играешь с огнем, а это очень опасная игра.
засунул оружие за пояс.
можешь подавать условленный сигнал: три раза прокуковать кукушкой или
кукарекнуть.
Кретин! Ты думаешь, я притащилась сюда, чтобы шутить?
кресла. - Я так не думаю. Я вообще не понимаю, зачем ты пришла. Откуда вдруг
такая забота? Боишься, что оставлю тебя без спонсора? Но ведь ты должна была
давно привыкнуть к мысли о его смерти. Сколько ему осталось - полгода, год?
- Он заметил, как вздрогнула Таня, и беспощадно напомнил себе: не размякать!
- Похоже, ты удивлена, - сказал он после короткой паузы, во время которой
закурил сигарету. - Но только представь себе, как будет удивлен Самойлов,
когда узнает, что ты наградила его болезнью гомиков и наркоманов!
себя в руки и, тряхнув мокрыми волосами, уселась на краешек дивана,
вызывающе вздернув подбородок. Глядя на нее, Юрий в который раз поразился
тому, какая она красивая.
поговорим. Хотя мне и непонятно, зачем это тебе. Ты-то здоров! И еще мне
непонятно, почему Кощей рассказал тебе об этом.
того как ты убил Графа, он переметнулся к Понтиаку и уже два месяца тянет из
меня деньги, угрожая рассказать Самойлову, кто я такая. Иногда мне хочется
нацедить стакан собственной крови, расцарапать этому мерзавцу рожу и
выплеснуть кровь на царапины.
достать.
очень неуютно. Он слишком мало знал об этой женщине, чтобы выступать в роли
судьи. Все его знания о ней сводились к двум вещам: она была очень опасна, и
она была желанна. Может быть, именно в силу второго обстоятельства известие
о том, что она пользуется своим телом как бактериологическим оружием, задело
его так сильно.
чтобы судить?
наступили сапогом. . - Ты - единственный, кто может судить, - сказала она. -
Просто потому, что ты чист. Ты именно тот человек, который имеет право
бросить в меня камень, потому что ты... Впрочем, неважно. Важно, чтобы до
рассвета ты исчез из города. Мне все время больно с тех пор, как мы с тобой
познакомились, а если эти животные тебя убьют, мне станет еще больнее.
сделались деревянными, как от хорошей дозы новокаина. - Постой. Что ты такое
говоришь?
зажигалкой и стала курить жадными затяжками, окутываясь облаками дыма и
сбивая пепел нервными щелчками. - Меня изнасиловали в семнадцать лет, -
сказала она, глядя куда-то мимо Юрия огромными сухими глазами. - Я почти
сразу узнала, что заразилась. Пыталась покончить с собой. Меня зачем-то
спасли.., до сих пор не могу понять зачем. И я решила: смерть мужикам. Всем
подряд, без разбору. Какая разница, если все они одинаковы и хотят одного и
того же? Не думай, я ни о чем не жалею и не хочу, чтобы ты жалел меня.
Просто.., нет, не могу. Как я могу тебе это объяснить, если ты отказываешься
видеть то, что лежит у тебя перед носом? Извини. Я сейчас уйду. Вот докурю,
успокоюсь немного и пойду. А ты уезжай.
фаршированный бычками, подумалось ему.
Тане, ловя глазами ее ускользающий взгляд. - И ты никуда не пойдешь. Ты
останешься здесь, со мной.., по крайней мере, до утра.
тебе.., хорошо отношусь. Не заставляй меня ненавидеть тебя, как всех
остальных. Ты не понимаешь, что говоришь, и слишком надеешься на то, что у
меня хватит сил отказаться. А если не хватит? Что тогда, а? Кстати, ты уже
выбросил стакан, из которого я пила?
хочется влепить... Или хотя бы надрать уши.
поцарапаешь...
Он взял ее за плечи и притянул к себе, легко преодолевая слабое
сопротивление. Теперь между ними были только ее ладони, которыми она из
последних сил упиралась ему в грудь.
некоторые мужики просто сходят с ума, когда при них упоминают об
изнасиловании. Есть такая порода, и есть такой способ самоутверждения.
ощутил, что тонет в ее расширенных зрачках. Он перестал чувствовать свое
тело, словно попал в невесомость, и в течение ничтожных долей секунды заново
переосмыслил старую истину, гласившую, что красота - страшная сила. Впрочем,
помимо красоты, в этой женщине было еще множество достоинств - например,
мужество, которое не часто можно встретить даже в больших и сильных с виду
мужчинах.
ладно. Обещаю. Кого я должна убить?
иносказаниям, ответила мне на один вопрос: чего ты хочешь в данный момент?
Кто же задает такие вопросы женщинам? Отпусти немедленно!
чтобы ты немедленно меня отпустил!
поддержал ее под локоть, но тут же снова убрал руку.
можешь остаться. Я лягу на кухне.
дверям. На пороге прихожей силы оставили ее, и она тихо заплакала, спрятав
лицо в ладони.
волосам.
Тебе есть, что терять?
станцуем буги-вуги!
Спорю на что угодно, что танцевать ты не умеешь. Вообще не умеешь, не говоря
уже о буги-вуги. Ну что, спорим?
Юрий, и они расхохотались. Продолжая смеяться, он наклонился и поцеловал
Таню в полуоткрытые губы. Ее ладонь дважды хлопнула по стареньким выцветшим
обоям, прежде чем нащупала выключатель. Свет в квартире погас, и Юрию
пришлось взять ее на руки, чтобы она не заблудилась в темноте по дороге к
его старому скрипучему дивану.
Глава 17
дорогого армянского коньяка выплеснулась через край огромного хрустального
фужера и неопрятной лужицей растеклась по матовой поверхности стола.
Сидевший за столом огромный рыхлый человек лет пятидесяти с молочного цвета
кожей и огненно-рыжей шевелюрой неодобрительно покосился на эту лужицу и
отпустил короткое ругательство в адрес капитана теплохода, который, по его
мнению, зря получал бешеные бабки и, похоже, уже успел нализаться, хотя было
еще только полдесятого утра. То обстоятельство, что сам он в этот ранний час
готовился заправиться уже третьим фужером "Арарата", рыжего толстяка ничуть
не волновало: как хозяин всего, что его окружало, он был выше критики.
знакомых он был больше известен как Костя-Понтиак. Подумав, он отставил
фужер в сторонку и, протянув пухлую, унизанную массивными перстнями
веснушчатую руку, вынул из лежавшего на краю стола роскошного бювара лист
мелованной писчей бумаги с золотым обрезом. Некоторое время он, пыхтя и все
больше раздражаясь, пытался вытереть коньячную лужу этим листом, но добился
только того, что размазал ее на добрую половину стола. Прорычав очередное
ругательство, Понтиак скомкал лист, отшвырнул его на середину каюты и,
сорвав с жирной шеи шелковый галстук от Версаче, яростно вытер им сначала
стол, а потом руки. Пыхтя и отдуваясь, Понтиак расстегнул золотую запонку,
высвобождая свои многочисленные подбородки из слишком тесных объятий