временем деньги настолько упали, что люди теперь на эту прибавку едва могут
купить раз в неделю литр молока. А на следующей неделе - вероятно, только
коробок спичек. Число безработных увеличилось еще на сто пятьдесят тысяч. По
всей стране усиливаются волнения. Рекламируются новые рецепты по
использованию кухонных отбросов. Волна заболеваний гриппом растет. Вопрос о
повышении пенсий инвалидам и престарелым передан на рассмотрение особого
комитета. Через несколько месяцев комитет должен высказаться по этому
вопросу. А тем временем умирающие от голода пенсионеры и инвалиды просят
милостыню или ищут поддержки у родственников и знакомых.
не Кнопф - это влюбленная парочка, которая на цыпочках крадется через двор в
сад. Сезон в самом разгаре, и любящие больше чем когда-либо нуждаются в
пристанище. Вильке прав: куда же им деться, чтобы им не мешали? Если они
пытаются проскользнуть в свои меблированные комнаты, хозяйка уже начеку и от
имени морали и зависти, словно ангел с мечом, немедленно их изгоняет; в
общественных парках и скверах на них рявкает полиция и задерживает их; на
комнату в гостинице у них нет денег, - так куда же им деваться? А в нашем
дворе их никто не тронет. Памятники повыше закрывают их от других
парочек; никто их не видит, к надгробию можно прислониться и в его тени
шептаться и обниматься, а в ненастный день, когда нельзя расположиться на
земле, памятники с крестами всегда к услугам влюбленных; тогда девушки,
теснимые своими любовниками, держатся за перекладину, дождь хлещет в их
разгоряченные лица, туман овевает их, они дышат бурно и порывисто, а их
волосы, в которые вцепился возлюбленный, взлетают, словно гривы ржущих
коней; предостережения, недавно вывешенные мною, не возымели никакого
действия, да и кто думает о том, что ему может придавить ноги, когда вся
жизнь гибнет в пламени разрухи?
Муштровщик многих поколений злосчастных рекрутов, должно быть, основательно
нагрузился. Выключаю свет. Кнопф целеустремленно спешит к черному обелиску.
Я берусь за конец дождевой трубы, торчащей в моем окне, крепко прижимаю губы
к отверстию и произношу:
это голос из могилы. Кнопф озирается: он не знает, откуда его позвали.
того тебя создал, чтобы ты пьянствовал и мочился на могильные памятники,
свинья ты этакая!
- И ты еще спрашиваешь? Разве начальнику задают вопросы? Смирно, когда я
говорю с тобой!
Все окна закрыты и темны. Дверь тоже заперта, трубы на стене он не видит.
продолжаю я. - Разве я для того послал тебе петлицы на воротник и длинную
саблю, чтобы ты осквернял могильные камни, предназначенные для поля
Господня? - И затем еще резче, шипя, приказываю: - Во фронт, недостойный
осквернитель надгробий!
отражается в его вытаращенных глазах.
если я тебя еще раз поймаю! Ты - позорное пятно на чести немецких воинов и
Союза активных фельдфебелей в отставке!
луну.
запомни: попробуй насвинячить еще раз - и ты будешь разжалован и
кастрирован! Кастрирован тоже! А теперь пшел отсюда, презренный шпак, марш,
марш!
парочка, и оба, точно спугнутые серны, мчатся на улицу. Этого я, конечно, не
хотел.
решенное. Отто Бамбус надеется, что после нее его лирика будет насыщена
кровью. Ганс Хунгерман хочет получить материал для своего "Казановы" и для
написанного свободным размером цикла стихов под названием "Женщина-демон";
даже Маттиас Грунд, автор книги о смерти, надеется перехватить там несколько
пикантных деталей для изображения предсмертного бреда параноика.
знаю, что он лжет.
Хунгерман. - А если они противятся, он их рассчитывает. Поистине друг
народа.
нет! Никаких историй в собственном доме. Старинное правило!
ничего не поделаешь. Например, герцогиня фон Бель-Армин...
лица, словно маска, у которой порвались тесемки: входит Валентин Буш.
Правда, он не литератор, но решил тоже участвовать. Он желает присутствовать
при том, как Отто Бамбус потеряет свою девственность.
Иначе ты бы не смог насладиться приключением с герцогиней.
пораженный.
всякой всячины. Во всяком случае, я от души желаю Эдуарду и его герцогине
всяких успехов. Очень рад, что именно я спас ему жизнь ради такого
приключения.
новую угрозу для своих винных запасов.
терял времени и, наверно, пережил немало интересного!
приключению. А как раз герцогини, принцессы и графини в этом году особенно
легко поддаются отчаянию. Инфляция, республика, кайзеровской армии уже не
существует - разве всего этого не достаточно, чтобы разбить сердце
аристократки? Ну, а как насчет бутылочки хорошего винца, Эдуард?
сожалею, Валентин, но сегодня не выйдет. Наш клуб устраивает экскурсию.
долг есть долг!
Эдуард улыбается, так как воображает, что сэкономил бутылку вина. Таким
образом, все довольны.
два публичных дома, но тот, что на Банштрассе, как будто поэлегантнее. Дом
стоит за пределами города, он небольшой и окружен тополями. Я хорошо его
знаю: в нем я провел часть своей ранней юности, не подозревая о том, что
здесь происходит. В свободные от уроков послеобеденные часы мы обычно ловили
в пригородных прудах и ручьях рыбу и саламандр, а на лужайках - бабочек и
жуков. В один особенно жаркий день, в поисках ресторана, где можно было бы
выпить лимонаду, мы попали на Банштрассе, 12. Ресторан в нижнем этаже ничем
не отличался от обычных ресторанов. Там было прохладно, и, когда мы
спросили зельтерскои, нам ее подали. Через некоторое время появились
три-четыре женщины в халатиках и цветастых платьях. Они спросили нас, что мы
тут делаем и в каком классе учимся. Мы заплатили за нашу зельтерскую и в
следующий жаркий день зашли снова, прихватив свои учебники и решив, что
потом будем учить уроки на свежем воздухе, у ручья. Приветливые женщины
снова оказались тут и по-матерински заботились о нас. В зале было прохладно
и уютно, и, так как в предвечерние часы никто, кроме нас, не появлялся, мы
остались тут и принялись готовить уроки. А женщины смотрели через наше плечо
и помогали нам, как будто они - наши учительницы. Они следили за тем, чтобы
мы выполняли письменные работы, проверяли наши отметки, спрашивали у нас то,
что надо было выучить наизусть, давали шоколад, если мы хорошо знали урок, а
иногда и легкую затрещину, если мы ленились; а мы были еще в том счастливом
возрасте, когда женщинами не интересуются. Вскоре эти дамы, благоухавшие
фиалками и розами, стали для нас как бы вторыми матерями и
воспитательницами. Они отдавались этому всей душой, и достаточно нам было
появиться на пороге, как некоторые из этих богинь в шелках и лакированных
туфлях взволнованно спрашивали:
Посняков Андрей
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Посняков Андрей
Муркок Майкл