ожидая удара, который готовил ему Уиндем-седьмой.
вами, а потому наши люди тоже будут находиться постоянно при вас.
Совета, он тоже подумал: "Знаем мы и тебя, голубчик Воннел, тебе палец в
рот не клади!"
министерством внутренних дел, ему пришлось второй раз присутствовать на
заседании Совета, и он вновь убедился в совершенно невероятной способности
его членов принимать общие решения без каких бы то ни было обсуждений.
"Будто у них внутренние телефоны!" - подумал Воннел, готовый поверить хоть
в нечистую силу.
акционерного общества по эксплуатации установки Миллера, когда она будет
обнаружена.
додумался до этой мысли и должен был ее оценить. Это была чужая балка, но
Крафт нередко прибегал к подобным материалам, строя свои высотные выводы.
Он первым сказал:
предложение.
радостью, с какой ее высказал он сам, хотя Крафт поторопился с согласием
лишь для того, чтобы никто не подумал, что у него есть собственные виды на
установку. "В конце концов, - подумал Крафт, - если ее обнаружу не я и не
кто-нибудь из этих волкодавов, а Воннел, акционерное общество на равных
паях нейтрализует членов Совета. Молодец Прогнозист!.. Впрочем, потому он
и Прогнозист, что молодец..."
каменным изваянием, переводя взгляд с одного лица на другое, испытывая
удовольствие от того, что заранее угадывает каждое решение Совета. "Вот
сейчас они предпримут шаги, чтобы нейтрализовать Миллера, - думал он. -
Теперь перейдут к его поискам. Затем примут решение о моем домашнем
аресте, - интересно, в какой форме это будет ими высказано? Теперь они
возьмут на мушку этого болвана Воннела. Что, акционерное общество?" Эта
мысль была неожиданной даже для Дорона, хотя и представилась ему
достаточно эфемерной и уж по крайней мере преждевременной: шкура неубитого
медведя. Дорон никогда и никого в жизни не боялся, кроме... Это "кроме"
неотступно сопровождало его все пятьдесят четыре года жизни. Ребенком он
не боялся никого, кроме точильщика ножей, который никогда не переступал
порог его дома, а лишь один раз в месяц проходил по улице мимо, крича
зловещим голосом: "Точу ножи!" Маленький Дорон забивался тогда под
кровать, дрожа от страха и вызывая смех окружающих. Юношей он не боялся
никого, кроме смерти, мысли о которой появились где-то в пятнадцать -
шестнадцать лет и преследовали его вплоть до совершеннолетия, после чего
вдруг исчезли, перейдя в некую философскую категорию. Молодым человеком он
боялся только отца - его дурацкого сумасбродства, которое могло лишить
Дорона наследства. А затем, когда наследство было получено, он вообще
никого и ничего не боялся, кроме... Совета Богов.
сумасшедшего отца и, конечно же, страшнее смерти, потому что в наказание
могли сохранить жизнь, но какую страшную жизнь!..
как любил говаривать покойный Дорон-старший, когда был еще в здравом уме.
Генерал Дорон отлично понимал, что он сейчас не по зубам Совету, а
человек, который был Совету не по зубам, уже одним этим обстоятельством
возвышался в ранг зубастых.
Миллер у меня в руках, а сам я - двойник Дорона". Кстати, эта выдумка была
одним из самых блестящих ходов Дорона, которые приходили ему когда-либо в
голову. С другой стороны, он не мог не понимать, что его зубастость не
вечна. Как только Миллер будет найден, ей придет конец, а Дорон и так уже
зашел слишком далеко, чтобы ждать от Совета пощады.
сутки. Опередить всех, захватить Миллера и перепрятать его в надежное
место.
Дороном и захватить с его помощью власть. Но если Миллер откажется... его
придется нейтрализовать, а если понадобится, то и убрать вообще. Пока что
нужно позаботиться о побеге в самом крайнем случае.
направились к выходу. У западного входа в ранчо их ждали десять машин
разных марок и личная охрана каждого. Хлопнули десять дверок, зажглись
почти одновременно десять пар подфарников, и бесшумно заработали десять
моторов. Одна за другой машины выехали с территории и уже там, на шоссе,
показали друг другу все, на что они были способны.
выстраивались собственные "Эйфелевы башни". В этих сложных конструкциях не
было ни одной балочки, посвященной президентам.
12. СТАВКА НА ГАРДА
свет не в силах был уничтожить темноту равнин. Но лента шоссе
высвечивалась луной, как лезвие ножа, и по этому слабо белеющему лезвию
едва ползли две черные капли; с высоты казалось немыслимым, что эти капли
мчатся со скоростью сто миль в час и что одну из них переполняло
нетерпение, а другую - тупое упорство соглядатаев.
Волнение было привычно загнано им глубоко внутрь; в летящей машине сидел
просто усталый, задумавшийся человек с чуть покрасневшими от бессонницы
глазами и обмякшими складками морщин властного, крупного лица. Он не
оборачивался. Он и так знал, что чужой взгляд будет теперь сопровождать
каждый его шаг, а чужие уши ловить любое его слово. Он был еще свободен,
но уже связан. Только его мысли оставались никому не подвластными, и Дорон
спешил воспользоваться этим единственным своим оружием.
тумана, пирамидальные тополя с заломленными к небу руками-сучьями
выскакивали из-за поворотов, словно вспугнутые дозорные. Дорон ничего не
замечал. Он был не здесь, на дороге, он упреждал время, он был там, куда
стрелке часов еще предстояло идти и идти.
судьба многих. Теперь его собственная жизнь зависела от других. От Миллера
и его необъяснимых поступков. От Совета. От случайных людей, наконец. И
чем он дольше думал, тем яснее ему становилось, что он должен поставить
себя в зависимость - на этот раз сознательно - и от человека, с которым
придется иметь дело, превратившись в скромного просителя.
немногого стоила, каждое его движение - Дорон это отлично понимал - будет
парализовано людьми членов Совета. Но Гард был вне подозрений Совета и
министра внутренних дел. Гард уже не раз занимался Миллером, и потому у
него было больше шансов отыскать профессора, чем у кого бы то ни было. К
тому же Гард был умен, опытен и обладал интуицией - качеством весьма
редким в грубом ремесле сыщика. Правда, Гард не имел бесценного в
теперешней ситуации качества - он не был верен ему, Дорону. В какой-то миг
размышлений генерал искренне пожалел, что в свое время держался с бывшим
инспектором, а ныне комиссаром высокомерно, но сделанного не вернешь.
Просто урок на будущее: с людьми, обладающими самостоятельным характером и
талантом, лучше быть в дружбе, вне зависимости от того, как низко они
стоят по сравнению с тобой.
время. Остаются деньги. Купить Гарда, может быть, и нельзя. Но кто с
легким сердцем откажется от денег, которые обеспечат все его будущее? "Да,
деньги, - решил Дорон. - Только они всесильны и всемогущи в нашем мире".
городу. Безмолвные дома по обеим сторонам улицы походили на склепы.
Льдистым блеском мерцали окна. Лишь в некоторых теплился жидкий огонь
свечей. Кое-где по тротуарам метался растерянный луч фонарика, какие-то
тени выпархивали из-под фар, но в общем было безлюдно. Над улицами мрачно
нависали громады небоскребов, облака затянули луну, и даже на проспектах
стояла жуткая темнота, как на дне ущелий.
так непривычно выглядела улица. По одну сторону, на фасадах и на тротуаре,
лежал какой-то странный синевато-белый химический блеск. Он клиньями
вдавался в мостовую, и Дорон в первую минуту не мог понять, что это такое.
Лишь подняв голову, он сообразил, что это выскользнула из облаков луна.
Она висела над скатами крыши, и на небе четко и черно выделялась паутина
проводов.
длинная машина, погасила фары и замерла в пяти метрах от машины Дорона и
его "хвоста". Черные фигуры в плащах и шляпах, не скрываясь, высыпали из
кузова. Неторопливо окружили особняк. Мимо генерала они проходили, как
мимо пустого места. Их каблуки твердо печатали шаг, они двигались четко,
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Орлов Алекс
Самойлова Елена