раз меньше тебя, струсил. А ты на его месте явил бы миру чудеса героизма?
Тогда он умный, а ты не очень.
собственную мудрость.
заглушил сразу два звонка -- звонили в дверь, и верещал телефон. Лизавета,
не выпуская из рук Масона, потянулась к валяющемуся на куче книг аппарату.
Савва попал в больницу...
джинсах и черной кожаной куртке с меховыми отворотами. Лизавета и Саша
Байков синхронно повернулись к нежданному гостю.
Вернее, на книги -- свободного места на полу, по сути, не было. От удара
кошачьих лап со зловещим стуком рассыпалась черно-клетчатая книжная стопка
-- четырехтомники Гессе и Кортасара, они и на стеллаже стояли рядом. Масон
еще раз жалобно мяукнул и стал с опаской обнюхивать раскиданные повсюду
вещи. Он, естественно, не знал, что такое кража со взломом, но чувствовал,
что в доме, его доме, не все ладно.
ВТОРОЙ УРОК
посмотрела на часы и застонала от отсутствия мировой гармонии. Восемь утра.
Кто-то настырный ждет, когда ему ответят, а она легла спать только в
половине пятого.
сначала оперуполномоченный, а потом, вероятно, старший оперуполномоченный.
Затем Лизавета позвонила Саше Маневичу, и они договорились на следующий день
навестить Савву, внезапно оказавшегося в больнице. Когда милиционеры ушли и
Лизавета с Байковым остались вдвоем, они пытались навести хотя бы
приблизительный порядок, пока не свалились с ног от усталости. Лизавета
намеревалась поспать хотя бы часов пять, и вот пожалуйста -- телефонный
звонок в восемь утра.
постели, лицо ее сразу стало серьезным и озабоченным. -- Привет, Ярослав...
Байкова. "Эфирным" на студии называли Ярослава Крапивина, заместителя
председателя телекомпании, ответственного за эфир, того самого, которого они
уломали на Сашин разоблачительный сюжет.
такого у них в заводе не было. Лизавета могла на пальцах одной руки
пересчитать, сколько раз шеф-редактор звонил ей в столь ранние часы, и
каждый такой случай был связан с экстраординарным происшествием -- к
примеру, он позвонил тогда, когда стало известно об убийстве прокурора
Петербурга. Так что в этот раз Лизавета сразу напряглась.
бархатистый басок, и произнес:
редактор... -- Он опять закашлялся.
теперь раздумывают, как ловчее разобраться с пропихнувшими этот сюжет
журналистами. Но почему Ярослав мнется? Обычно он не теряется, когда надо
сделать выговор, и за словом в карман не лезет, если необходимо отклонить
чье-то предложение или отыскать виновника ЧП. У Ярослава было бесценное для
любого руководителя качество -- он умел помнить то, что выгодно в данный
конкретный момент, и забывать о том, что не выгодно, в том числе свои
собственные посулы.
какой, собственно, стати?
журналиста прогоняют за умение работать, тут надо не плакать, а смеяться.
наконец выговорил: -- Борис Петрович говорит, что кто-то разгромил
редакционные комнаты -- твою и Саввы Савельева. Двери взломаны, все
разбросано... И мы не знаем, вызывать милицию или... вы не предполагаете,
кто...
лишилась:
неустоявшиеся отношения -- то на "вы" и с отчеством, то на "ты" и без
отчества.
приедешь?
мою квартиру. Я полночи объяснялась с милицией.
стал напористым и энергичным. -- А то, понимаешь... не знали, что думать,
бывает же, что и сами набедокурят... -- Крапивин явно намекал на
редакционные нравы. Действительно, иногда не в меру расшалившиеся и
разгоряченные крепкими напитками репортеры и операторы вели себя весьма и
весьма буйно. Могли и дверь сломать, если ключ потеряли, и посуду побить, и
бумаги раскидать. -- Я, конечно, не поверил, ты-то взрослый человек. Но если
и в твоей квартире, значит... -- возмущенно рокотал Ярослав. -- Тогда пусть
занимаются! Я еще в Фонд защиты гласности позвоню! Тут не без умысла, не без
умысла. Ты, значит, дома разбирайся и приходи. Расскажешь. Жду! -- Начальник
твердо и шумно бросил телефонную трубку.
откинула одеяло. Пора вставать, сегодня будет труднее, чем вчера.
который она вспоминала с ужасом и отвращением.
восемьдесят пятого отделения милиции. Именно туда по территориальности
переправили вызов Лизаветы. Парень улыбнулся и протянул хозяйке руку:
думал, что придется!
милиционера, явно незнакомого с азами светского этикета, -- кто ж первым
подает руку даме! -- И не могу сказать, что мне это приятно. -- Она легким
кивком показала на окружающий ее разор.
внутреннего кармана куртки небольшую папку, форматом в половину стандартного
листа, раскрыл ее и извлек несколько листов очень плохой бумаги -- бланки
протокола осмотра места происшествия.
оперативника:
шалмане заброшенном был... Там только пыль и бутылки, -- жизнерадостно
согласился милиционер, явно склонный к домашней философии.
протокола, подошел к столу, аккуратно переступая через книги и платья.
Именно платьев и книг в доме было больше всего, они преимущественно и
валялись на полу. Оперуполномоченный аккуратно сдвинул в сторону стоявшую на
столе посуду и разложил свои канцелярские принадлежности.
усвоил милицейский сленг, давно пользовался пренебрежительно-уничижительным
словечком "терпила" -- так в милиции называют потерпевших. С ними следует
быть жестким, деловитым, неуступчивым. Сначала надо убедить "терпилу", что
не такой уж он и пострадавший, -- дабы не подавал заявления. Потом
попробовать отказать в возбуждении уголовного дела -- мол, либо сам виноват,
либо ущерб невелик, либо содеянное не представляет общественной опасности. И
лишь потом тертый опер приступает к выполнению непосредственных обязанностей
-- начинает работать по делу.
получалось. Во-первых, он частенько видел ее на экране, она была вроде как и
знакомой. А вешать лапшу на уши знакомым не так удобно, как чужим.
Во-вторых, Лизавета помогала жить его коллегам, и за это также заслуживала
особого внимания. Недавно Гена Васильев встретился с приятелем, трудившимся
в РУБОПе. Разумеется, они отметили встречу, в половине восьмого рубоповец
включил телевизор, увидел Лизавету и страшно обрадовался: "Если она сейчас
скажет что-нибудь об операции, которую проводит РУБОП, я смогу задержаться
подольше, моя благоверная тоже услышит". Лизавета тогда сообщила согражданам
об успешной операции по освобождению заложников, проведенной пятым отделом
Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Рубоповец