, конечно! Я вам и так благодарна - слов нет...

- И выздоравливайте, пожалуйста, - он поклонился маме и подмигнул
Козлу: - Проводишь?

Когда они вышли на лестничную площадку, виктор достал сигареты.
Перехватил взгляд козла и протянул ему пачку. Они закурили.

- Что-нибудь серьезное со старухой? - Спросил Виктор.

- Какая она тебе "старуха"? - Злобно цыкнул слюной Козел.

- Извини. Что там с Аллой Сергеевной?

- Ишемическая болезнь сердца. Стенокардия покоя и напряжения. Нервы.
Одиночество...

- А ты откуда все это знаешь? - Изумился виктор.

- Не пальцем деланный. Слышу, что врачи говорят.

Они помолчали. Потом виктор спросил:

- Может, деньги нужны?

- Обойдемся.

Они пожали друг другу руки, и виктор пошел вниз по лестнице, а Козел
затоптал окурок, разогнал рукой дым и вернулся в нашу квартиру...

Перед выездом в стокгольм на работу Эдик всегда завтракает на кухне.
Я кормлю его и Фросю, порхаю вокруг них в легком домашнем халатике, подаю
Эдику кофе со сливками, жарю гренки, натираю сыр, и вообще шустрю, как
нормальная деревенская баба, которая провожает мужика в поле. Нет только
кринки парного молока и краюхи черного хлеба. Зато остального навалом!

- Как черного хлеба хочется... - Тоскую я.

- Ваши прислали нам телекс. Приглашают принять участие в выставке. Мы
дали согласие. Для нас это очень выгодно.

- Ура!.. - Воплю я.

- Я тоже очень рад. Это сократит нам с тобой расходы вдвое.

- Каким образом?

- Но я же поеду за счет фирмы.

- Это уже решено?

- Завтра решится окончательно. Шеф собирает начальников отделов на
двадцать третье...

- Как на "двадцать третье"?! А сегодня - двадцать второе?

- Конечно.

Я бросаю все к чертовой матери и мчусь в ванную с криком:

- Я еду с тобой! Мне к девяти нужно быть в порту "Викинг-лайн"!!
Идиотка! Маразматичка!.. Сегодня же двадцать второе!!!

В ванной я наспех споласкиваю физиономию и замечаю непромытую, в
свежей мыльной пене бритвенную кисточку Эдварда. И глухое раздражение
заползает в мою душу. Я остервенело промываю кисточку под струей горячей
воды и ору:

- Ты кисточку для бритья будешь когда-нибудь мыть?

Он появляется в дверях ванной, споласкивает руки под этой же струей
и, целуя меня в шею, говорит:

- А зачем? Этим же мылом я смог бы и завтра побриться.

В стокгольм мы мчимся по шоссе Е-4 на моей "вольвочке". Я за рулем,
Эдик рядом, Фрося возлежит сзади на небольшом фирменном пакете торгового
дома "И.К.Е.А.".

У зеркальца заднего вида прикреплен календарик "совтрансавто". Там
двадцать второе число обведено красным фломастером.

- Вот видишь, - говорит Эдик. - Одной машиной - вдвое дешевле. А если
учесть, что мой "сааб" кушает бензину в полтора раза больше...

Меня начинает подташнивать от этих разговоров.

- А как ты вернешься обратно?

- На автобусе.

- Может быть, приехать за тобой?

- Двадцать километров туда, двадцать обратно, двадцать туда, двадцать
обратно. Не имеет смысла.

- Не имеет смысла держать вторую машину! - Нервничаю я.

- А я тебе об этом еще в прошлом году говорил.